Анна Ольховская - Страшнее пистолета

Анна Ольховская

Страшнее пистолета

Часть I

Глава 1

А вот перед вами, друзья, картина Ивана Ивановича Шишкина «Утро в сосновом лесу». Видите эти могучие сосны, пронизанные солнечным светом, одна сосна упала, то ли от старости, а может, после грозы. Веселые медвежата…

Минуточку! Почему вместо медвежат на поваленном дереве дрыхнет на пузе, свесив лапы по обе стороны ствола, здоровенный пес с обрезанными почти до корня ушами и хвостом? Почему повалено одно дерево, тогда как у Ивана Ивановича их валяется больше?! И вообще, что делает в этом сосновом лесу непонятная халабуда, обнесенная плетнем?!! Что за наплевательское отношение к классике живописи!!!

Да ладно вам придираться‑то! Лепота с благолепием присутствуют? Присутствуют. Высоченные сосны есть? Есть. Солнечные зайцы в хвое скачут? Скачут. Если верить солнцу, сейчас ведь утро? Утро.

Ну и чего привязались? В конце концов, это мое утро в сосновом лесу, а не Ивана Ивановича Шишкина. А в, как вы изволили выразиться, халабуде я живу. И меня она устраивает. Как и моего алабая. Что делает среднеазиатская овчарка на дереве? Спит. Тимофей любит изображать белку‑мутанта.

Кирилл закончил выполнять комплекс разминочных упражнений и приступил к избиению ни в чем не повинного столба. Даже тщательно обмотанная вокруг бедолаги старая телогрейка не спасала столб от синяков и ушибов.

Пес, услышав глухие звуки ударов, лениво открыл сначала левый глаз, потом, подумав, правый. Попробовал потянуться, не слезая со ствола, само собой, ничего не получилось, и Тимка с шумом плюхнулся в траву. Каждый раз повторялось одно и то же, и каждый раз алабай надеялся, что уж теперь‑то получится.

Так, как там дела у хозяина? Пинает дерево ногами? Значит, скоро заветный час Х — кормление самого голодного в мире пса.

Тимка сгреб лапы в кучу и враскачку, словно моряк после длительного плавания, направился через распахнутую калитку во двор. Спешить не имело смысла, потому что хозяин сначала подойдет к бочке, зачерпнет оттуда ведро хрустально‑чистой воды и выльет ее на голову. Себе, к счастью, а не алабаю, иначе Тимка ни за что бы не подошел близко. Он утренний душ не любил. Впрочем, вечерний тоже. Да и к купанию в целом относился резко отрицательно. Генетика, против нее не попрешь. Где вы видели в Средней Азии обилие воды?

После импровизированного душа хозяин докрасна разотрет торс полотенцем, заварит на обустроенной во дворе печурке на редкость вонючий (по мнению Тимофея) травяной чай, морщась, выпьет его, и только потом можно ожидать появление заветного чугунка с аппетитно пахнущей потрошками кашей.

— Дружище, из‑за твоих слюней наш двор никогда от луж не просохнет! — усмехнулся Кирилл. — Держи себя в лапах, ты же представитель Средней Азии, по твоей морде никто не должен догадываться о твоих чувствах и эмоциях!

Поняв, что время Х вот‑вот наступит на кончик вываленного почти до земли языка, Тимка тоненько, по‑щенячьи, вякнул и подпрыгнул от нетерпения. Земля под ногами Кирилла ощутимо вздрогнула.

— Тише ты, слоняра! — проворчал он, направляясь в дом за кашей.

Именно дом, а не халабуда, как обзывались тут некоторые. И пусть сложен он больше ста лет назад, но потемневшие от времени бревна были еще вполне крепкими, а крышу Кирилл перекрыл сразу же, как только достаточно окреп.

Почему человек, построивший когда‑то этот дом, забрался в самую глухую глушь, что заставило его скрыться от людей так, чтобы никто никогда не нарушил его уединения, — Кирилл не знал. Да ему, если честно, это было безразлично.

Как и то, что он слабо себе представлял, где точно находится его новое место жительства. Часах в двух‑трех езды от Москвы, где‑то в Нижегородской области. Почти аналогично двум лаптям левее солнца.

Но это Кирилла волновало меньше всего. Возвращаться в цивилизованный мир он не собирался, ему туда нельзя.

Потому что один мерзкий одышливый, похожий на перекормленную жабу‑мутанта толстяк вместе со своей сестрицей раз и навсегда испоганили жизнь потомка старинного дворянского рода Кирилла Витке. Преуспевающего бизнесмена, получившего великолепное образование и обладавшего уникальной деловой интуицией.

