Лин Гамильтон - Оркнейский свиток

Лин Гамильтон

«Оркнейский свиток»

Моему отцу, Джону Бордену Гамильтону (16 мая 1913 — 24 ноября 2005), которого мне так не хватает.

Благодарности

Как и всегда, хочу поблагодарить очень многих, особенно Криса Матерса и Дениса Беллами за рекомендации, касающиеся юридических вопросов. Я благодарна коллегам-детективщицам Мэри Джейн Маффини, Клаудии Бишоп и Рис Боуэн за дружбу, советы и поддержку. Благодарю свою сестру Черил, первого читателя и лучшего критика. Те, кто захочет узнать больше о приключениях настоящих оркнейских эрлов-викингов, могут почитать Оркнейскую сагу. Мне нравится вариант саги в переводе Херманна Палссона и Пола Эдвардса. Однако кое-что я придумала в подражание настоящим сагам, и Бьярни Скиталец, как и все современные персонажи, является плодом моего бурного воображения.

Пролог

Прежде чем впасть в безумие, Бьярни Скиталец спрятал чашу в оркнейской гробнице… Подобное интригующее заявление, требующее разъяснения, нежели простой констатации факта, может показаться до известной степени раздражающим способом заканчивать повествование. Однако есть люди, для которых это означает скорее начало, чем конец, перспективу, на которой зиждутся надежды и мечты. Придерживаетесь ли вы стороны мечтателей или вы — скептик, или занимаете позицию где-то между скептиком и мечтателем, в любом случае вам придется отправиться назад к началу и перенестись более чем на девятьсот лет назад.

Не знаю, можно ли считать сагу Бьярни правдой. Мой дед говорил, что она противоречит фактам. Возможно, подобный довод не покажется убедительным, в конце концов, вы же не знали моего деда. Могу только сказать, что эта история передавалась в моей семье из поколения в поколение так давно, что мало кто помнит, когда все началось. Мой дед полагал, что сначала эта история передавалась устно: структура и рифма поэмы помогали ее запомнить, что позволяло всегда точно ее пересказывать. В какой-то момент, неизвестно, когда именно это произошло, она была записана, возможно, на языке норн, но скорей всего сначала на латыни. Подобные легенды, видимо, нравились представителям духовенства двенадцатого века и передавались от одного поколения к другому. Именно мой дед перевел сагу с латыни. Так я и выучился грамоте, переписывая легенду в тетрадку, — в действительности там было несколько легенд — а мой дед следил, чтобы я не наделал ошибок и ничего не упустил. Наверное, благодаря тому, что каждое следующее поколение переписывало сагу заново, она смогла сохраниться до наших дней. Думаю, что для некоторых из членов нашей семьи, сохранить сагу о Бьярни стало священным долгом.

Со временем в саге появились вольно изложенные отрывки, а также пропуски и добавления, так что первоначальное содержание могло быть утрачено. Но возможно, это не так. Возможно, я — последний хранитель легенды. Моих сыновей она не интересует. Один не понимает, о чем в ней речь. Другой полагает, что в ней нет никакой ценности. Все же у меня остается надежда на одну из моих внучек. Непоседа, настоящий потомок Бьярни Скитальца, она искренне верит в легенду. Ей нравилось слушать сагу, она всегда просила почитать ей вслух. После моей смерти тетрадки с записями перейдут к моей внучке.

Теперь, выслушав необходимое предисловие, попытку, которая заставила вас отнестись к моим словам с некоторым подозрением, захотите ли вы услышать историю сына Бьярни Гаральда? Конечно, захотите. Кто сможет отказаться послушать рассказ, который заканчивается словами: «прежде чем обезуметь, Бьярни Скиталец спрятал чашу в оркнейскую гробницу»?

Глава 1

Тревор Уайли слыл мошенником: если на горизонте появлялся Тревор, стоило покрепче держать свой бумажник в руках. Правда, в остальном он и мухи не мог обидеть. Однако ему удалось разозлить кого-то не на шутку и жестоко поплатиться за это.

Тревор погиб из-за мебели, по крайней мере, так казалось на первый взгляд, но довольно скоро стало ясно: почти все, что так или иначе связано с Тревором, выглядит по-другому, чем дела обстоят на самом деле. Мебелью, о которой идет речь, был письменный стол, или скорее секретер, непродолжительное время принадлежавший адвокату по имени Блэр Болдуин. Именно Тревор, торговавший антиквариатом, и продал его Болдуину. В отличие от обаятельного Тревора, Болдуин трудно сходился с людьми. Причиной были его высокомерие и взрывной характер, которому он давал волю при любой возможности, как правило, перед телекамерами. Однако было время, когда Блэр считал меня своим другом.

