Елена Михалкова - Манускрипт дьявола Страница 35

«Лес не такой уж большой, – спорил Максим, – и ради драгоценностей его перерыли от края до края. Все барсучьи норы наверняка изучили, заросли рассмотрели по кустику, ямы исследовали».

«Но других-то версий нет!»

С этим Максим спорить не мог. У него имелась еще одна версия: ожерелье Ольги все-таки было найдено и незаметно увезено из Шаболино, – но рассматривать ее всерьез ему не хотелось.

– Но что же она сделала с сумкой? Что?!

Он наведался на то место, где стояла усадьба, и нашел остатки поместья самого Шаболина. Если бы не карта, Макс никогда не догадался бы, что груда кирпичей – это все, что сохранилось от огромного дома.

От усадьбы же и вовсе ничего не осталось. Стоя на поляне, золотившейся под солнцем головками одуванчиков, Макс подумал, что выражение «разобрали по бревнышку» не такое уж фигуральное.

– Нету здесь ничего, – сказал он себе. – Не там ищу. Следующие дни прошли в прочесывании полей и леса.

Неторопливо, методично Арефьев обходил окрестности по одному ему известному плану. По вечерам он навещал старика Онищева, и они долго говорили, строя предположения и восстанавливая историю побега Ольги. Но разговоры оставались лишь разговорами.

До тех пор, пока однажды вечером, уже собираясь прощаться с Николаем Ефимовичем, Максим не заметил на полке бусы из бисера – простенькие, синие с красным. Он протянул руку, и бусы скользнули в ладонь.

– Между прочим, ценная вещица, – похвастался старик, увидев, что заинтересовало его гостя. – Не в том смысле, что дорогая… Но эти ниточки, говорят, носила сама Ольга.

– Бисер-то? – усомнился Максим. – После изумрудов?

– А почему бы и нет? Штуковина незамысловатая, но милая. Не все же по лесу в драгоценных камнях шастать.

Арефьев поиграл бусами – они были легкие, почти невесомые – и положил на место. Но, выйдя из дома Онищева, вдруг проникся уверенностью, что знает, куда скакала Ольга.

«Не в город она бежала. Догонять Шаболина».

Куда бы ни отправился купец со своей семьей, Ольге было известно, где его искать. Значит, ей предстояла длинная дорога верхом, одной, хоронясь от каждого встречного…

Арефьев пытался представить, что он бы сделал на ее месте, но у него не получалось. «Я бы спрятал ожерелье и все украшения в конюшне. Но их там не было. Она увезла их с собой…»

На следующий вечер, едва только он зашел к Онищеву, ноги сами понесли его к полке с бусами, и Максим бережно выудил из кучи других те самые, красно-синие, из мелких бусинок. Он ни о чем не думал – просто стоял и рассматривал простенькое украшение, сожалея, что нет рядом Тошки. Вот у кого был дар общаться с предметами! Арефьев не придавал никакого значения своим мыслям, но откуда-то взялось у него в голове четкое понимание, что бусы сплела для хозяйки горничная – та самая, которая одна уцелела из всех слуг.

Еще несколько дней он исхаживал окрестности Шаболина вдоль и поперек, восстановил путь, которым скакала девушка, но и поиски вдоль этой тропы ничего не дали. Максим почему-то даже не огорчился – ему казалось, что он все делает правильно. «Переход количества в качество?» – посмеивался он сам над собой, но продолжал искать – упорно, не обращая внимания на неудачи.

По вечерам он выходил от Онищева с таким чувством, будто разгадка совсем близко – осталось только протянуть за ней руку. Но затем старик уехал, и в единственный вечер его отсутствия Максим измаялся. Он сидел в своей комнате над картой. На стульях и подоконнике лежал слой пыли, видимый даже в свете неяркой лампы, и первый раз за все время поисков Арефьев преисполнился раздраженной уверенности, что вся его затея была напрасна. И бедная Ольга, погибшая так глупо, и купец Шаболин, бросивший ее одну, и горничная с красно-синими бусами в руках – все они так и останутся призраками, лишь чуть-чуть оживленными его воображением. Больше он ничего не добьется.

– А воображения у тебя, Арефьев, ни на грош, – сообщил Макс, копируя Тошкины интонации.

И вдруг понял, где Ольга спрятала ожерелье.

От изумления он выронил карту. Ответ был так прост, так очевиден, что оставалось лишь удивляться, почему он не подумал об этом раньше.

– Вот же елки-палки! – обескураженно проговорил Максим, пытаясь выразить обуревавшие его чувства. Он встал, снова сел, опять встал и пробежался по комнате, уворачиваясь от углов стола. Если бы он мог, то пробежался бы и по стенам, и по потолку. – Нет, ну честное слово, так нельзя! Кто же так делает?!

