Дж. Лэнкфорд - Украденный Христос

Дж. Р. Лэнкфорд

Украденный Христос

Тем, кого люблю…

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

В 1998 году группа ученых впервые взяла образцы знаменитой Туринской плащаницы – древнего полотна 4 м37 см длиной и 1 м 11 см шириной, в которое, предположительно, было завернуто тело Христа после распятия. Пробы ткани передали для проведения радиоуглеродного анализа трем независимым лабораториям: в Оксфорде, Цюрихе и Аризоне. В результате исследований возраст плащаницы был датирован 1260-1390 годами нашей эры.

Казалось бы, после этого можно с уверенностью утверждать, что знаменитейший саван в истории явился очередной подделкой, которыми изобиловала средневековая Европа, и, скорее всего, не имеет отношения ни к Иерусалиму, ни тем более к погребению Иисуса Христа.

Однако позже двое ученых заявили, что присланные образцы волокон брались с краев плащаницы, починенных в шестнадцатом веке монахинями.

Исторические свидетельства подтверждают, что на обгоревшие при пожаре 1534 года края материи действительно была наложена штопка и заплаты. Дополнительный осмотр, проведенный швейцарской исследовательницей текстиля, показал, что 60% волокон в образцах, предоставленных в 1988 году, были вплетены монахинями в XVI веке в ткань I века. Именно поэтому наличие лишь 40 процентов волокон I века сместило датировку в сторону XII-XIV веков, решили ученые.

Химический анализ 2002 года подтвердил эту гипотезу.

Последовали новые заявления о подлинности плащаницы. Ватиканские хранители, однако, не торопились ликовать и лишь недавно удалили с ткани следы более поздней починки.

До тех пор пока церковь не позволит еще раз исследовать святыню, верующим придется полагаться на результаты предыдущих экспертиз. В последнем отчете 1978 года участники проекта по изучению плащаницы заключили следующее: «Судя по полученным данным, на плащанице отображено тело человека, подвергшегося бичеванию и распятию. Это не картина – никаких красящих веществ на ней не обнаружено. Пятна, трактуемые как следы крови, действительно содержат гемоглобин и дают положительную реакцию в пробе на сывороточный альбумин. Природа самого изображения все еще остается загадкой ».

Впрочем, вскоре выяснилось еще кое-что, приближающее нас к решению этой головоломки. Двое маститых ботаников в сотрудничестве с университетами Иерусалима и Северной Каролины изучили споропыльцевые образцы, взятые с плащаницы, и пришли к выводу, что некоторые виды растений, которым принадлежала пыльца, произрастают только в районе Мертвого моря (в Израиле, в Иордании, на горе Синай) и больше нигде в мире.

Глава 1

12 января, среда, середина дня. Турин, Италия

Почти всю свою жизнь – а ему уже стукнуло сорок два – доктор Феликс Росси мечтал оказаться именно здесь, в капелле Святой Плащаницы на вершине ступенчатого постамента в Туринском кафедральном соборе Иоанна Крестителя, в тот знаменательный миг, когда священники приходят открыть алтарную нишу. За всю историю вплоть до конца двадцатого века это действо происходило всего шесть раз, большей частью в присутствии одного духовенства. Доктору грезилось, как он будет стоять там, под витражным куполом, творением Гварини, глядя на кованые врата ниши в разноцветных солнечных брызгах. И вот этот день настал.

Они с отцом Бартоло благоговейно ждали. Взгляд Феликса рассеянно скользил по черному мрамору под ногами и белому – на балюстраде оградки с четырьмя ангелами по углам. Их фигуры архитектор Гварини выбрал ключевым элементом декора – небесные посланцы встречались здесь повсюду. Не одну сотню лет крылатые трубачи и арфисты нависали, точно застывшая стража, над алтарем со знаменитейшей христианской святыней. Вот солнце высветило пару позолоченных херувимов над вратами и двух архангелов, опершихся на посохи. Их лица, казалось, были обращены к одному доктору, и Феликс Росси, ослепленный сиянием, все же не мог отвести взгляд. Этот миг он будет помнить до конца своих дней.

В торжественной тишине священники взошли на алтарь, дабы открыть врата и достать серебряный ковчег. Его, как дар церкви, преподнесла в 1509 году Маргарита Австрийская с условием, что для нее будет совершена дневная месса. Ларец полутораметровой длины и тридцати сантиметров шириной, украшенный драгоценными камнями, перевивала алая лента с красной восковой печатью. Внутри покоилась Туринская плащаница.

Медленно, бережно священники спустили ее вниз, к Феликсу и отцу Бартоло, представлявшим науку и религию. Две, казалось бы, непримиримые стороны сегодня работали сообща. Феликс собрал команду экспертов для изучения плащаницы. После 1978 и 1988 годов их исследовательская сессия должна будет стать третьей, однако, в отличие от предыдущих, она проводилась негласно.

