Дочки-матери - Павел Алексеевич Астахов Страница 51

Костя молча захлопнул дверь перед ее носом. Когда Натка рассказывала мне об этом, мне казалось, что я вижу картину собственными глазами. Отработав судьей почти двадцать лет, я часто сталкивалась с человеческой подлостью, глупостью, жадностью, но каждый раз заново удивлялась тому, что они существуют.

Последние три недели дались моей сестре непросто. Полностью понимая нашу с Костей правоту, она сцепила зубы, поступая по старой пословице «Делай что должно, и будь что будет» – дождалась медицинской справки о необходимости прохождения курса реабилитации в одной из детских московских больниц, решила в органах опеки вопрос с продлением действия разрешения на проживание Насти в Москве и вернулась в столицу, чтобы быть вместе с девочкой.

К сбору информации, которая могла бы показать суду истинное лицо Ольги Васильевой, помимо Костиных коллег из Саратовской и Пензенской областей подключился еще и специально нанятый частный детектив. Его нашел и оплатил Виталий.

Последнего я уговорила отстать от Никиты Говорова и прекратить инициированную им проверку. Вначале Миронова напрягла моя просьба, причем так сильно, что я даже не ожидала.

– Ты не хочешь, чтобы у него были служебные неприятности, потому что до сих пор его любишь?

В голосе обычно спокойного и уверенного в себе Виталия звучала ревность. Да, ревность. Признаться, это было так приятно, что я чуть не запрыгала от радости, но сдержала рвущуюся на лицо улыбку.

– Я не могу любить Никиту до сих пор, потому что вообще никогда его не любила, – совершенно серьезно пояснила я. – У нас был ни к чему не обязывающий роман, потому что я устала быть одна, мне хотелось иметь плечо, на которое я могла опереться, уши, в которые можно пожаловаться, да просто мужчина рядом. Так уж устроены женщины, что им это необходимо. Даже таким семижильным, как я.

– А ты разве семижильная? – удивился Миронов. – Мне кажется, что ты достаточно ранимая и нежная.

– Не знаю, с того момента, как выяснилось, что я жду ребенка, а человек, с которым я собиралась прожить вместе до глубокой старости и в горе, и в радости, вовсе не строит на меня таких планов, а вообще собирается уехать в другую страну, отряхнув со своих ног прах всего, в том числе и мой, у меня не было времени на то, чтобы думать о своей ранимости. Я работала, делала карьеру, растила дочь, пыталась решать сваливающиеся на меня бытовые проблемы. Младшей сестре помогала, которая волею судьбы тоже оказалась матерью-одиночкой. Мир довольно жесток, Виталий, ранимые и нежные в нем не выживают.

– У черепахи под жестким панцирем остается очень нежная спинка, позвоночником наружу, – ответил он. – В минуту опасности панцирь защищает, конечно, в него даже можно втянуть голову и лапы, вот только если его содрать, то черепаха погибнет. Даже если ее просто перевернуть пузом кверху, у нее тоже возникнет масса неприятностей.

– Вот спасибо, что сравнил меня с черепахой, – возмутилась я, во многом, разумеется, просто для вида. – Я теперь чувствую себя престарелой Тортиллой.

– Не кокетничай! И не уходи от темы. Так почему ты не хочешь, чтобы Говоров прошел через комиссию по этике?

– Потому что я не мстительна по натуре, не приветствую травли и никогда сознательно не рою яму другому, – пояснила я. – Никита ничего для меня не значит, поэтому его просто надо вычеркнуть из жизни. Забыть. Пусть живет и работает, как знает, как может и умеет. Его судьба – не наша печаль и точно не наша зона ответственности.

– Но он пытался меня шантажировать! Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными, потому что человек борзеет и идет дальше. Так далеко, как ему позволят зайти.

– Он испугался, Виталь, – сказала я мягко. – Реально испугался, что может все потерять, причем исключительно по глупости. Он же не из-за горячей любви ко мне к тебе поперся. Ему было важно одержать верх, показать, что он находится над схваткой, надо мной, над тобой. А ты не дал ему это сделать, указал на его место. Неужели ты не понимаешь, что такой человек, как Никита, больше никогда с него не сойдет, чтобы не попасть в еще большие неприятности.

– Ладно, я поговорю, чтобы его не трогали. Но делаю это исключительно потому, что ты меня попросила. Я много лет занимаюсь бизнесом, а потому знаю, что давить врага надо всегда до конца. Чтобы второй раз не захотелось подняться.

– Виталий!..

– Ладно-ладно, я понял. Ничего с твоим Говоровым не случится, будет работать дальше. И гадить тоже. Правда, не нам с тобой, уж за этим-то я в состоянии проследить.

– Он не мой, – быстро сказала я. – Виталий, спасибо. Давай мы просто будем жить дальше и про него не думать.

Этот разговор был две недели назад, и спустя пару дней позвонил Никита, чтобы сказать «спасибо» за развеявшиеся над его головой тучи.

– Ты не думай, я понимаю, что был неправ, – сказал он. – Лена, ты прости, если я доставил тебе неприятные минуты, но я правда ценю все, что ты для меня сделала. Если я как-то могу быть тебе полезен, то говори.

Я хотела было сказать, что единственная польза Никиты Говорова может заключаться лишь в полном его исчезновении из поля моего зрения, и даже рот открыла, но тут же передумала.

– Да, пожалуй, мне нужна твоя помощь, – выпалила я, чтобы не передумать. – Ты можешь по своим прокурорским каналам в Саратове и Пензе подключиться к делу об установлении родительских прав на ребенка. Там моя Натка пытается удочерить девочку, а ее биологическая мамаша подала самостоятельный параллельный иск и всячески затягивает дело, деньги вымогает.

Никита пообещал помочь и, как ни странно, обещание свое сдержал. К сегодняшнему заседанию все было готово, и я была совершенно уверена в том, что закончится оно победой родных мне людей. Нисколько не сомневалась и все равно волновалась.

Натка очень хотела, чтобы я присутствовала в зале суда. Не для того, чтобы как-то влиять на ход заседания. Это, разумеется, было совершенно невозможно. Просто она говорила, что ей было бы спокойнее, если бы я сидела рядом. Вот только сделать это было нельзя.

Работа судьи накладывает свои ограничения. И юридические, и моральные. Несмотря на то что заседание проходило не только в другом суде, а вообще в другом городе и регионе Российской Федерации, кодекс судейской этики не позволял мне находиться в зале. Я не могла там