Игорь Приходько - Жесткй вариант

Олег Игоревич Приходько

Жесткий вариант

Глава 1

5 августа 1996 г., понедельник. Москва.

1

Если бы не дурацкое воспитание, я бы мог жить припеваючи.

Предложения припевать поступали в большом количестве, но именно из-за этого самого воспитания я их в том же количестве отвергал. Говорят, основы воспитания закладываются еще в утробе матери или, по крайней мере, до четырех лет. Потом воспитанного плохо можно только убить и родить нового, чтобы воспитать хорошо. Так что бандитов (старше четырех лет) в тюрьмы сажают вовсе не переделки ради, а изоляции от общества для. Или наоборот — для их изоляции от дурного влияния общества.

Поскольку мне уже тридцать лет, мое воспитание давно закончено, и я им вполне доволен, а дурацким называю для самоуспокоения, потому что в третий раз не получается узел на галстуке.

— Дай сюда!.. Боже правый, и откуда у тебя только руки растут — ни черта не умеешь делать!

Это — моя младшая жена Лена (младшая — в смысле, моложе меня).

Впервые у меня не получался на галстуке узел, когда меня вызвали к начальству в первый раз. Чтобы уволить с работы. Тогда мы с друзьями наотрез отказались брать Белый дом (это было году в девяносто первом). Для нас это было делом нескольких минут, но мы просто испугались. Испугались, что назад придется выбираться по трупам. Я и до сих пор не могу себе представить, как бы я перешагнул через труп Ростроповича или даже Руцкого. Потом начальство поменялось, нас не уволили, а совсем наоборот — оставили: где они еще найдут таких воспитанных, которые без пререканий будут штурмовать больницу в Буденновске?

— Спасибо, Леночка. У тебя золотые руки.

Леночка работает на фабрике, где делают деньги — в прямом смысле, — но тоже не так воспитана, иначе делала бы их больше.

Да, так вот, после этого штурма галстук у меня не завязывался во второй раз. Меня опять оставили и даже повысили — сделали инструктором.

Теперь меня вызывают в третий раз, но теперь есть кому завязывать галстук: став инструктором, я взял штурмом Лену. Вот уже два года мы беспечно счастливы, но не думаю, что меня вызывают из-за этого. Так как места выше уже заняты, есть все основания полагать, что пора сдирать копыта.

Есть такое понятие: возрастные ограничения. Это когда мысль опережает действие. Например, чтобы пробить бронежилет, нужно всадить две пули в одну точку. А ты выпускаешь не две, а одну, перед второй успев сообразить, что захват производится в сауне и на террористе нет бронежилета. Это когда мышцы становятся менее эластичными, и ты вместо тысячи раз можешь отжаться от пола только девятьсот девяносто девять. Это когда притупляется реакция, и ты выбиваешь нож из руки террориста не тогда, когда он о нем подумал, а когда уже полез за ним в карман. Конечно, есть ребята покруче, помоложе и похолостее меня, обижаться тут не на кого — сам воспитал на свою голову!

В конце концов, балерины уходят на пенсию в двадцать пять и ни на кого не обижаются. А я ведь не балерина — я сотрудник антитеррористического подразделения «Альфа», а это значит, что у нас есть свой Союз ветеранов и обо мне позаботятся.

— Ну давай, целуй меня и иди, а то опоздаешь, — сказала Лена и, перекрестив меня, добавила: — Господи, хоть бы тебя уволили!

2

В кабинет начальника Управления по борьбе с терроризмом генерал-полковника безопасности Коробейникова я вошел в полдень — по радиоточке в приемной как раз передавали время. В этом ранге он встречался со мной впервые — его назначили с приходом очередного директора недавно, — но знал меня хорошо, как, впрочем, и всех остальных: он был отцом-основателем нашей группы и отбирал в нее людей лично. Именно ему я обязан большей частью своего воспитания.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — поприветствовал я бывшего наставника, хотя генералов в кабинете оказалось двое: еще один — милицейский. Но не говорить же: «Товарищи генералы» — прозвучит как насмешка.

— Садись, Веня, — показал глазами на стул мой генерал. — В ногах правды нет. Хоть правды нет и выше.

Если бы мы тогда не отказались штурмовать Белый дом, он бы теперь так не шутил.

Вообще-то меня Игорем звать. А фамилия — Вениаминов. Но почему-то со школьной скамьи все зовут меня Веней — проще им так, что ли? И Лена меня зовет Веней. Иногда ласково — Веником.

— Познакомьтесь, Андрей Васильевич. Капитан Вениаминов.

