Полина Дашкова - Херувим (Том 2)

Глава двадцать первая

Ровно в полдень тишину горной деревни на греческом острове Корфу разорвал рев мотора. Мотоцикл остановился на крошечной площадке под старой высохшей оливой. Мужчина лет тридцати, невысокий, крепкий, совершенно голый, если не считать грязных белых шорт, снял шлем, зашел в кафе, уселся за столик на узкой веранде и закурил.

Хозяин кафе старый Спирос поздоровался по-английски, положил перед гостем книжку меню, заранее зная, что тот не раскроет, небрежно отодвинет локтем, потом страшно медленно, как чудовище из детского кошмара, поднимет глаза, светло-серые, мутные, и произнесет с жестким неприятным акцентом:

- Пятьдесят грамм метаксы и стакан минеральной воды без газа.

Спирос, приняв этот скудный заказ, удалился в кухню и трижды осенил себя крестным знамением перед ликом своего покровителя, святого Спиридона, обещая себе и святому, что если завтра в полдень голый человек с мертвыми глазами ступит на порог его маленького тихого заведения, он, Спирос, захлопнет дверь и перевернет табличку "закрыто" прямо перед облупленным носом проходимца. Пусть старуха Ефимия ворчит, сколько душе угодно. Не велика беда - лишиться такого посетителя. Он появляется здесь уже в третий раз, заказывает на грош, а хамит на десять тысяч драхм. Он опять не потрудился добавить простое "плиз" к своему скудному заказу и опять наверняка не доставит чаевых. Аккуратно пересчитает сдачу, сгребет в кулак и спрячет в карман грязных коротких штанов. Дело не в копейках. Не нужны Спиросу его паршивые чаевые. Важно отношение, простая человеческая вежливость, вот что.

Однако сегодня, сделав обычный заказ, посетитель вдруг произнес, глядя на Спироса в упор своими нехорошими глазами:

- Кто-нибудь в вашей деревне сдает комнату?

Вопрос прозвучал настолько странно, что Спирос растерялся. Деревня была совершенно не курортным местом. Дюжина белых каменных домиков, прижавшихся к отвесному склону, как ласточкины гнезда, в шестистах метрах над уровнем моря, церковь, супермаркет, бензоколонка, кафе старого Спироса и больше ни чего интересного. До ближайшего пляжа приходилось добираться на машине по узкому серпантину. Туристы попадали сюда только проездом, если направлялись к знаменитому высокогорному монастырю святого Пантелеймона или просто путешествовали по острову. Никто никогда не сдавал здесь комнат. Именно эту последнюю фразу и произнес старый Спирос, медленно, тщательно, как школьник, выговаривая английские слова.

- Почему? - спросил посетитель. Короткое "уай?" прозвучало как угроза. Спирос рефлекторно отшатнулся.

- Если вы спуститесь на пару сотен метров, сможете найти отличные апартаменты и виллы. До пляжа рукой подать и чудесный сервис, сэр!

- Но я хочу поселиться именно здесь, всего на три дня, - голос его стал мягче, он уже не хамил, а просил, как будто даже умолял, - я устал от моря, мне нравится горный пейзаж.

- Нет,- Спирос растянул тонкие губы в любезной улыбке, - очень сожалею. Простите, из какой вы страны?

Посетитель ничего не ответил, отвернулся, упер свой немигающий мертвый взгляд вдаль, в горизонт. Ровная линия моря справа обрывалась сизыми пустынными скалами албанского берега.

Спирос отправился за минеральной водой и метаксой. Через пять минут посетитель осушил стаканы, как всегда, не оставил ни гроша чаевых, напялил свой сверкающий красный шлем, вышел из кафе, опрокинув по дороге стул и не потрудившись его поднять. Мотоцикл взревел и не поехал, а почти взлетел над узкой горной дорогой.

- Этот немец совершенно сумасшедший! - прокричала прямо в ухо Спиросу старуха Ефимия. - Надо записать номер и позвонить в полицию!

Спирос пошевелил пышными усами и неопределенно хмыкнул в ответ. Из-за рева мотоцикла он не расслышал ни слова.

- Хорошо, если пострадает он один! - Ефимия проводила взглядом голую спину мотоциклиста. Обожженная кожа, обильно смазанная маслом от загара, была такой же красной и блестящей, как шлем на голове. - Эй, Спирос, ты слышал, что я сказала? Надо позвонить в полицию и сообщить об этом сумасшедшем немце. - Старуха расколола два яйца, вылила в миску, плеснула молока из пакета и принялась ожесточенно взбивать.

Спирос медленно развернулся, заглянул за прилавок и поднял лохматые седые брови так высоко, что они скрылись под козырьком джинсовой кепки.

- Что ты делаешь, Ефимия? Разве кто-нибудь заказывал омлет?

