Рекс Стаут - Смерть потаскушки

Стаут Рекс

Смерть потаскушки

Рекс СТАУТ

СМЕРТЬ ПОТАСКУШКИ

роман

Перевод с английского А.Санина

Глава 1

Я стоял и шарил глазами по сторонам. Обычно я поступаю так чисто в силу привычки, чтобы проверить, не оставил ли я лишних отпечатков там, где им быть не положено, но на сей раз я руководствовался не только привычкой. Я должен был убедиться, что и впрямь нигде не наследил. А подозрительных предметов в комнате было хоть отбавляй - модные кресла, искусственный мраморный камин без огня, роскошный встроенный в шкаф телевизор, кофейный столик, заваленный журналами, широченный диван и так далее. Решив, что здесь я ни к чему не прикасался, я вернулся в спальню. Там все было слишком мягким, чтобы сохранились отпечатки - огромный, во всю стену ковер, розовое покрывало на трехспальной кровати, кресла, зачехленные розовым же атласом.

Я шагнул вперед, чтобы ещё раз взглянуть на распростертое у кровати тело женщины с раскинутыми ногами и неестественно вывернутой рукой. Безусловно, я не терял головы и не притрагивался к трупу, чтобы убедиться, в самом ли деле женщина мертва, или чтобы рассмотреть поближе глубокую рану на голове; но вот не мог ли я случайно прикоснуться к тяжелой мраморной пепельнице, оставшейся возле самого тела убитой? Окурки и пепел были рассыпаны тут же рядом, и я готов был побиться об заклад, что именно пепельница и послужила орудием убийства. Я потряс головой - нет, не мог я быть таким ослом.

Я ушел. Дверную ручку, естественно, тщательно вытер изнутри и снаружи, а кнопку вызова лифта, а затем и кнопку первого этажа предусмотрительно надавил не подушкой, а костяшкой пальца. Кнопку четвертого этажа, которую я нажимал ещё внизу, я тоже протер носовым платком. В тесном вестибюльчике никого не оказалось, а входная дверь меня не волновала, поскольку открывал я её, ещё будучи в перчатках.

Двинувшись в западном направлении, к Лексингтон-авеню, я задрал воротник пальто и натянул перчатки. Денечек выдался, пожалуй, самый промозглый за всю зиму, а пронизывающий ветер также не прибавлял настроения.

Обычно во время ходьбы я предпочитаю не предаваться размышлениям, чтобы не натыкаться на прохожих, но в данном случае ни гадать, ни ломать голову мне было совершенно ни к чему; требовалось лишь одно - задать кое-какие вопросы человеку, проживающему на третьем этаже дома без лифта на Пятьдесят второй улице между Восьмой и Девятой авеню. То есть, учитывая, что я находился на Тридцать девятой улице, - в тринадцати коротких кварталах вперед, и в четырех длинных кварталах - в сторону от меня. Стрелки моих часов показывали без двадцати пяти пять. Поймать такси в такое время - все равно, что узреть восьмое чудо света, а торопиться мне было некуда, благо интересующий меня субъект все равно ещё находился на задании. И я потопал дальше пешком.

Без одной минуты пять я вошел в телефонную будку забегаловки на Восьмой авеню и набрал наш номер. Трубку снял Фриц, и я попросил его соединить меня с оранжереей. Минуту спустя в мое ухо ворвался рык Вулфа:

- Да?

- Это я, - доложил я. - Случилась маленькая закавыка, так что я не знаю, когда вернусь. Возможно, к ужину и не успею.

- У тебя серьезные неприятности?

- Нет.

- Смогу я с тобой связаться, если понадобится?

- Нет.

- Ладно.

Вулф повесил трубку.

Такую терпимость он проявил исключительно потому, что я был занят личным делом, а не выполнял его поручение. Вулф совершенно не выносит, когда его отрывают от священнодействия с драгоценными орхидеями, поэтому, случись мне все же выполнять его задание, он бы наверняка напомнил, что мне следует доложиться Фрицу, а не ему.

Выйдя на улицу, я прошагал ещё полквартала, пряча нос от леденящего ветра, добрался до нужного дома, зашел в вестибюль и нажал на кнопку с надписью "Кэтер". Подождал, потом позвонил снова, а затем ещё раз, но дверь не открылась, как я, впрочем, и ожидал. Поскольку околачиваться рядом в такую холодрыгу мне совершенно не улыбалось, я поворотил свои стопы назад к Восьмой авеню, мечтая пропустить рюмку-другую виски. Мечты мечтами, а виски я обычно позволяю себе лишь тогда, когда уже выкладываю добытые факты, а не гоняюсь за ними; поэтому вместо бара я завернул в аптеку и заказал кофе.

Опустошив чашечку, я вошел в телефонную будку, набрал номер, повесил трубку после десяти длинных гудков, вернулся к стойке и попросил стакан молока. Потом снова навестил будку - с тем же успехом, и заказал бутерброд с окороком на ржаном хлебе. В кухне нашего старого особнячка на Западной Тридцать пятой улице ржаного хлеба не держат. Лишь в двадцать минут седьмого, когда я расправился со вторым куском тыквенного пирога и с четвертой чашечкой кофе, на другом конце провода наконец ответили:

- Да?

