Джейн Кейси - Пропавшие

Джейн Кейси

Пропавшие

Матери и отцу — с любовью

Дома с привидениями — самые тихие, пока не явится дьявол.

Часть событий я помню очень хорошо. Другое — не столь ясно. С годами какие-то подробности стерлись, и теперь я и сама не могу с уверенностью сказать, что было на самом деле, а что я додумала. Но начиналось это так.

Мне кажется, именно так.

Я постаралась рассказать об этом как можно лучше.

1992 год

Я лежу в саду на шершавом клетчатом пледе для пикников и притворяюсь, будто читаю. Середина дня, и солнце печет мне голову и спину, обжигает подошвы ног. Сегодня занятий в школе нет, так как учителя устроили учебу для самих себя, и я уже не первый час на улице. Плед усеян травинками, которые я нарвала на лугу, они щекочут мою обнаженную кожу. В голове — туман, глаза закрываются. Слова на странице разбегаются, как муравьи, сколько бы усилий я ни прикладывала, чтобы выстроить их ровными строчками, и я сдаюсь, отодвигаю книгу в сторону и кладу голову на руки.

Под пледом шуршит засохшая трава, увядшая и погибшая в течение многонедельной жары. В летних розах жужжат пчелы, а невдалеке гудит газонокосилка. В кухне работает радио, слышны ритмичные переливы женского голоса, иногда прерываемого всплесками музыки. Слов не разобрать, они сливаются. Повторяются три размеренных глуховатых удара — это мой брат отрабатывает теннисный удар у стены дома. Ракетка, стена, земля. Чпок-чпок-чпок. Я уже спрашивала, нельзя ли мне поиграть с ним. Но он лучше будет стучать об стенку, а не играть со мной, вот что значит быть на четыре года моложе и девочкой.

Поверх сложенных рук я подсматриваю, как карабкается по травинке божья коровка. Мне нравятся божьи коровки, я только что сделала о них доклад в школе. Я протягиваю палец, чтобы божья коровка пошла по нему, но она выпускает крылышки и улетает. Покалывание в икре оказывается жирной черной мухой; в этом году от них некуда скрыться, и они садятся на меня весь этот день. Я поглубже зарываюсь головой в сложенные руки и закрываю глаза. Плед пахнет теплой шерстью и чудесными летними днями. Солнце палит, а пчелы напевают колыбельную.

Через несколько минут, или часов, я слышу, как кто-то идет по лужайке, сокрушая при каждом шаге сухую, хрупкую траву. Чарли.

— Скажи маме, что я скоро вернусь.

Шаги удаляются.

Я не поднимаю головы. Не спрашиваю, куда он идет. Я скорее сплю, чем бодрствую. Вполне возможно, я уже сплю и вижу сон.

Открыв глаза, я понимаю: кое-что случилось, но не знаю — что. И сколько времени я проспала. Солнце по-прежнему стоит высоко в небе, газонокосилка все еще дребезжит, радио бормочет, но чего-то не хватает. Мне нужно несколько секунд, чтобы осознать: мяч больше не стучит. Ракетка лежит на земле, а мой брат ушел.

Глава 1

Не на ее поиски я отправилась в тот день, просто мне невыносимо было находиться дома. Из школы я ушла сразу по окончании занятий, не заходя в учительскую, и устремилась прямиком на парковку, где мой усталый маленький «рено» завелся с первой попытки. Это оказалось первым удачным событием за весь день.

Обычно я не ухожу сразу после уроков. У меня вошло в привычку оставаться в опустевшем классе. Там я составляла планы уроков или проверяла тетради. Зачастую же просто сидела и смотрела в окно. Тишина давила на уши, словно я на много морских миль опустилась под воду. Ничто не тянуло всплыть: детей, к которым надо было спешить, у меня не было, как и мужа, с которым хотелось бы увидеться. Дома меня поджидало только горе во всех смыслах этого слова.

Но сегодня все оказалось иначе. Сегодня я почувствовала, что с меня довольно. Стоял теплый день начала мая, и дневное солнце даже слишком нагрело воздух в салоне машины. Я опустила стекло со своей стороны, но из-за езды нос в хвост, обычной для часа пик, не добилась того, чтобы ветерок хотя бы взъерошил мне волосы. Я не привыкла к напряженному движению по окончании занятий, и у меня заболели руки — я чересчур сильно сжимала руль. Я включила радио и через несколько секунд выключила. Школа находилась не так уж далеко от моего дома, обычно поездка занимала пятнадцать минут. В тот день я, постепенно сатанея, провела в машине почти пятьдесят.