Он бросился было к двери, но на полпути остановился. Нет, Онищев уехал, идти к нему бессмысленно!

«Ладно, подожду до завтра».

Но ждать в бездействии он не мог, и молчать – тоже. Схватив телефон, Макс набрал сначала Тошку, но та не отвечала, и тогда он позвонил по другому номеру.

И вот теперь шел к реке – уже бог знает сколько времени. Его немного огорчало, что он ничего не взял с собой – ни маски, ни ласт, – а предстояло нырять. Но когда он наконец вышел на берег, то забыл и про маску, и про ласты.

Река была похожа на мертвый асфальт – ровная недвижимая серая поверхность. Максу даже показалось, что если он прыгнет в нее, то сломает шею. Но когда он опустил пальцы в реку, то ощутил прохладу, и край рукава сразу намок. Он осмотрелся, нашел удобное местечко и разделся, ежась от холода. Разбежался – и нырнул.

Вода оказалась обманкой – густой, жирной, как не успевший застыть холодец, и пахла лекарствами. Максим задержал дыхание, но запах все равно бил ему в нос, отвлекая от поисков. Он развернулся в одну сторону, в другую, и наконец заметил внизу то, что искал.

На дне поблескивала золотая монета с профилем Николая Второго. Максим рванулся к ней, но сил оставалось все меньше и меньше. Почти доплыв, он протянул руку к монете, но пальцы захватили лишь песок, подняв муть со дна реки, а в следующий миг его вытолкнуло наверх. На короткое время Арефьева накрыла чернота, а когда она исчезла, он снова оказался на берегу реки. На дне которой лежала его монета.

Ее предстояло достать во что бы то ни стало, потому что иначе Максу было отсюда не выбраться.

Борис Осипович, сидевший рядом с кроватью сына, увидел, что пальцы правой руки у Максима подергиваются, сжимаясь и разжимаясь.

– Что с ним? – испуганно спросил он медсестру, менявшую раствор в капельнице. – Конвульсия?

Та скосила глаза, посмотрела:

– Да что вы, какая конвульсия! Все нормально, не беспокойтесь. Завтра утром доктор придет, скажите ему об этом. Раньше-то он так дергался?

– Раньше – нет. Но Максим совсем недолго здесь лежит… – растерянно сказал Борис Осипович.

– Ну и ничего страшного.

Она внимательнее взглянула на немолодого человека возле постели больного и добавила, проникнувшись к нему внезапным сочувствием:

– Да вы бы сами поспали! Вам тоже отдых нужен. Жена-то есть у вас?

Борис Осипович кивнул.

– А чего же она не пришла? – удивилась женщина.

– Она летит из Америки. Перелет очень долгий.

– А-а-а… Значит, как прилетит, сменит вас, да? Это правильно. Одному здесь сидеть – чокнуться можно, честное слово… Да говорю вам, поспите! Хотите – идите вон на кушетке прилягте.

– Спасибо большое. Я лучше здесь посижу.

Борис Осипович погладил сына по руке и закрыл глаза.

Ему уже не раз сказали, что Максиму очень повезло – его доставили не в районную больницу, а в военный госпиталь, где имелся томограф. Но сделать снимки они не могли: врач, работавший на томографе, уехал на выходные в другой город.

– В принципе, вы можете попробовать перевезти сына в Москву, – сказал Борису Осиповичу нейрохирург. – Но я бы на вашем месте не стал этого делать. Пациента посмотрели на рентгене, у него переломы четырех ребер, сломаны пальцы – да вы сами видели, правда?

Борис Осипович кивнул. Сил говорить у него не было. Сын лежал с трубкой во рту («Искусственная вентиляция легких», – объяснила медсестра в ответ на его вопросительный взгляд), над ним возвышалась одноногая капельница, от которой к его руке тянулась другая трубка, тонкая и прозрачная. «Мальчик наш. Бедный мальчик. Господи, только бы обошлось! Как Танюша-то там…»

– К счастью, перелома черепа нет, – продолжал нейрохирург. – Позвоночник в порядке. Инфузионная терапия проводится. Вернется врач, мы сможем сделать снимок, который подтвердит или опровергнет наши предположения.

– А какие у вас предположения? – встрепенулся Борис Осипович.

– Похоже на субдуральную гематому. Кровь из-за удара скопилась между оболочек, окружающих головной мозг.

– Эта гематома может быть причиной того, что он не приходит в себя?

– Да запросто! – Нейрохирург был так бодр и уверен в себе, что Борис Осипович почти возненавидел его – за здоровье, за громкий голос, за то, что сын его Танюши лежит в реанимационной палате, а этот тип хладнокровно советует подождать какого-то врача, который посмел уехать на два дня. – Вполне реальная вырисовывается картина. Вот сделаем компьютерную томограмму, и – больше чем уверен – нужно будет оперировать.