Феликса привлекли к работе вопреки возражениям епископа (тот считал, что его внешность отвлекает прихожанок от молитвы). Папская комиссия, узнав о двух его гарвардских диссертациях в области медицины и микробиологии, оригинальном и сугубо научном подходе, приверженности к католической вере, защите интересов церкви, приняла решение в его пользу. Доктор же, хотя это и может показаться странным, пожелал, чтобы исследования, которые он считал смыслом всей своей жизни, держались в тайне.

И вот, когда его мечта вот-вот должна была осуществиться, он вдруг отвел глаза от серебряного ковчега и почувствовал холод мраморного зала, вдохнул воздух, тяжелый от векового курения свечей, чей дым поднимался к куполу собора, вознося молитвы к ушам Всевышнего.

Кардинал, по случаю церемонии облачившийся в алую мантию и белый стихарь, водрузил на голову алую биретту. Подняв серебряный крест, он произнес: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь» и перекрестился. Остальные последовали его примеру. Феликс замешкался и повторил движение машинально, надеясь, что никто не заметил его рассеянности. Восемь священников в черных сутанах выстроились в два ряда у кардинала за спиной.

Кивнув старому Бартоло, Феликс перехватил свой край ковчега пониже, принимая большую часть его веса на себя. Затем они спустились с балюстрады и обошли алтарь кругом вслед за священниками. До 1865 года на этом месте располагалась капелла герцогов Савойских, будущей итальянской королевской династии. Сохранился даже проход, соединяющий ризницу с западным крылом дворца. Там-то и предполагалось вести изучение плащаницы.

Едва процессия ступила в длинный вызолоченный коридор, как засверкали вспышки фотокамер. Впрочем, снимкам было не суждено появиться в прессе – фотографы представляли церковь и фиксировали событие для ученых и духовенства. Среди них оказалась и женщина – стоило Феликсу взглянуть на нее, как та сразу зарделась. Он склонил голову набок, чтобы челка упала на глаза и скрыла его лицо, словно хранил целибат вместе со святыми отцами. Ему не хотелось нарушать чинной строгости шествия, хотя на душе у него было уже неспокойно.

Внешне все обстояло так, как и предполагалось: он в белом лабораторном халате, отец Бартоло – в сутане, а вокруг тишина, нарушаемая только их мерной поступью и щелчками фотокамер. Немногие наблюдатели, допущенные к действу, держались так чопорно, словно в ларце лежал накануне почивший, а не полотно двухтысячелетней давности.

Но вот они зашли в ризницу, и последние шорохи стихли.

Доктор с отцом Бартоло поставили ковчег на узкий деревянный стол. Затем Феликс прошел к коллегам – на каждом был белый халат и стерильные перчатки,– и они расступились, принимая его, первого среди равных и непоколебимого в вере.

Никто из них и представить себе не мог, что он еврей.

Да что там – сам Феликс узнал об этом только два часа назад. И сразу все воспоминания, все заботы обернулись сущими пустяками.

Он рассеянно наблюдал, как священники срезают алую ленту, открывают ковчег и вытаскивают нечто, напоминающее отрез красной тафты. Когда ее развернули, повеяло легким запахом сырости. Под тафтой оказалась льняная ткань цвета чая с молоком – Туринская плащаница.

На мгновение все замерли. Ученых, выстроившихся вдоль стены, священников и монахинь-кларисок, что некогда пришили к полотну особую подкладку и теперь явились отпороть ее,– всех заворожил вид священного савана, который мало кому доводилось лицезреть. Феликс почти не слышал слов тихой молитвы:

Благословен образ Господеньнежнейшой любовью и пламеннойскорбью Пренепорочной Девы Марии,держащей Тебя в сей мучительный час;подай же и нам исполниться этой любви и скорбии да творить волю Божью,покуда не иссякнут силы…

Мыслями он перенесся на два часа назад, к себе в номер, когда его сестра, Франческа, позвонила ему в Турин из Нью-Йорка и рассказала, что их последняя родственница, тетя Энея, скончалась от долгой болезни. Перед смертью тетя передала Франческе полную шкатулку писем, одно из которых, подписанное покойным отцом, адресовалось ему. Сестра, продираясь сквозь незнакомые слова, прочла Феликсу несколько страниц по телефону. Писали какие-то родственники из Италии, о которых никто из них прежде не слышал. В шкатулке нашлись даже ответные письма матери, так и оставшиеся неотправленными. Снова и снова он слышал «эбрео» (евреи по-итальянски), «фашисты» и «синагога». Феликс в замешательстве мерил шагами комнату, вслушиваясь в описания старых родительских паспортов с незнакомой фамилией Фубини. Наконец Франческа озвучила то, что он успел понять без нее: родители бежали из Италии, спасаясь от гитлеровского преследования, поскольку были евреями. Почему они это скрывали?