Милиционер протянул мне руку через стол.

— Рудин, — представился коротко. — Судя по вашему послужному списку, мы с вами должны были встречаться в октябре девяносто третьего.

Встречались — это громко сказано. Кого я только не встречал в том октябре в дымных коридорах пресловутого Белого дома!

— Да, я вас узнал. Только вы тогда в противогазе были.

Шутка была рассчитана на моего генерала, но засмеялись оба.

Не смешно было только мне — я увидел перед милиционером на столе свое личное дело и сразу все понял: сейчас Коробейников начнет продавать меня в МВД этому Рудину — в какой-нибудь СОБР или ОМОН.

— Ты на море давно не был? — неожиданно спросил Коробейников.

— Почему? В прошлом месяце был. Когда арабы танкер захватили.

— Сколько ты там пробыл?

— Минут тридцать. Мы же сразу вертолетом обратно.

— Вот видите, даже искупаться не довелось, — улыбнулся милиционер.

«Хотят, чтобы я их охранял во время поездки на курорт», — машинально предположил я.

— Плавки дома забыл, — огрызнулся я вслух.

Мой генерал подошел к окну и поднял жалюзи.

— Ты у нас, кажется, родом из Градинска? — спросил, поглядев на панораму.

— Школу там кончал. Девятый и десятый классы.

В свое время мой отец служил в должности заместителя начальника градинского гарнизона, пока его не перевели в Москву.

— Знакомые остались?

— Не думаю, восемнадцать лет прошло.

Мой генерал прошелся вдоль большой секретной карты, занавешенной прозрачными тюлевыми занавесками.

— Да, — вздохнул, — восемнадцать — это срок. За это время твой Градинск изменился, стал солидным портовым городом. Очень удобным для транзита оружия и наркотиков. — Он дернул за веревочку, занавески разъехались в стороны.

Я подошел к карте, чтобы убедиться, что речь идет о том самом, некогда милом и уютном городке на южном берегу Азовского моря, где кончалось мое детство и на улице Ясенской жила хорошая девочка Лида — первая моя настоящая любовь.

Убедился.

— Нам с генералом Рудиным поручено объединить усилия и провести операцию по ликвидации преступных группировок на пограничном побережье.

Теперь мне стало ясно, почему четверо из наших ребят рванули на юг — кто в Анапу, кто в Геленджик, кто в Туапсе, а Серега Литовских и вовсе в Сочи. Так-то меня ценят? Ну ладно!

— С сегодняшнего дня ты поступаешь во временное распоряжение Министерства внутренних дел. Сейчас поедешь с генералом Рудиным, там тебя введут в курс дела и проинструктируют. А потом вернешься ко мне. — Мне показалось, что Коробейников подмигнул левым глазом, невидимым с того места, на котором сидел Рудин.

«Значит, все-таки продал! — косанул я презрительно в его сторону. — Хреновые у нас, видать, внутренние дела, раз в ихнем мини-стервстве своего Вени не нашлось!»

— Вопросы есть? — поспешил Коробейников свернуть разговор.

Вопросов было хоть отбавляй, но я подумал, что если бы у него были на них ответы, то он бы меня туда не посылал.

3

Насколько я понял из рассказа Рудина, основная ответственность за операцию лежала на нем.

— Буду откровенен, Игорь Александрович, — перекрыв автоматической стеклянной перегородкой пассажирский отсек «правительственного» «ЗИЛа», сказал он. — Преступность там связана с внутриполитической ситуацией. Об этом я сужу по нескольким совершенно необъяснимым терактам: в январе — взрыв на автовокзале, в феврале — расстрел автобуса с ночной сменой хлебозавода, в марте — угон погранкатера из Бейсугского лимана, в апреле — три убийства совершенно не причастных ни к коммерческим, ни к властным структурам лиц. А дальше — эхо как в лесу: в мае — трехдневная предупредительная забастовка докеров, в июне, накануне президентских выборов, — демонстрация протеста против местных властей, побоища перед мэрией и ГУВД, и как результат — шестьдесят три процента голосов за оппозицию…

Я слушал генерала вполуха, разглядывая красивых девушек на улицах столицы: лекции о внутриполитическом положении мне осточертели не меньше, чем о внешнеполитическом. Мне нужно точно знать, в кого стрелять. А от этих лекций возникало желание стрелять во всех сразу.

Из всего, о чем говорил Рудин, можно было сделать только один вывод: его продвижение по лестнице в рай зависит от успеха этой операции. Иначе с чего бы он стал забесплатно поить меня кефиром в эмвэдэшной столовой?