Убеди Меня Жить - Prai'ns

Prai'ns

Убеди Меня Жить

Пролог, или предисловие к настоящему действию

Тридцать первое августа! Последнее свободное воскресение свободного человека. Владимир сидя на подоконнике с поджатыми коленями, приоткрыл окно, высунул туда голову и наслаждался наступившей прохладой осенних вечеров.

Этот вечер был для него особенным, по своему священным. Этот вечер, если бы не был таким важным, он провел бы в бессоннице, но в честь наступающего первого сентября – дня его освобождения; дня, что так ненавистен теми, кто не любит жизнь, – он был согласен отдохнуть и набраться сил.

Прохладный ветер бил в его ноздри, и сам Володя, не желая отпускать это прикосновение природы, вдыхал его и, будто бы желая держать его дольше внутри себя, задерживал дыхание, вплоть до того, что голова его начала кружиться. Он сам осознавая опасность подобного предприятия перед открытым окном, все же согласился, что такой подарок он еще успеет взять у приходящей природы. Он поспешно закрыл окно, поворачивая его ручку, удостоверяющую надежность, что alma mater* мира вновь не соблазнит своего героя. Спрыгнув с подоконника, он присел на кровать, что была подле него. Сложив руки на колени и свесив их между двумя ногами, он вновь погрузился в свои думы.

Первое сентября! Какое сладкое слово для абитуриента, поступившего в загородный вуз. Правда ведь даже не в том, что он ушел после девятого класса в колледж, а в том, что он поедет в общежитие! Его жизнь начинается сначала, и как будто пройдя испытательный срок, он был готов выйти на работу повседневности в полную силу.

Хотя в его чувствах и мелькали те скудные капли, что заставляют скучать по родным и близким, а так же горевать о возможном потерянном времени вместе с ними, он ни в коем случае не унывал. Он был рад встрече новому, он возжелал увидеть жизнь, каковой она может стать его силами, но не силами его семьи. Он хотел испытания, он хотел увидеть подножку жизни, и зная, что он ее спокойно перешагнет, продолжать идти.

Блаженна неискушенная душа! Наивность – благословение глупцов. Володя еще не видел в своей жизни огромного горя. Он, подобно ребенку, лишь видел впереди счастье, и несмотря ни на что, был готов его разделить с кем бы то ни было. Поэтому сердце его, подогреваемое огнём нетерпения и ожидания, показывало человеческому взору восходящее солнце надежд и успеха впереди.

Раздумья юношеской души прервал легкий стук в дубовую дверцу комнаты нашего новоиспеченного студента. На улице стояло лишь семь вечера, и в подобную рань для сна неудивительно было представить себе, что кто-то из его родных захочет его потревожить. Володя, нисколько не двигаясь и не подавая признаков, что тот, рискуя жизнью во славу минутного счастья чуть ли не упал из окна, разрешил войти просящему.

Легким движением дверь отомкнулась, и рука, что была в своей женственности нежна и прекрасна, продолжала держать её ручку, задерживая дверь в том положении, что позволило иметь легкую щель для входящей девушки просунуть свою голову.

– Ужин готов! – мимолетно проговорила девушка и резко отпуская ручку двери, со смехом и легким топотом убегала вглубь коридора. Дверь же, по своему стандартному обычаю, поддалась законам физики и удачно стукнулась о соседнюю к ней стенку.

Легкая улыбка показалась на лице Владимира. Он уже привык к подобным играм от своей младшей сестры и, накануне своего отъезда, был очень рад увидеть вновь подобное проявление семейной любви. Он поднялся и, бросив легкий взгляд на окно, что совсем недавно служило центром его внимания, взялся за ручку двери и доведя её до щелчка, что позволял юноше убедиться в окончательной блокировке двери, ринулся вслед за убегающим посланником.

Пробежав пару шагов трусцой, он, внезапно даже для себя, умерил свою кипящую кровь и, переходя на шаг, осматривал место, где он провел всю свою жизнь. Вот уже через пару шагов он миновал комнату своей сестры, точно такого же размера, как и его собственная. Он приостановился, чтобы, возможно, в последний раз рассмотреть место, где он провел столько времени в дружеской, по настоящему родной любви со своей сестрой.

Открытая дверь нараспашку, расклеенная различными надписями и рисунками открывала взор на комнату, полностью завешанную постерами на одной стене, и разрисованную, обвешанную фотокарточками другой, к которой по совместительству примыкала кровать. Минуту назад спавшая улыбка вновь вернулась на лицо Владимира. Он вспомнил, как они вместе вешали эти постеры, как фотографировались на старый пленочный аппарат своих родителей и печатали эти фотографии, большинство из которых были больше сатирическими и комическими, чем документальными. Невольно улыбка переросла в печальную мину. Вот он, и так близко к нему портал, – тот, что возвращает радость в минуты печали и печаль в минуту радости. И сейчас, возвысившись над грустью, она вновь поглощает его обратно. Он хотел было зайти внутрь, но случайно заметив лицо, с которого уже упала та импульсивная улыбка, что всегда была присуща его сестре, он повернулся к ней лицом. Её взгляд выражал всё в точности то же самое, что и хотел бы выразить словами Владимир. Она молчала, но молчала так красноречиво, что брат, верный ей по долгу жизни, всё понял. Без всяких слов он раскрыл ей свои объятия, и младшая сестра удачно врезалась в грудь своего брата, примыкая к ней так сильно, насколько могла бы, лишь бы скрыть свои слезы.

Простояв так некоторое время, пока другой голос, более женственный и в своем тоне мягкий, не известил уже известную им новость и не настоял на спешке, они отцепились друг от друга, взглянув в свои глаза.

– Ты меня не бросишь? – утирая слезу, что покатилась с ее глаз после этих слов, проговорила сестра

– Ни за что на свете, – с настоящей уверенностью и болью в своей молодой душе ответил брат

Хотя этих слов было мало, но их было достаточно для того, чтобы вселить малейшую надежду в сердце девушки. Она бросила последний взгляд на брата, – уже более счастливый, чем был прежде, – и взяв его за руку, вновь обретя резвый вид, потянула его на кухню.

Огинув гостиную и спальню родителей, они свернули в сторону кухни, где уже вовсю поджидали их родители. Отец семейства, усевшийся во главе стола, о чем-то шепотом общался с хранительницей очага, что вальяжно присевшая на колени своего мужа,