Элиз Тайтл - Ромео

Элиз Тайтл

Ромео

Пролог

Предвкушение до боли осязаемо. Оно жжет кожу. Гулкими ударами отдается в голове. Пробегает колючей дрожью по телу, от кончиков пальцев поднимаясь к бедрам, грудям, языку, векам. Расплывается по всей спальне, окрашивая в холодные тона ее лилово-кремовый декор.

Постепенно мучительные ощущения безжалостно перемалываются в месиво, из которого уже не выкарабкаться. И этот хаос приходит в движение. А возможно ли спасение? Нет. Не будь этой сумятицы, она бы почувствовала себя расчлененной. И это стало бы преддверием ада.

Единственная проблема — чувство вины. Оно подкрадывается незаметно, гложет душу и тело, оставляя гноящиеся раны. Естественно, тщательно маскируясь. Оно умеет обманывать. На фоне ощущения собственной вины хаос меркнет, отступает за ранее очерченные рамки. Очерченные ею самой.

Медленно, напевая мелодию давно забытого детства — колыбельную, — она бороздит свои маленькие груди кроваво-красными ногтями. Боль возбуждает чувственность, притупляя работу мозга. Только боль способна остановить кризис ее надломленной психики. Но кто может похвастаться психикой здоровой?

Ее глянцевые гладкие ногти скользят по мягкой живой ткани, подбираясь к соскам. Оставляют за собой воспаленные красные полосы на перламутровой коже. Соски грудей напряжены, зудят от сладостного предвкушения. Она сдавливает их большими и указательными пальцами обеих рук и слегка массирует. Судорожно глотает воздух и неожиданно вздрагивает от боли, которая сотрясает легкие. Нет, в тридцать шесть инфаркт маловероятен. Она в отличной форме, работает, играет в сквош и теннис, придерживается низкокалорийной диеты. В прошлом месяце прошла ежегодное медицинское обследование, которое подтвердило диагноз «здорова». В чем же тогда причина? Пожалуй, она знает.

Приступ стыдливости. Он подобен буре. Она ненавидит это чувство. Будь начеку, Мелани. Ты ведь хочешь пройтись по опасной грани. Даже рискуя оступиться.

Правый сосок — который она так сильно сдавила — начинает пульсировать. Она фокусирует мысль на этой боли, отдается в ее власть. Боль на мгновение подавляет все другие чувства.

Кожа покрывается капельками пота. Из открытого окна веет осенней прохладой. Вместе с ней в комнату вползают звуки улицы, изгоняемые ночным туманом, который медленно окутывает Сан-Франциско. В небе, расцвеченном зловещими всполохами, зависает сиротливый полумесяц.

Уверенный стук в дверь. Она цепенеет. Судорогой сводит тело. Перехватывает дыхание. Но она мгновенно берет себя в руки. Подходит к большому зеркалу. Холодным, беспристрастным взглядом окидывает себя с ног до головы. Наряд она подбирала с особой тщательностью. Розовая шелковая рубашка мужского покроя. Черные шелковые широкие брюки в мягкую складку. Черные шлепанцы на голых ступнях. Несколько экстравагантно, но не без утонченности. Смело. Она расчесывает густые, прямые каштановые волосы, и они тяжелой волной падают на плечи. Оценивающий взгляд в зеркало. Да. Она готова.

Ироничная улыбка появляется на губах, и в тот же момент накатывает внезапный приступ головокружения. Впрочем, дурнота быстро отступает. Она заставляет ее отступить. Силы воли ей не занимать. Даже беспокоиться нечего. Она улыбается. Хаос, завладевший ею, приобретает форму и субстанцию. И потому уже поддается контролю.

Она проходит в гостиную, окидывает ее строгим, критическим взглядом женщины, привыкшей все подвергать взвешенной оценке. Как и все остальные комнаты ее викторианского особняка на Пасифик Хайтс, эта отмечена высоким стилем и подчеркнутой элегантностью. Нет и намека на беспорядок. Оштукатуренные стены бледно-персикового цвета. Окна прикрыты ставнями из тикового дерева. Марокканский ковер в приглушенных тонах — бронзовый, темная умбра, серый — на дубовом полу. Два уютных диванчика — мечта влюбленных, — обтянутые нежным шелком цвета карамели, смотрят друг на друга. Кофейный столик из сосны, на нем ваза с хризантемами, два хрустальных бокала. Огромное окно с видом на залив — идеальное место для комнатных растений, но их здесь нет. Она не любительница зелени в доме — ей ненавистна мысль о том, что живые существа будут медленно гибнуть на ее глазах.

Какие чувства рождает неудача? Горе или отчаяние? Она не знает ответа. Очень часто горе и отчаяние прорастают друг в друге.

