Елена Михалкова - Пари с морским дьяволом Страница 18

– Не дали, – вздохнул Стефан.

– А постановка была школьная?

– Не-а. – Зеленский почесал нос. – Это была театральная студия неподалеку от моего дома.

– И как звали режиссера, который тебя не взял?

– Откуда же я знаю, – удивился Стефан. – Мне было тринадцать, я его видел, может, пару раз в жизни.

Наверху прозвучал звон колокола.

– Ужин! – воскликнул Зеленский, и глаза его заблестели. – Вы пойдете?

– Чуть позже, – сказал Бабкин.

– Вы меня тогда извините, я побегу. Есть хочу страшно! Это у меня от испуга! – И подмигнул Маше.

Когда шаги простучали по лестнице и стихли, Бабкин повернулся к жене:

– А вот я почти уверен, что знаю, как зовут режиссера, который не взял маленького Стефана Зеленского на роль Атоса.

– Я тоже, – мрачно сказала Маша. – Аркадий Бур его зовут, вот как.

Солнце провалилось за горизонт, и над водой осталась одна золотая горбушка, плававшая по волнам. В каюте резко потемнело, но свет им обоим включать не хотелось.

– Совпадение, – неуверенно предположила Маша.

– Может, и совпадения-то нет. Мало ли театральных студий по Москве.

Они переглянулись и помолчали.

– Собственно, даже если это та самая студия, – сказал наконец Бабкин. – Что нам это дает? Ничего. Только все еще сильнее запутывает. Не надо меня убеждать, что на почве детской травмы Стефан Зеленский сначала попытался столкнуть Аркадия Бура в воду, а потом Бур, решив избавиться от юного мстителя, стал топить его в открытом море.

– Полуоткрытом.

– Да хоть закупоренном. Чушь это, а не объяснение. Эх, был бы здесь Илюшин, распутал бы все в два счета…

Бабкин осекся.

Стало очень тихо, и в тишине Маша услышала, как плывет над водой тусклый звон корабельной рынды.

– Девять часов, – сказала она и поднялась. – Пойдем ужинать.

Но на ужин они попали не сразу. Виновата была Маша, которая решила повести мужа обходным путем, да таким хитрым, что в итоге они заблудились.

Это было смешно. Как сказал Сергей, заблудились в двух мачтах. Однако они вышли совсем не с той стороны, где ожидали, а с противоположной, и оказались возле каюты доктора.

– …и не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Вторая смерть!

– Вань, ты опять поддатый, что ли?

Маша и Сергей встали как вкопанные. Голоса доносились из-за приоткрытой двери. В первом она без труда узнала доктора Козулина, во втором – их ангела-хранителя, Якова Семеныча.

Сергей ухватил ее под локоть и бесшумно увлек к стене.

«Нехорошо! – жестами показала Маша. – Пойдем отсюда скорее».

Но муж отрицательно покачал головой. Одной фразы ему хватило, чтобы понять: никуда он не пойдет, пока не поймет, о чем речь.

– Я не пью, – донесся до них голос доктора. – Хотя стоило бы!

Он закашлялся, и сквозь кашель Сергей не разобрал, что ответил боцман.

– Я врач, а не гадалка. Можешь считать, мне мой профессиональный опыт подсказывает, что во всем этом есть что-то нездоровое. Сначала Галя, теперь вот Ирина…

Сергей затаил дыхание.

– Козулин, было расследование, – устало сказал Яков Семеныч. – Хрена ли тебе еще надо, старый алкаш?

Тот, кого он назвал старым алкашом, вдруг витиевато выругался.

– Да, …, пошли они, …, …., …… со своим расследованием! Здоровая тетка на ровном месте за борт свалилась! Это как называется, ….? Перст судьбы?

– Вань, не ходи кругами, – попросил боцман. – Скажи прямо, в чем ты меня обвиняешь?

– Да при чем здесь ты?! – заорал доктор так, что Маша дернулась от неожиданности и локтем задела ручку двери. Петли скрипнули.

Бабкин перехватил ее руку, но было поздно. Внутри каюты наступила настороженная тишина.

– Подожди-ка… – послышались шаркающие шаги. Они приближались, и Сергей быстро потащил Машу назад, к тому же ходу, которым они пришли. Бабкин от всей души надеялся, что боцман, выглянув наружу, не успел заметить его широкую спину.

– Вот же ж едрить ваш корабль со всеми якорями! – выругался он, когда они оказались далеко от злополучной каюты. – Какие-то две смерти… Маша, куда мы попали?

– В кают-компанию, – серьезно сказала Маша, остановившись перед знакомой дверью.

Они оказались последними на ужине. Только Аркадий Бур сидел, ссутулившись, над тарелкой с гуляшом, и хлебной коркой старательно подбирал соус.

– Опаздываете! – укорил он. – Нафаня рвал и метал.

– Икру метал, я надеюсь, – пробормотал Бабкин. Все события первого дня резко навалились на него, и он почувствовал, что здорово устал. – Черную.