- Орри? Это Арчи. Ты один?

- Конечно, я всегда один. Ты там был?

- Да. Я...

- Что ты нашел?

- Я лучше покажу тебе. Через две минуты буду у тебя.

- Зачем, я сам...

- Я уже рядом. Ровно через две минуты.

Я повесил трубку.

Я не стал тратить время на пальто и перчатки. Две минуты пребывания на такой стуже - неплохая проверка жизнеспособности организма. На сей раз дверь внизу распахнулась, едва я успел нажать на кнопку в вестибюле. Я вошел и начал было подниматься по лестнице, когда сверху послышался голос Орри:

- Какого черта? Я и сам мог прийти.

Как-то раз Ниро Вулф, желая как всегда передо мной выпендриться, изрек: "Vultus est index animi". "Это не по-гречески", - сказал я. На что Вулф отозвался: "Да, это латинская поговорка. "Глаза - зеркало души". Если это правда, то все зависит от того, чьи глаза и чья душа. Если напротив вас за покерным столом сидит Сол Пензер, то глаза - вообще никакое не зеркало; в них отражается только пустота. Но не могли же древние латиняне только ошибаться? Желая их проверить, я дождался, пока Орри взял мою шляпу, провел меня в комнату и усадил, после чего вперился в его глаза с угрюмой решимостью. Наконец, Орри не выдержал.

- Ты что, не узнаешь меня? - спросил он.

- Vultus est index animi, - мрачно произнес я.

- Чудесно, - сказал Орри. - Всегда мечтал об этом узнать. Какая муха тебя укусила, черт возьми?

- Так, любопытно стало, - пожал плечами я. - Кстати, ты не считаешь меня простофилей?

- Ты что, рехнулся? С какой стати?

- Сам не знаю. - Я забросил ногу на ногу. - Ладно, слушай. Я сделал все так, как мы условились. Пришел ровно в четверть пятого, несколько раз позвонил и, не дождавшись ответа, как и оговаривалось, отомкнул дверь своим ключом, поднялся на лифте на четвертый этаж, открыл дверь квартиры вторым ключом и вошел. В гостиной никого не было, и я прошел дальше, в спальню. Не могу сказать, что там был кто-то, поскольку называть словом "кто-то" труп не вполне уместно. Труп лежал на полу возле кровати. Ни саму Изабел Керр, ни её фотографию мне видеть не доводилось, но, думаю, что это была она. Розовая кружевная рубашка, розовые тапочки. Чулок нет...

- Так она мертва?

- Не перебивай. Ростом примерно в пять футов и два дюйма, весом около ста десяти фунтов, лицо правильное, глаза голубые, белокурые волосы, маленькие уши...

- О, Господи. О, Господи!

- Она?

- Да.

- Больше не перебивай. Мистер Вулф никогда не перебивает. Я даже не стал к ней прикасаться - проверять было нечего. Кровоподтек на лбу и глубокая вмятина на голове, в двух дюймах над левым ухом и чуть сзади. На полу, в трех футах от правого плеча валяется мраморная пепельница - с виду достаточно тяжелая, чтобы пробить череп куда потолще, чем у нее. На руках и ногах трупные пятна. Лоб холодный...

- Ты же сказал, что не трогал её.

- Трогаю я пальцами. Приложить запястье ко лбу или к ноге - не называется "трогать". Кстати, нога тоже была холодной. Труп пролежал уже часов пять, а то и больше. Пепельницу вытерли. На полу окурки и пепел, а в пепельнице пусто. Я провел там шесть минут, задерживаться почему-то не хотелось.

Я запустил пятерню в карман и нащупал то, что искал.

- Вот твои ключи.

Орри меня не слышал.

- Это тебя-то считать за простофилю, - выдавил он. - Тебя! Как ты мог подумать?

- Любопытство взыграло.

Орри встал и вышел из комнаты. Я бросил связку ключей на столик у окна и огляделся по сторонам. Довольно просторно, три окна и мебель вполне приличная для не слишком взыскательного холостяка.

Орри вернулся, держа в руках бутылку и пару стаканов. Он предложил стакан мне, но я отказался, сказав, что только что поужинал. Тогда Орри налил в свой стакан, приложился к нему, поморщился и сел.

- С ума сошел, - сказал он. - Чтобы я тебя подставил? Теперь ты спросишь, где я сегодня был, начиная с восьми утра, и смогу ли я это подтвердить.

Я помотал головой.

- Нет, это было бы чересчур. Будь я настроен так серьезно, я бы рявкнул: "Почему ты оставил пепельницу на полу?", или что-нибудь в этом роде. Но факты - упрямая вещь, а кроме тебя, возможно только мне известно, что её смерть тебе выгодна. Даже очень. Поэтому естественно, что меня интересует одна мелочь - ты её убил?