Станислав Олейник - Тени прошлого

Станислав Олейник

ТЕНИ ПРОШЛОГО

Звонок был ранний, настойчивый, агрессивный.

— Алло! Слушаю вас, — стараясь быть спокойным, ответил Павел прижимая телефонную трубку к уху.

— Привет! Спишь, что ли?

Повисло молчание. Павел ждал звонка от семьи, которая находилась в настоящее время в деревне, и поэтому, услышав, отдаленно знакомый, но пока непонятно чей голос, слегка растерялся. Пока гадал, кто же этот может быть, трубка негодующе загудела:

— Пашка! Ты что, охренел что ли! Это же я, Виктор Лустенко! Ну, ничего себе, — продолжала негодовать трубка. — Ты что, с похмелья?

— Господи! — наконец, выдавил из себя Павел. — Витька! Это ты? Ты откуда звонишь, из Москвы? — он вскочил с кровати.

— Здесь я, здесь, в вашем городе, приехал в командировку.

— Подожди, — засуетился Павел, — ты где, в аэропорту, на вокзале? Я сейчас приеду.

— Не надо Паша, — меня встретили, и я уже устроился. Не беспокойся, увидимся обязательно. Я тебя найду сам. А теперь продолжай отдыхать. Благо сегодня воскресенье.

— Вить!.. — начал, было, Павел, но трубка ответила короткими гудками.

Приезд Лустенко очень взволновал Павла.

С Лустенко они вместе учились в Высшей школе КГБ. Были в одной учебной группе. После выпуска пути их разошлись. Павел был направлен на работу в Германию, А Лустенко, — в Таджикистан, на границу с Афганистаном.

Встретились они, спустя десяток лет, в Афганистане.

Павел был тогда заместителем начальника спецгруппы Кабульской резидентуры КГБ, а Лустенко, советником начальника отдела контрразведки зенитно-ракетной бригады 2 Армейского корпуса ДРА.

После Афганистана, Павел был направлен в этот южный город, где, почти сразу после распада СССР, ему было предложено уйти на пенсию. А Лустенко, был тогда направлен на Лубянку, в Центральный аппарат КГБ. Встречаться не встречались, но изредка перезванивались. И вот, спустя почти двадцать лет, должна произойти их неожиданная встреча.

Почти весь день Павел занимался уборкой квартиры, сходил в магазин, закупил продуктов и пару бутылок коньяка. Гость мог появиться в любое время. Незаметно наступил вечер. Ужинать не хотелось. Он достал из холодильника бутылку коньяка, плитку шоколада. Налил немного в стакан, выпил, бросил кусочек шоколада в рот и вышел на балкон.

Двор постепенно затихал и пустел. Быстро сгущались сумерки. Небо высветили звезды. Наступала ночь. Павел посмотрел на звезды, и усмехнулся: Нет, это были не те звезды, не афганские. Те были близкие, крупные, яркие. А эти звезды маленькие и далекие.

Он тяжело опустился на стул, закурил сигарету. Сделав пару затяжек, притушил и аккуратно положил окурок в стоявшую рядом со стулом пустую консервную баночку. Снова пробежал взглядом по звездам, закрыл глаза и погрузился в воспоминания…

На память пришла последняя встреча с Лустенко. Это было весной 1985 года в Кандагаре…

Вспомнил аэропорт, где его тогда встретил Лустенко. Аэропорт всегда поражал его своей оригинальной постройкой. Это строение из стекла и бетона, казалось, было собрано из бегущих по кругу арок, от которых, словно щупальца, осьминога, веером расходились посадочные терминалы. На одном из них лежали мешки с зерном пшеницы, — безвозмездный дар Советского Союза, уже давно канувшему в лету режиму принца Дауда. Война, переворот. Снова война, — а пшеница все лежит и лежит…

Виктор, тогда появился неожиданно. Вылинявшая на солнце афганская военная форма, на широком офицерском ремне, в потрепанной брезентовой кобуре «ТТ», и закрывающая половину обгоревшего на солнце лица рыжеватая с проседью борода. Все это делало его похожим на ковбоя из какого-то старого американского фильма. Не хватало лишь широкополой ковбойской шляпы.

Тепло поздоровались и, не тратя времени на разговоры, направились к открытому, видавшему виды уазику, который стоял на бетонной площадке, рядом с печально известным «черным тюльпаном».

Кто знает, было это простым совпадением, или нет, но когда Павел появлялся в Кандагарском аэропорту, «тюльпан» всегда находился на этой стоянке. И охранялся всегда одним и тем же, вечно полупьяным прапорщиком.

Павел познакомился с ним при довольно печальных обстоятельствах.

