Игорь Заседа - Без названия

Заседа Игорь

Без названия

Игорь ЗАСЕДА

"О спорт!..

Никаких стимуляторов, кроме

жажды победы и мудрой тренировки,

не признаешь ты".

Пьер де Кубертен

1

При входе меня обыскали.

Крепко сбитый парашютист со скуластым угреватым лицом и озорными глазами бесцеремонно потянул к себе мою белую сумку - подарок правительства провинции Квебек прессе, - дернул змейку и запустил внутрь обе руки. Его короткий пистолет-автомат уткнулся в мою грудь, неприятно холодя кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Руки парашютиста нащупали "Практику", телевик и две банки кока-колы. Фотоаппарат и объектив не возбудили у стража интереса, банки он извлек, встряхнул, настороженно поднес к уху, прислушался, удовлетворенно крякнул и швырнул в сумку.

- О'кей! - разрешил наконец парашютист.

"Придется отказаться от сумки, - подумал я. - Обвешаюсь аппаратурой. Как фотограф".

В подтрибунном, с высоким потолком, помещении, где разместился пресс-центр, было многолюдно. На тесно расставленных столиках - новенькие "Оливетти". По привычке я прошелся по залу, разыскал машинку с русским шрифтом и отметил про себя ее местоположение. В дальнем углу под прозрачным колпаком междугородного телефона разглядел знакомую седую голову. С трудом протискиваясь между столиками и стульями, заваленными сумками, фотоаппаратурой, пустыми фирменными стаканчиками кока-колы с оттиснутой олимпийской эмблемой, переступая через чьи-то вытянутые ноги, пробрался к Сержу Казанкини.

- Хелло, Серж!

Тот порывисто обернулся, вскочил, в глазах вспыхнула неподдельная радость.

- Олех! Привет! Когда приехал? Что будешь пить? - закричал он с итальянской горячностью (родители Сержа - офранцузившиеся итальянцы).

- Вчера прилетел. Пока сидели в Орли, звонил тебе в Франс Пресс. Ответили: мсье Казанкини в Монреале. Если уж непременно хочешь выпить за встречу, то мне закажи коньяк с водой. И кофе.

С Казанкини мы познакомились в Саппоро, в семьдесят втором. Наши места в ложе прессы оказались рядом. Этого было достаточно, чтобы Серж с самой непосредственной бесцеремонностью записал себя в мои друзья.

Казанкини поставил на столик два бокала, отодвинув в сторону пресс-бюллетени, заполненные скучной информацией о приемах, шаблонными сообщениями о пресс-конференциях, устраиваемых для журналистов частными фирмами. Я успел разглядеть приглашение на завтра, на 10:00 в отель "Шератон", где "IBM" обещала поведать о новинках электронных систем, созданных специально для обслуживания Олимпийских игр.

- Сходим? - спросил я. Серж пробежал глазами приглашение и согласно кивнул головой.

- О, американцы никогда не скупятся на выпивку! - объяснил он свой интерес к пресс-конференции и поднял бокал. - За встречу! Славно, черт возьми, что Пьер де Кубертен вытащил на свет божий эти Игры: они дают нам возможность хоть раз в четыре года встречаться!

- Не богохульствуй. Для меня Игры - светлый праздник, что по-прежнему притягивает, как магнит.

Коньяк был разбавлен тоником. Кусок льда плавал, как айсберг в антарктических водах, и поднимавшийся газ белыми кипящими бисеринками укрывал лед.

- Я вижу, - поддел меня Серж, - бассейн по-прежнему волнует.

- Первые два года вода снилась мне по ночам. Я прощался со спортом и никак не мог проститься. Даже плакал втихомолку. Это в снах. В жизни оказалось куда проще. Однажды не явился на тренировку, сказав себе: "Все, старик, баста".

- Почему ты решил бросить? Стал проигрывать?

- Не чаще, чем прежде. Просто вдруг почувствовал, что с завистью гляжу на молодых ребят.

- Молодых... Тебе-то самому сколько было?

- Двадцать четыре. Да разве в годах дело? Это приходит независимо от возраста. И когда оно появляется, нужно уходить.

- Мне легче. Я никогда не занимался спортом. Еще выпьем?

- Нет, Серж, пойду погляжу, как люди плавают. Может, вечером?

- Уговор! Приходи к восьми в Центр де Жарден. Я засяду в баре. А пока потружусь на Франс Пресс, которое столь благосклонно откомандировало меня сюда...

Я забросил за плечо злополучную сумку и направился в бассейн.

Выход из пресс-центра вел прямо на трибуну, и больше не обыскивали. Лишь миловидная девушка в малиновом форменном костюме мельком взглянула на мое удостоверение личности, "ладанку", как мы их называли, висевшую на груди, где было напечатано: "Олег Романько. СССР. Журналист".