И никто не удивился, когда пост главы финансовой группы «Монблан» занял именно он, а не его старший брат Аристарх. Брат воспринял выбор отца спокойно, прекрасно понимая, что не обладает талантами младшенького. Аристарх был хорошим администратором, но и только.

После смерти отца братья Витке вполне успешно делали «Монблан» все выше. И крепче. Дела шли все успешнее, Кирилл верил Арику как себе, и старший ни разу не подвел.

Пока проездом из Парижа в светскую тусовку Москвы носорогом в стразах не ворвалась Мария Борисовна Скипина, сводная сестра Виктора Борисовича Скипина, главы корпорации «Скиф».

Правда, как потом выяснилось, «Скиф» был только видимой частью айсберга, легальным бизнесом, прикрывавшим скрытую в мрачной бездонной глубине гору криминала, главной составляющей частью которого были боль и запредельный ужас.[1]

За бешеные деньги превращая женщин в жутких уродин, Скипин сотоварищи за еще большие деньги излечивали их и делали постоянными донорами денежных знаков. Иногда вылечить не получалось, и несчастные умирали в страшных мучениях.

Но все это Кирилл узнал гораздо позже, когда очутился в доме Виктора Борисовича Скипина в качестве повара‑гувернера‑секретаря. Перед этим добровольно подписав все бумаги, передающие руководство «Монбланом» брату, Аристарху Витке.

Потому что нельзя быть на свете красивым таким.

Да, Кирилл Витке не так давно считался одним из самых лакомых кусочков брачного торта Москвы. Мало того что богатый, умный и успешный, сделавший к тридцати годам фантастическую карьеру, так еще и чертовски привлекательный! Высокий, стройный, обладатель вкрадчивой грации хищного зверя, гривы роскошных черных волос, шоколадно‑карих глаз, один лишь взгляд которых заставлял женские (и не только) сердца учащенно биться — на Кирилла давно уже была объявлена охота светских львиц.

Но заманить в капкан брака эту дичь не получалось. Дичь иногда съедала приманку, выбирая кусочки повкуснее, отчего же не воспользоваться оказией, и на этом, собственно, все. Затащить господина Витке во Дворец бракосочетания не удавалось никому.

И вовсе не потому, что Кирилл вообще не хотел жениться, собираясь всю жизнь кобелировать, нет. Он хотел очень, но только по любви. Как бы смешно и глупо это ни звучало в наше время.

А пока изредка лакомился вкусными приманками.

К которым при самом большом желании нельзя было отнести подгнивший, много раз пожеванный разными самцами кусок, именуемый Маня. Мария Борисовна Скипина, тот еще фруктик.

Никто не мог понять, чем занималась Манюня в оплачиваемой братом Сорбонне, в этой кузнице европейских гуманитариев, целых шесть лет. Ее даже нельзя было заподозрить в старательном постижении искусства любви. Как минимум плотской.

Маня Скипина была и осталась хабалкой.

Кирилл не знал точного значения данного эпитета, но именно это слово пружинистым чертиком выпрыгивало в его сознании, когда на горизонте появлялась квадратная фигура мадам Скипиной.

В отличие от жабоподобного старшего братца (очень сильно старшего, разница в возрасте была на уровне отец‑дочь: двадцать два года), тошнотворно‑безобразной Маню никто бы не назвал.

Особенно после полутора часов, проведенных ею перед зеркалом с использованием впечатляющего арсенала декоративной косметики известнейших брендов, в результате чего бесцветная поросячья мордочка Манюни становилась вполне симпатичной.

Но что было делать с монументальным торсом, один вид которого вызывал у модельеров с тонкой душевной организацией истерический ступор? Бедняги не могли найти хотя бы три отличия между передом и, гм, задом мадмуазель Скипиной. И там, и там широко, плоско и одновременно мясисто. И непонятно, где талия, да и есть ли она вообще.

А еще — широкая тяжелая кость, длинные редкие волосы, которые Маня упорно красила в «платиновый блонд», подчеркивавшие несуразность фигуры ступни сорокового размера и крупные мужские ладони с короткими пальцами. Ничего не забыли? А, да, смех, похожий на лошадиное ржание, манеры и слог портового грузчика. В общем, не заметить мадмуазель Скипину было сложно. Особенно если добавить к облику, подаренному природой (или все же родителями?), полное отсутствие вкуса.

В номинации «Фрик года» Манюня была бы вне конкуренции.

Обилие блесток, пайеток и, само собой, стразов превышало предельно допустимую концентрацию ровно в десять раз. Вероятно, в прошлой жизни мадмуазель была сорокой.