В доме было тихо, когда я приехала. Слишком тихо. Я стояла в прохладной, тускло освещенной прихожей и прислушивалась, чувствуя, как от перепада температуры поднялись волоски на руках. Блузка липла к телу, и я немного поежилась, мне стало свежо. Дверь в гостиную оказалась открыта, в точности как я оставила ее утром. Единственный звук доносился из кухни — мелодия из двух нот, выстукиваемая каплями воды, падавшими из крана в миску, которую я, съев кашу, положила в раковину. Я не побоялась бы поспорить, что после моего отъезда на работу в кухню никто не заходил. Это означало…

Без особого энтузиазма я начала подниматься по лестнице, на ходу повесив сумку на стойку перил.

— Я вернулась.

Последовало некое подобие ответа — шаркающий звук из спальни в конце коридора. Из комнаты Чарли. Дверь была закрыта, и я помедлила на лестничной площадке, не зная, постучать или нет. Именно в ту секунду, когда я решила двинуться восвояси, дверная ручка повернулась. Я уже не успела бы добраться до своей комнаты к тому моменту, когда откроется дверь, поэтому покорно осталась ждать. По первым же словам я пойму все, что нужно знать о том, как прошел ее день.

— Что тебе надо?

Плохо скрытая агрессивность.

Вполне нормально.

— Привет, мама, — сказала я. — Все в порядке?

Дверь, чуть приоткрывшаяся вначале, распахнулась.

Я увидела кровать Чарли с немного смятым покрывалом в том месте, где сидела мама. По-прежнему в домашнем халате и шлепанцах, она цеплялась за ручку двери и слегка раскачивалась, как кобра. Она нахмурилась, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Что ты делаешь?

— Ничего. — Внезапно я почувствовала сильную усталость. — Я только что вернулась домой с работы, вот и все. Зашла поздороваться.

— Я не думала, что ты так скоро вернешься. — Мама выглядела озадаченной и смотрела с легким подозрением. — Сколько времени?

Можно подумать, это имело для нее какое-то значение.

— Я немного раньше обычного, — сказала я, не объясняя почему. Не имело смысла. Ей все равно. Ей практически ни до чего не было дела.

Кроме Чарли. Мальчика Чарли. Ее любимца, что тут скажешь. Его комната сохранялась в неприкосновенности. За шестнадцать лет ничего не изменилось. Ни игрушечного солдатика не передвинули, ни плакат со стены не сняли. Стопка одежды так и лежала, ожидая, когда ее уберут в ящик комода. Часы на тумбочке у кровати все так же тикали. На полке над кроватью аккуратно выстроились книги: школьные учебники, комиксы, толстый, в твердом переплете справочник по самолетам Второй мировой войны. Книги мальчика. Все было так, как в день его исчезновения, словно он мог вернуться и продолжить жизнь с того момента. Я тосковала по нему, каждый день я по нему тосковала, но эту комнату ненавидела.

Теперь мама забеспокоилась, теребя в руках пояс халата.

— Я просто прибиралась здесь, — сказала она.

Я не стала спрашивать, что именно требовалось прибрать в комнате, в которой ничего не менялось. Воздух в ней был тяжелый, спертый. Я уловила кислый запах немытого тела и перегоревшего алкоголя и ощутила приступ отвращения. Мне хотелось только свернуть разговор, выбраться из дома и уйти как можно дальше.

— Прости. Я не хотела тебе помешать. — Я отступила по коридору в сторону своей комнаты. — Я собираюсь пробежаться.

— Пробежаться, — повторила мама, прищурившись, — что ж, не смею тебя задерживать.

Мамин тон меня задел.

— Я… я думала, что побеспокоила тебя.

— О нет, развлекайся. Ты всегда это делаешь.

Мне не следовало отвечать. Не следовало попадаться на эту удочку. Обычно мне не удавалось одерживать верх.

— И что это значит?

— Думаю, ты знаешь. — Опираясь на дверную ручку, она выпрямилась во весь рост, оказавшись на полдюйма ниже меня; в общем, не выше. — Ты приходишь и уходишь, когда тебе заблагорассудится. Ты же всегда поступаешь как считаешь нужным, не так ли, Сара?

Чтобы сдержаться, мне пришлось бы досчитать до миллиона. Тем не менее я оставила при себе все, о чем думала и желала бы сказать, а именно: «Заткнись, эгоистичная стерва. Я здесь только из ложного чувства верности. Я здесь только потому, что папа не хотел, чтобы ты оставалась одна, и ни по какой другой причине, поскольку ты давным-давно выжгла всю любовь, которая у меня к тебе была, ты, неблагодарная, жалеющая себя корова».

Вслух же я произнесла:

— Я думала, тебе все равно.

— Думала? Ты вообще не думала. Ты вообще не думаешь.