Я познакомилась с Блэром еще в молодости, когда торговала антиквариатом. Он появился на пороге «Макклинток и Суэйн» с аккуратно завернутой в ткань вазой из цветного стекла «камео». На приобретение этой вещи он потратил кучу денег, ибо считал, что это изделие самого Эмиля Галле, художника по стеклу, работавшего в стиле «ар нуво». Адвокатская контора Блэра располагалась дальше по улице, на которой стоял мой магазин, и он заглянул ко мне отчасти для того, чтобы похвастаться своим приобретением, поскольку я разбираюсь в антиквариате, а также чтобы подтвердить подлинность вазы. Непростая репутация Болдуина шагала впереди него, поэтому я с некоторой неохотой объяснила, что на пути от фабрики в Румынии, где и было произведено это изделие, и до того момента, когда ваза оказалась у него в руках, кто-то успел зашлифовать буквы «TIP», означающие, что ваза была сделана в стиле Галле, но не самим Галле.

Момент был не из легких, но Болдуин принял это известие с поразительным спокойствием. Он выслушал мои объяснения о том, на что нужно обращать внимание, посмотрел через предложенную мной лупу на клеймо и спросил, не могу ли я порекомендовать ему какую-нибудь книгу по этой теме. Под конец визита мы были уже не мистер Болдуин и мисс Макклинток, а просто Блэр и Лара, которые позже трансформировались в «Блэр» и «детку». Хочу заметить, что я не в восторге от обращения «детка», но Блэр был хорошим клиентом. В тот первый день нашего знакомства он попросил меня всегда звонить ему, если попадется нечто подходящее для его коллекции. Болдуин был помешан на «ар нуво», и на протяжении многих лет я с удовольствием потакала его страсти. Такой клиент — настоящая удача: Блэру хватало средств, чтобы покупать почти все из того, что ему приглянулось, при этом оставаясь весьма успешным адвокатом, несмотря на свои некоторые весьма неприятные черты. Дом Блэра потрясал размерами и обстановкой и вмещал все приобретения своего хозяина, за которые он выкладывал кругленькие суммы, впрочем, как и за все, что ему нравилось. В «Макклинток и Суэйн» мы называли его «Блэр-Мультимиллиардер».

Все эти годы я питала смешанные чувства к Болдуину. Слишком уж часто я наблюдала, как он с важным видом стоит у здания суда перед видеокамерами, держась за подтяжки, словно вот-вот взлетит, и хвастаясь, как он на формально-юридическом основании отмазал от тюрьмы очередного мерзавца. Конечно, он не называл своего подопечного мерзавцем. Это уже моя интерпретация. Кажется, он называл его «мой потерпевший».

Все же, когда дела в «Макклинток и Суэйн» шли ни шатко ни валко, что еще мягко сказано, когда находишься на грани банкротства, Болдуин, словно догадываясь об этом, всегда покупал у нас что-нибудь эффектное ближе к концу месяца, неважно, нужна была ему эта вещь или нет. Он рекомендовал мой магазин своим состоятельным друзьям, многие из которых становились постоянными покупателями. Когда от него ушла жена Бетси, он не стал, в юридическом смысле, связывать ее по рукам и ногам на веки вечные, хотя ему не составило бы большого труда сделать это. Они расстались на удивление мирно, по крайне мере, мне так казалось, к тому же Блэр оставил жене небольшое состояние, которого ей хватило, чтобы обеспечить безбедное существование. Но и себя Блэр-Мультимиллиардер не обидел.

Что касается антиквариата, то с годами Болдуин становился все опытнее. После первого неудачного эпизода его довольно редко удавалось надуть. Выражая неудовольствие по поводу фальшивого Галле, Блэр швырнул вазу в мусорную корзину, к счастью, полную, и после его ухода я выудила вазу обратно целой и невредимой и храню ее до сих пор. Она — просто чудо, и неважно кто ее сделал, к тому же мне не пришлось выкладывать ради этой вазы целое состояние, как Болдуин. Он по-прежнему полагался на мое мнение специалиста, когда речь заходила о дорогом товаре, и именно поэтому я была приглашена в «Скот-Фри», антикварный магазин Тревора Уайли, чтобы взглянуть на «нечто особенное», что Блэр подумывал приобрести.

Я опоздала, поскольку пришлось провести незапланированную пару часов в полицейском участке. Накануне мой магазин ограбили: в нашем районе произошло несколько ограблений антикварных лавок, и констебль связывал эти преступления с открытием на нашей улице бара, где собирались готы. По-моему, он ошибается. Во-первых, моя, можно сказать, падчерица Дженнифер, а по совместительству — завсегдатая того самого бара, говорит, что собирающиеся там готы — лишь небольшая компания любителей одеваться в черное, которых ничего, кроме себя «любимых», не интересует. Во-вторых, мне показалось, что это заказные ограбления. Кому-то понадобилась пара подсвечников восемнадцатого века, и за ними отправилась довольно профессиональная команда. Воры, используя резаки по стеклу, проникли в лавку через черный ход, проигнорировали дорогие товары и забрали только подсвечники. Охранники, получившие сигнал от сработавшей сигнализации, никого в лавке не застали. Настроение у меня было, мягко говоря, нерадостное.