Вспоминая их, он невесело усмехнулся. Тогда он возвращался в Кабул. И, как всегда, когда куда-то спешишь, срабатывает пресловутый «закон подлости». Так случилось и в тот раз. Из-за серьезной поломки вылет АН-12, на котором он должен был возвращаться, откладывался на неопределенное время. Пришлось обежать несколько бортов, чтобы выяснить, какой из них в ближайшее время пойдет на Кабул. Таких было два. Оба Ан-26. Один советский, другой афганский. Павел выбрал советский, вылет которого был запланирован через час.

Встретил тогда Павла все тот же прапорщик, он же борттехник «тюльпана». Был он в хорошем подпитии, но держался и разговаривал с Павлом, вполне прилично. Окинув мутными усталыми глазами просителя, который в мятой и грязной афганской военной форме, заросший недельной щетиной, и болтавшимся на плече трофейным, спецназовским автоматом, был похож, черт знает на кого, попросил сигарету, закурил, и только потом, икнув в сторону, негромко сказал:

— Командир, мне не жалко. Но вряд ли ты согласишься лететь в одной компании с теми ребятами, — повел он красными глазами в сторону грузового люка.

— Может быть, ничего…. Как-нибудь, — неуверенно промямлил Павел, уже понявший, каких ребят имел в виду прапорщик.

— Ну, как хочешь, командир, — безразлично пожал тот плечами, и, не оборачиваясь, пошагал в сторону открытого грузового люка.

Павел уже много повидал за свою жизнь, но, то, что он увидел тогда, потрясло его. На полу грузового отсека, оставив для прохода только небольшой коридорчик, рядами стояли до десятка вздутых цинковых гробов. В голове каждого поблескивало стеклышко маленького квадратного окошечка. Стоял густой трупный запах.

— Ну, что командир, — грустно улыбнулся прапорщик.

Павел смолчал.

— Вот то-то и оно, — хмыкнул тот, и, кашлянув, пояснил, — они неделю кисли в бригаде, пока из Кабула не доставили цинки. Свои-то давно израсходовали. Вот и провоняли…

Павел и раньше слышал о «бардаке» тыловых службах 40 Армии. От знакомого начальника политотдела одной военно-строительной бригады, с которым пути пересекались еще в Германии, а недавно произошла случайная встреча на территории штаба 40 Армии, уже слышал о подобном. С его слов, в Хайратоне погиб их солдат. И нет, чтобы тело переправить прямо через мост на территорию СССР, а оттуда на родину, так нет, нельзя. Оказывается тело нужно сначала отправить за полторы тысячи километров в Кабул, там зарегистрировать, а только потом в Союз. Что с непонятным педантизмом, смахивающим на обыкновенный идиотизм, было и проделано. В итоге тело на родину было отправлено практически разложившимся…

Павел горько усмехнулся, вспомнив этот случай. Он притушил окурок, посмотрел на звезды и снова предался воспоминаниям…

… Уазик, или, как его называли афганцы, — «джип», — был без тента. Виктор расстался с ним после того, как попал под минометный обстрел, в результате которого уазик опрокинулся на бок. Если бы тогда тента не было, он выбрался бы сразу. А так…. Так он конечно, хотя и с трудом, но выбрался, правда, потеряв при этом почти все передние зубы…

Павел вспомнил, как тогда припекало…. В отличие от Кабульской долины, которая раскинулась довольно высоко в горах, Кандагарская лежит на равнинной местности. И бытующее у северных народов мнение, чем выше в горы, — тем жарче солнце, — ошибочно. На этой равнине, граничащей с огромной пустыней, солнце, как нигде, яркое и жгучее. Но есть здесь и удивительная особенность: Какой бы ни была высокой дневная температура, а в летнее время она доходит почти до плюс шестидесяти по Цельсию, дышится легко и свободно. И нет никакого парного удушья, как, например, в Джелалабадской долине, где в сочетании с высокой температурой и высокой влажностью, люди чувствуют себя словно в парной. Здесь, в Кандагарской долине, влажность почти нулевая…

По обе стороны шлагбаума, который поднял пожилой сорбоз, облокотившись на ограждение, с угрюмым видом стояли ожидавшие прибытия «пассажирских» рейсов афганцы. Ту же стояли покрытые толстым слоем пыли, видавшие виды тойеты, джипы, и раскрашенные яркими цветами, изображениями птиц и животных, грузовики, а попросту, — «бурбухайки». Около дукана, обыкновенного трехтонного металлического контейнера, приспособленного под торговую точку, поджав под себя ноги, на войлочной подстилке восседал белобородый старик — зеленщик. Справа и слева от него, прямо на потрескавшейся от жары земле, были разложены традиционные кандагарские гранаты, зеленый лук, свежие огурцы, помидоры и, непривычные для глаза советских военнослужащих, продолговатые арбузы. Отдельными кучками лежали гроздья винограда. Тут же лежал кишмиш.