Рекс Стаут - Гидра семиглавая

Стаут Рекс

Гидра семиглавая

Рекс Стаут

ГИДРА СЕМИГЛАВАЯ

Джордж Стаффорд - верьте или не верьте - с самого детства был уникальнейшей и интереснейшей личностью. Если вы мне все же поверили, знайте: я имел в виду совсем не то, о чем вы подумали.

Могу догадаться, к какому заключению вы придете, стоит мне сказать, что Джордж Стаффорд был флегматиком. И напрасно. В наш век всеобщего стремления к упрощению мы несвободны даже в выборе определений: наука у нас непременно прогрессивная, идеалы - в переносном смысле, конечно, - высокие, а флегматичными имеют право быть только датчане. Так вот, несмотря на то что Джордж Стаффорд родился в Плейнфилде, штат Нью-Джерси, говорил исключительно на "американском" языке (о существовании английского он был осведомлен не больше, чем о существовании санскрита), а папаша его сколотил себе состояние в полмиллиона долларов чистыми благодаря любезной поддержке нью-йоркской таможни, наш герой был флегматиком. Хуже того, он отличался полным отсутствием воображения, считал бильярд экстремальным видом спорта и, по правде говоря, был непроходимо туп.

Для того чтобы окончательно посвятить вас в тайны ума и характера Джорджа, достаточно сказать, что отпуск он проводил в пансионе "Тисбери", в Беркшире. После партера "Нью-Йоркского театра" пансион "Тисбери" - самое скучное место в Америке. То есть это необычайно пристойное, чудовищно дорогое и в высшей степени элитарное заведение. "Элитарный" - ужасное слово, а пансион "Тисбери" - ужасная дыра.

И именно там Джордж Стаффорд проводил отпуск.

Термин "отпуск" я употребил исключительно из вежливости, ибо, полистав словарь, обнаружил, что "отпуск" есть не что иное, как "временное освобождение от служебных обязанностей для отдыха", а представить себе Джорджа занимающимся чем-то более вульгарным, нежели исполнением "служебных обязанностей", просто невозможно. О нет, он не был вольным художником и не посвящал свою жизнь духовным и эстетическим исканиям, но работа - или что-то в этом роде, - не смутив его чистой души, могла бы нанести непоправимый ущерб изнеженному телу.

Впрочем, некоторые оправдания для использования термина "отпуск" у меня есть, ибо, проведя тридцать лет в полнейшей и ничем не омраченной праздности, Джордж поддался на уговоры приятеля, заявившего, что пора, мол, наконец создать хотя бы видимость жизненной активности, и согласился украсить табличкой "Рейнайер и Стаффорд, архитектурные проекты" дверь скромного офиса на пятьдесят восьмом этаже небоскреба в даунтауне {деловая часть города}. На чеках, которые папаша Стаффорд ежемесячно заполнял, чтобы покрыть долю сына в расходах по содержанию конторы, стояла на удивление мизерная сумма.

Под ревностно охраняемые от чужаков своды "Тисбери" Джордж вступил благодаря стараниям Рейнайера, своего партнера, ибо семейство Стаффорд, хоть и пользовалось уважением на Мерчер-стрит, было отнюдь не благородных кровей. Их час еще не настал, и праздность Джорджа была лишена великосветского блеска. Впрочем, это одно из тех искусств, способности к которому проявляются через поколение, и потому, вписав свое имя в регистрационную книгу пансиона "Тисбери", Джордж тем самым вступил в новую фазу существования.

"Тисбери" был необычным пансионом. Достаточно упомянуть одну странную особенность, с которой Джорджу пришлось столкнуться сразу после своего прибытия: он направился в библиотеку сочинять письмо партнеру и не обнаружил там ни листа бумаги.

После небольшого расследования выяснилось, что в "Тисбери" все имели обыкновение писать на собственной бумаге с родовыми гербами. У Джорджа не было ни того ни другого, но отправить послание очень хотелось, и даже не одно, а несколько, как он решил по здравом размышлении.

И на третий день отпуска мечта сбылась - Джордж уселся за письменный стол. Бумагу он купил накануне в деревенском магазинчике, находившемся в пяти милях от пансиона. Писать на ней было немного стыдно - это и в самом деле была никуда не годная бумага, - но ничего лучшего в магазинчике не нашлось. Та, что он все же купил, немыслимого пурпурного цвета с ослепительным золотистым тиснением по верхнему краю, была, ко всему прочему, украшена изображением зверя, сильно смахивавшего на корову, которой на рога насадили здоровенное полено. Это была одна из тех ужасающих безвкусиц, что выставляются напоказ в витринах всех привокзальных лавочек, и даже Джордж, совершенно нечувствительный к прекрасному, с трудом воспротивился искушению купить вместо нее обычный разлинованный блокнот.