Сердце предательски сжалось.

Бассейн плескался легкими волнами, а крыша над ним напоминала перевернутую вверх дном ладью. Вода была голубая, а стеклянная стена за вышкой сияла ослепительным июльским солнцем. Под потолком светились гроздья прожекторов, суетились на подвесном мостике телеоператоры.

Я выбрал место поближе к старту, поднял шторку и включил телевизор. По первой программе рекламировали пиво "Молсон": немолодой остроносый мужчина с завидным наслаждением макал густые усы в белую пену. По другой программе показывали фильм из жизни ковбоев, и я щелкнул снова. Аппарат вплотную приблизил ко мне пловцов.

На экране Маккинли. Он совсем не изменился с тех пор, как я его видел несколько лет назад. Даже, кажется, в той самой - в красную с голубым клетку - рубашке. Глаза прячутся за темными стеклами очков, сухие губы плотно сжаты, а голова повернута вправо и чуть наклонена вниз. Проследив за его взглядом, я увидел Крэнстона.

Мне нравилось наблюдать, как Джон Крэнстон плывет. Он лежал на воде высоко и плоско, словно кости у него, как у птицы, наполнены воздухом, а руки взлетали и падали, взлетали и падали, и можно было разглядеть, как между пальцами завихрялись белые бурунчики; и потому, что он греб без остановки, без паузы, все тело его было обвито длинными пенящимися струями. Если долго смотреть, могло почудиться, будто у него в пальцах скрыты крошечные реактивные двигатели. Я никогда не видел, чтоб он уставал. Иногда, после очередного скоростного броска, когда он касался стенки и повисал на пенопластовой дорожке, на лице его появлялась непроизвольная гримаса боли, выдававшая смертельную усталость мышц. Но Крэнстон тут же спохватывался, наверное, стыдясь этой гримасы, искажавшей его чуть продолговатое мужественное лицо, раньше срока махал рукой Маккинли и снова бросался в воду.

"Иногда, подплывая к финишу, клялся себе, что теперь же, немедленно, заброшу плавание и уйду, не было никаких сил терпеть разламывающую тебя на части боль", - признался однажды Крэнстон. Я кивнул ему сочувственно головой, ибо это состояние было и мне знакомо. Оно-то да еще кое-какие личные обстоятельства вынудили меня раньше срока оставить тренировки. Но было бы обидно, если б такое случилось и с Крэнстоном; за долгую жизнь в спорте я не встречал человека, плавающего так красиво. Именно красиво (о скорости я молчу, ибо кто не знает Джона Крэнстона, чемпиона и рекордсмена, чьи секунды всегда выглядели фантастическими на фоне самых блистательных достижений), и за его плаванием я готов наблюдать часами.

Между тем Маккинли взялся за секундомер.

Я тоже поспешно извлек из карманчика свой призовой "Лонжин" с гравировкой и положил большой палец на головку.

Тренер что-то говорил, наклонившись к Крэнстону. Маккинли в свое время считался неплохим пловцом; в Мельбурне, на Олимпийских играх, чистая случайность помешала ему получить бронзовую медаль, но из завоеванного четвертого места он сумел выжать максимум прибыли. Сразу после Игр он распрощался с голубой дорожкой, организовал школу плавания в Калифорнии, и спустя четыре года в Риме двое его ребят сумели пробиться в призеры. Репутацию Маккинли едва не сгубил случай, когда у парня забрали золотую медаль за употребление допинга. Отголоски этого грехопадения слышались почти год, были исписаны горы бумаги, но Маккинли категорически отрицал какую-нибудь причастность к использованию запрещенных анаболиков. Спустя год Мондейл выиграл золотую медаль на чемпионате мира в Белграде и таким образом реабилитировал и себя, и тренера. Мне трудно судить, как оно было в действительности, но Маккинли вызывал у меня чувство настороженности, впрочем, что темнить, - он мне просто не внушал доверия.

Когда Крэнстон начал тренироваться у Маккинли (а это произошло вскоре после Игр в Мехико), я еще мало знал их обоих. Но позднее с Джоном у нас завязалась искренняя дружба, с его тренером мы едва здоровались...

Маккинли пошел к старту, Джон не спеша поплыл туда же, расслабленно выбрасывая руки и подолгу скользя после каждого гребка. Остальные пловцы, видимо, по команде тренера, перебрались на соседнюю дорожку. Я догадался: Крэнстон пойдет дистанцию. Сто или двести метров?

Джон взялся за бортик, неуловимым движением подтянулся и оказался наверху. У него было длинное мускулистое тело, широкая мощная грудь, узкие бедра и талия, которой позавидовала бы любая девушка. Я знал: весит он восемьдесят восемь килограммов, наверное, никто в олимпийском бассейне Монреаля не весил больше, но это не мешало ему плыть легко.