– Если бы! Убедительно просил на будущее приходить всех вовремя.

Бабкин без аппетита сжевал кусок мяса и поднял брови. Гуляш был мягким и сочным и на время даже вытеснил из его головы мысли о подслушанном разговоре.

– Аркадий, вы когда-нибудь ставили «Трех мушкетеров»? – вдруг спросила Маша без предисловия.

– Неоднократно, – кивнул Бур, нимало не удивившись. – Ребята обычно очень любят Дюма. «Атос был оптимистом, когда речь шла о вещах, – процитировал он, – и пессимистом, когда речь шла о людях!»

– Прелесть какая! – восхитилась Маша. – А еще что-нибудь?

Бур улыбнулся.

– «Это, видишь ли, одна из ее слабостей, – сообщил он, – тем или иным способом отделываться от людей, которые ей мешают!»

Бабкин поперхнулся гуляшом.

– Как вы сказали?

– «Путь всегда кажется гораздо короче, если путешествуешь вдвоем», – разливался Аркадий, оседлавший любимого конька. – Да, друзья мои, это тоже Дюма. Поразительно недооцененный писатель! Умный, тонкий, ироничный! «Тайну может случайно выдать дворянин, но лакей почти всегда продаст ее». Каково, а? И ведь на каждой странице перлы, перлы! Вот вы, Маша, что бы выбрали из перечисленного?

– У меня есть своя любимая цитата.

Режиссер обратился в слух.

– «Я умею быть храбрым, когда постараюсь, поверьте мне. Вся штука в том, чтобы постараться».

Аркадий обдумал и кивнул:

– Кажется, понимаю.

– А ваша любимая?

– О, их много! Хотя ближе всего мне про путь, который короче, если идти вдвоем.

Он улыбнулся мечтательно, но вдруг застеснялся и уткнулся в тарелку с гуляшом.

– Вы давно женаты? – мягко спросила Маша.

– Три года. Совсем немного.

Она решилась сделать еще один шаг:

– Жена о вас так заботится…

– Кира меня спасла, – посерьезнел Аркадий. – Натурально спасла, без всяких метафор. Вышло так, что я лишился своего детища. Театр «Гаврош» – не слышали? Его отобрали под частную клинику. Я пытался бороться, но бюрократическая машина переехала меня и раскатала. – Он улыбнулся собственному пафосу, как бы приглашая и их посмеяться над собой, но в глазах застыла боль. – Я уже, знаете ли, полагал, что жизнь кончена. И вдруг, как ангел во тьме ночной, появляется Кира, прекрасная и грозная, и заявляет, чтобы я не смел сдаваться. У меня, видите ли, дар, а я его уничтожаю! Надо вам сказать, – добавил он, доверительно подавшись к Маше, – что до этого я видел ее один раз в жизни и совершенно не запомнил.

Аркадий театрально схватился за голову:

– Нет, вы представьте: незнакомая женщина предстает передо мной и требует, чтобы я взял себя в руки. А для начала немедленно поехал с ней.

– И вы поехали? – улыбаясь, спросила Маша.

– Как будто у меня был выбор! Поехал, конечно. А надо вам сказать, я к этому моменту совершенно оскотинился. Стыдно, но правда. Кира недрогнувшей рукой отправила меня на лечение. А пока я избавлялся от последствий алкогольной интоксикации, выбила у префекта разрешение использовать площадку заброшенного танцевального клуба. Там царили голод и разруха! Но самое главное оставалось в сохранности: сцена! Когда я вышел из клиники, мне вручили самый ценный подарок, который я когда-либо получал. Это вернуло меня к жизни лучше всяких врачей и лекарств. Вот уже два года мы с ребятами ставим там спектакли.

– А как называется ваша студия?

– «Зеленый театр». Потому что здание выкрашено в безумный лягушачий цвет.

– Оно теперь принадлежит вам? – уточнил Бабкин.

Аркадий помрачнел и качнул головой:

– В том-то и дело, что я только арендатор. С этим связаны мои самые серьезные переживания. Именно от них я и сбежал на «Мечту». Но давайте не будем о грустном!

– Да, давайте будем о «Трех мушкетерах»! – подхватила Маша.

Если ее энтузиазм и озадачил Аркадия, тот сумел это скрыть.

– Полклопа, как говорят мои дети, полклопа. Почему бы и нет?

– Лет… м-м-м… лет девять назад вы ставили «Трех мушкетеров» и отказали одному из претендентов на роль Атоса, – напрямик бухнула Маша. – Вы, конечно, этого не помните, но…

– Вообще-то отлично помню, – перебил режиссер.

Маша по-птичьи наклонила голову набок и недоверчиво уставилась на него.

– Помните?

– Разумеется. Еще бы я такое забыл!

Алину Зеленскую считали образцовой матерью. Трое детей, мальчик и девочки-двойняшки, одетые как куклы, и с ними – молодая мама, ухоженная и всегда прекрасно выглядящая. На них приятно было посмотреть.