Стол красного дерева, за которым трудился молодой человек, стоял в самом центре библиотеки. Напротив расположилась костлявая и чопорная миссис Джерард-Ли, прилежно выписывавшая синонимы из Грейвса {Грейвс Роберт Рэнк (1895-1985) - английский писатель, переводчик и теоретик литературы} (ибо миссис Джерард-Ли в этом деле понимала). У окна шла жаркая дискуссия - юный мистер Эмблтуэйт и мисс Лорри Карсон увлеченно обсуждали конфигурацию чьих-то ног. Из разговора было ясно, что их обладатель больше всего на свете любит верховую езду. У двери на веранду расселись полдюжины престарелых особ женского пола, олицетворявших вкупе пару тысяч фунтов живого веса и около двадцати миллионов фунтов стерлингов.

"Мамочке здесь бы понравилось!" - подумал Джордж и написал:

"Я только что слышал от миссис Скотт-Викерсгем, что она в этом году вернулась в Америку позже обычного, задержавшись в Англии на бал-маскарад герцогини Уимблдонской. Вот никогда бы не подумал, что она умеет..."

В этот момент Джордж почувствовал, что кто-то стоит за его правым плечом, а повернувшись, увидел там румяную даму средних лет и внушительных пропорций. Она беззастенчиво пялилась сквозь лорнет на лист бумаги, лежавший перед Джорджем. Заметив, что ее присутствие обнаружено, дама медленно перевела взгляд на растерянное лицо молодого человека.

- Сэр, - сказала она, - могу я узнать вашу фамилию?

- Чего? - оторопел Джордж. - Мою... а, ну да, фамилию... понятное дело. - И, взяв себя в руки, с достоинством произнес: - Стаффорд моя фамилия.

Любопытная дама оглядела его с триумфом.

- Это он, - заявила она, будто разговаривала сама с собой. - Теперь, после того как он с трудом вспомнил собственную фамилию, я в этом окончательно уверилась. - И тут она подмигнула Джорджу.

Джордж за последние три дня успел понять, что человек, решившийся незаконно проникнуть в пансион "Тисбери", должен быть готов к любым унижениям.

Но когда перед вами стоит странная дама, читает ваши письма, задает нескромные вопросы, разговаривает о вашей персоне сама с собой и в третьем лице, да еще подмигивает - это уж слишком! Он открыл рот в знак протеста и уже собирался громко возмутиться, но дама ему не позволила.

- Мистер Стаффорд, - выпалила она, - я миссис Гордон Уилер из Ленокса, а это моя дочь. Сесили, это мистер Стаффорд.

Чувство протеста уступило в душе Джорджа место глубочайшему изумлению, как только миссис Уилер шагнула в сторону, выставив на обозрение свою дочь.

Впервые за добрый десяток лет он почувствовал, что в жилах у него течет не что-нибудь, а кровь. Пока он сидел так, ошеломленный сказочной красоты видением, которое до сей поры скрывала своими габаритами миссис Уилер, Сесили, восхитительно зарумянившаяся от смущения, приблизилась.

- Мистер Стаффорд... - проговорила она глубоким, сладкозвучным голосом и осеклась, будто не находя слов, чтобы выразить свои чувства.

- Деточка моя дорогая, - выдавил Джордж, поймав руку Сесили и задержав ее в своих ладонях, - если вы пару минуток посидите в этом кресле, я закончу письмо и буду готов с вами побеседовать. Могу поспорить, ваша матушка позволяет себе соснуть часок-другой после обеда, а?

- Святые небеса! - воскликнула миссис Уилер. - У меня незамужняя дочь, а этот мужчина обвиняет меня в том, что я - соня! Драгоценный мой сэр, это невозможно: в наш век вульгарной конкуренции нуворишей всегда нужно быть начеку... Впрочем, время от времени мне приходится закрывать глаза.

- Не сомневаюсь! - одобрительно закивал Джордж и про себя добавил: "Понятное дело, отдыхать-то надо".

- Надеюсь, вы присоединитесь к нам за обедом? - осведомилась миссис Уилер.

- Ну разумеется! Спасибо за приглашение.

После того как миссис Уилер удалилась, Джордж битый час трудился над письмом матери. Сесили, которой было обещано недолгое ожидание, продержалась две минуты, заскучала и принялась развлекать себя тем, что пыталась заарканить собственные туфли ремешком от сумочки. Джордж, не считавший возможным пялиться на чужие туфли - надо сказать, они того стоили - просто так, нашел наконец оправдание своему интересу и посоветовал ловить их по отдельности.

- Они такие грязные, - сообщила Сесили, - потому что я гуляла и немного запылилась.

- Деточка моя дорогая... - начал Джордж, который вдруг почувствовал себя неловко.