В дверь больше не стучат, но она знает, что он будет стоять на пороге в терпеливом ожидании. Понимая, что она растягивает удовольствие предвкушения. Впрочем, как и он. Она в этом уверена. Уже одна мысль об этом приводит ее в чрезвычайное волнение.

Улыбаясь, она открывает дверь. Но чувствует, что улыбка выглядит не слишком искренней, скорее, какой-то перекошенной.

Он смиренно стоит в дверях, беззастенчиво разглядывая ее, выражение лица бесстрастное. Tabula rasa[1].

Она видит сверток в его руках. Наверняка шампанское. Это интересно. Соблазнительно. Заманчиво. Она мысленно говорит себе: «Стоп». Не стоит углубляться в анализ.

Устроившись на одной из кушеток, потягивая шампанское из хрустального бокала, она наблюдает за ним, в то время как он не сводит глаз с нее. По его взгляду она догадывается, что он доволен. Тихо льется мелодия джаза. Играет Брэнфорд Марсалис. Свет приглушен, горят свечи, атмосфера загадочная и таинственная. Он поигрывает прядями ее волос.

Она умело скрывает свои чувства. Сейчас, когда он здесь, ей уже ничего не страшно. Она доверяет ему. Он — дирижер великой симфонии. А она лишь послушный ему инструмент.

Он нежно поглаживает ее щеку. Для нее же эти прикосновения подобны взрыву динамита.

— Ты сегодня похожа на маленькую девочку, — говорит он.

Она в растерянности. Но втайне польщена.

— На маленькую девочку?

— Ты пытаешься это скрыть, но тебе это не удастся.

Он обнимает ее одной рукой, нежно склоняя ее голову к себе на плечо. Они сидят так в ласковой тишине, при мерцающих свечах, вслушиваясь в томный тенор саксофона Марсалиса.

Прелюдия.

Надо сменить компакт-диск. Она не знает, что выбрать. Он подходит и встает за ее спиной. Она хочет повернуться к нему, но он кладет руки ей на плечи, удерживая на месте. Когда он отпускает ее, она послушно стоит, не шелохнувшись. Его пальцы возбуждающе скользят по ее спине, спускаясь к ягодицам.

Она представляет себе, как он сейчас улыбается своему открытию — ведь на ней нет ни бюстгальтера, ни трусиков, — но она не сделает ни единого движения, даже головы не повернет, чтобы убедиться в правильности своей догадки. Послушание — важный элемент игры.

Он задирает ей рубашку, его холодные руки ныряют под нежный шелк, ладони прижимаются к позвоночнику, пальцы веером расходятся по спине. Она замирает в предвкушении.

— Выбери что-нибудь. Погорячее, — шепчет он ей на ухо.

Ей хочется прижаться к нему, потереться о его пах, проверить, тверда ли его плоть, но она принимает правила игры, в которую он ее вовлекает. Ей нравится его стиль. Он ей подходит. Она чувствует, как постепенно нарастает их взаимное влечение.

Она выбирает диск Боба Марли. Из стереоколонок выплескиваются эротические обертоны «регги». Она начинает покачиваться в такт мелодии. Закрывает глаза. В полной уверенности, что не заблудится. В этом увлекательном путешествии ее сопровождает идеальный гид.

Он не раскачивается вместе с ней, но его руки медленно плывут по ее грудной клетке, подкрадываясь к грудям.

Его рот ныряет в ложбинку в изгибе шеи.

— Расстегни свои брюки. — Его командный тон холоден и в то же время исполнен соблазна.

Внезапная смена ритма его поведения удивляет ее. Она подозревает, что он находит в этом удовольствие. Руки выдают ее нервозность и пыл, но ей удается совладать с собой, и она расстегивает пояс брюк, потом начинает приспускать молнию. Теперь он улыбается. Она в этом уверена. Хотя по-прежнему стоит к нему спиной.

Брюки падают, оседая возле щиколоток. Он все еще сзади, массирует ее голые ягодицы, в то время как она продолжает раскачиваться в такт музыке.

— У тебя ямочка.

Ее пронизывает внезапная тревога. Что, неужели какой-то изъян?

— Это хорошо или плохо? — В ее голосе неподдельный испуг.

Он тихонько смеется.

— Очень хорошо.

Она сияет от удовольствия. Победа.

Устроились на кушетке, теперь она уже полностью обнажена. Он — на коленях, меж ее раздвинутых ног. Она не видит его лица. Он уткнулся ей в грудь. Она тяжело дышит, извивается, пытается дотянуться до него губами.

— Еще рано, — тихо произносит он, и его язык начинает скользить вниз. — Сейчас — все для тебя. Но ты не должна двигаться.

От такой щедрости она готова заплакать. Давно уже не встречала она мужчин, которые бы прежде всего думали о том, чтобы удовлетворить женщину.