- Я хочу омлет! Я не завтракала сегодня. - Ефимия выплеснула содержимое миски на сковородку, охнула и отпрыгнула от брызг раскаленного оливкового масла. - Может, этот тип вообще американец. Европейцы ведут себя приличней. Даже немцы и русские.

- Для американца у него слишком европейский английский, - отозвался Спирос и с громким шорохом развернул вчерашнюю газету.

- Можно подумать, ты что-то понимаешь в этом, - проворчала Ефимия, - а в полицию все-таки надо позвонить. Могу поспорить, если не сегодня, то завтра обязательно случится катастрофа на дороге.

- Перестань, Ефимия, не каркай, - поморщился Спирос. Ему вдруг непонятно почему стало жаль человека с обгоревшей воспаленной кожей и мертвыми глазами.

Мотоциклист между тем лихо вписался в опасный поворот. Ветер приятно обдувал его. С каждым десятком метров дорога становилась круче, уже. Справа наползали отвесные скалы. Полуденный солнечный свет вылизывал каждую деталь ландшафта до невозможного блеска, превращал в жемчуг тусклый булыжник. Слева был отвесный обрыв. Внутри, на дне пропасти, лежала ясная неподвижная морская гладь, гигантское зеркало, в которое гляделось густо-голубое безоблачное небо. Мотоциклист притормозил, навстречу медленно двигался открытый джип, из салона торчало человек десять молодых туристов, загорелых до черноты, в темных очках и цветных платках-"банданках". Они беззвучно открывали рты, смеялись, скаля ослепительные зубы. Грохот тяжелого рока и рев мотора заглушали все прочие звуки. Мотоциклист вильнул влево и упер ногу в землю в нескольких сантиметрах от края обрыва. Порванный кроссовок неприятно шваркнул по мелкой острой гальке, несколько камушков попало в дыру у большого пальца. Джип аккуратно проплыл мимо, унося с собой оглушительную музыку, беззвучный гогот. Среди его пассажиров мотоциклист машинально отметил девушку не старше восемнадцати, блондинку, остриженную под мальчика. Кожа ее была значительно темнее волос, условный лифчик почти не скрывал тяжелую смуглую грудь, шею рассекала надвое тонкая ярко-красная полоска модной татуировки, похожая на странгуляционную полосу. Она оглянулась и помахала ему рукой.

Он заглушил мотор, вручную откатил мотоцикл к скале, прыгая на одной ноге, снял кроссовок, вытряхнул камушки. Тишина длилась меньше минуты. Едва он успел надеть кроссовок и оседлать мотоцикл, дорога загудела, задрожала, из-за поворота показалась огромная морда трейлера-водовоза.

Серебристая громадина, украшенная сине-красной рекламой пепси, занимала всю ширину дороги, одним боком терлась о скалу, вторым нависала над пропастью. Водитель не собирался сбавлять скорость, хотя отлично видел мотоциклиста. Деться было некуда. Единственный вариант- опираясь ногой о землю, медленно скакать назад вместе с мотоциклом, до тех пор, пока дорога не станет шире, а там, прижавшись к скале, пропустить этого урода.

С высоты, из кабины, темнело лицо водителя. Рядом маячил смутный женский силуэт. Молодой бородатый грек как будто дразнил, издевался, пер вперед, не давая опомниться.

- Придурок, мать твою! - выкрикнул мотоциклист по-русски, сплюнул и стал пятиться быстро, как мог. Глаза заливал горячий едкий пот, зеркало заднего вида было повернуто неправильно. Он знал, что где-то совсем близко надо свернуть. Трейлер негромко, насмешливо просигналил. Мотоциклист сильно вздрогнул и рефлекторно отшатнулся назад, подпрыгнув вместе с мотоциклом, чувствуя позади пустоту.

Вокруг все светилось, трепетало. Каждый оливковый лист, каждый кузнечик радовался жизни так, словно жить ему суждено вечно. Водитель грузовика вроде бы пытался тормозить, но неповоротливая махина стремительно двигалась вперед по инерции, слишком крут был склон.

"А вот это действительно все. Я сейчас сорвусь", - успел подумать мотоциклист.

Нога его описала высокую дугу, он отскочил от края, через долю секунды пустой мотоцикл скользнул в пропасть, и далеко внизу тяжело и страшно взорвалась морская гладь.

- Сегодня у нас последняя процедура, - сказала Юлия Николаевна, - на вас действительно все заживает как на собаке.

Сергей прикрыл глаза и подставил лицо под тонкий лазерный луч.

- Вы больше сюда не приедете? - спросил он.

- Нет. Через месяц я уберу оставшиеся рубцы.

- Мы опять встретимся здесь? - он кашлянул, чувствуя, что задает глупый вопрос.

- Сюда я больше не вернусь. Вероятно, вы тоже. Мы встретимся в клинике, в моем кабинете.