Аптека Пеля - Вера Вьюга Страница 10

— Это что за институт такой? Кого лечить будешь?

— Женщин. Но сперва выучусь. — Она вынула из бархатного ридикюля бумажку и, развернув, положила на стол под лампу. Но заметив удивленные глаза Луши, опомнилась. — Ой, я забыла, что ты неграмотная у нас. Луша, а не пойти ли тебе учиться. Хочешь, устрою в вечерний воскресный класс для рабочих?

— А детишков куды? Или с ними можно? — хмыкнула та, разливая по стаканам компот из крыжовника. — Айда, пить! — грозно скомандовала и ребята в грубых рубашонках до пят, спрыгнув с кровати, ухватились за стакан, дергая каждый к себе, пока не выплеснули часть на пол. — Я вам! — прикрикнула мать, отобрала стакан, и сама напоила каждого. — И в кого ты у нас такая умная! Не иначе мамка твоя с барином согрешила, — присаживаясь за стол, Луша подперла голову изрядными кулаками — иной мужик позавидует, — и нежно взглянула на сияющую племянницу.

— Что ты такое говоришь…

— Да, ладно. Теперь то, что думать. А если и согрешила, так только на пользу. Вона какая разумница уродилась.

— Ой, выдумаешь тоже… — девушка, потрясла в воздухе бумажкой. — Вот это документ. Стипендию мне назначили. Отучусь и поеду в наш уезд. Доктором.

— А скока учиться?

— Пять лет.

— Ох, долгонько… — покачала головой Луша и зыркнула через плечо на кровать, где под одеялом уже сопели круглолицые счастливые ребята, мгновенно уснувшие, после сладкого ужина. — Я что тебя звала-то… — замялась тетка, старательно подбирая слова, чтобы не напугать родственницу. — Как бы тебе сказать…Эта… Ходю я в другой мир… — наконец, выдавила она, и золотистые брови на мгновенье подпрыгнули, будто Луша и сама изумилась таким словам.

Лампушка оторвалась от бумажки, которую разглядывала не без удовольствия и внимательно посмотрела на родственницу. Не зря та показалась ей какой-то бледной. Не захворала ли… Девушка взяла тетку за руку, легкими пальчиками пробежалась по запястью и, найдя пульсирующую жилку, уверенно прижала. После припала ухом к груди — сердце тетки колотилось без сбоев, четко и ровно. Лоб холодный — губами проверила.

— Ты знаешь, что. Ты воду не пей сырую. И ребятам только кипяченную давай. Руки после уборной мойте. Дети пусть сидят дома пока. В Петербурге снова холера.

— Да, кака холера! Это хуже! Уносит меня, не знамо куды… Вроде город тот же, ан все в нем чужое и страшное. Афтомобилев тьма на улицах. Огни горят на домах и всякие слова светятся. Жутко мне. Только на кладбище и спасаюсь. Началось все после того как птицу я увидала. Прозрачную такую…с длинным хвостом. Бабы сказывали, это твой Пель в башне адское зелье варит. Алхимничает.

— Да, что ты такое говоришь… — Лампушка удивленно сморщилась и тут же попыталась успокоить разволновавшуюся родственницу. Мягкие маленькие ладошки ласково поймали твердую теткину. Но та выдернула натруженную пятерню и спрятала обе руки под передник, сделавшись в миг кой-то холодной и отстраненной.

— Не веришь. — Синеватые огоньки играли всполохами на напряженном лице. Губы сжались в струну.

В глазах Лампушки забрезжил ужас. Ей стало трудно дышать, как будто воздух сгустился, превратившись из жидкого бульона в вязкий кисель. За окном громыхнуло. По жестяному карнизу ударили первые тяжелые капли летнего ливня. Она поднялась, путающимися пальцами растянула верхние пуговки на блузке и тут же снова опустилась на стул.

— И давно с тобой такое происходит? — Тихий потерянный голос, едва различимый за шумом дождя и раскатами грома, дрожал.

— Почитай с год…

— А ты ничего у доктора в лаборатории не прихватила случайно… — сконфуженно поинтересовалась Лампушка, заподозрив тетку не в воровстве, конечно, а в неосторожном обращении с реактивами и препаратами. Сама девушка никогда не была в лаборатории, но все знали, что та существует и профессор проводит там какие-то опыты. Она сама хлопотала, чтобы родственницу взяли поломойкой в аптеку, и точно знала, что Луша пару раз была вызвана самим Пелем убрать, что-то в подвале. Девушка не была любопытна и потому совсем не интересовалась, тем, что находилось внизу за замками. Да и неграмотная Луша вряд ли толково могла описать увиденное. Профессор наверняка понимал это и сам, оттого не опасался звать поломойку в свое святая святых.

— Да, что там брать, — возмутилась тетка, но девушка заметила, как вспыхнули ее щеки. — Склянки — банки — порошки. А смердит тама, как в преисподней. Поскорее вымыть, да бежать! — обиженно произнесла Луша и подтерла фартуком нос. — Ты это, не пужайся, — заметив растерянность на лице племяннице, успокоила она, — я не свихнулася. В уме… Если чо… так ты за детишками пригляди, не оставь их… — И баба заревела.

Саня заворочался на кровати. Его разбудил лупивший по подоконнику дождь. Переполненный мочевой пузырь звал в туалет, но чугунная голова не хотела отрываться от подушки, а в желудке уже раскручивалась спираль тошноты, — знакомое мерзкое чувство. Он приоткрыл глаза, повел ими, различая в полумраке: задернутое кисеей занавески окно, печку, лампаду в углу у иконы. Опершись на локти, Санек приподнялся — с обеих сторон от него спали дети. А когда привстал, так и обомлел — за широкой спиной бабы была она! — белокурая девушка — его недавнее прелестное обморочное видение из аптеки, только теперь без белого фартука и косынки с крестом. Нежное личико, обрамляли завитки волос, огромные янтарные глаза встревожено блестели в сумраке. Маленький алый рот похожий на бутончик то открывался, то закрывался, но Саня ничего не слышал, а различить по губам не мог. Потерявшись во времени, очарованный, он смотрел на фантом, затаив дыхание и боясь спугнуть. Девушка резко поднялась и несколько раз взволнованно прошла мимо, вскинув хрупкие руки в молитвенном жесте. За всю свою жизнь парень не видел ничего прекраснее этой тоненькой барышни с испуганными глазами. В легком золоте ее волос скрывался запах цветущего луга. Вдохнув, Санек окончательно опьянел.

Девушка села к столу, положила на него маленькие ладошки и принялась беззвучно барабанить, уставившись на закопченную лампу.

— Луша, — опомнившись, позвал Санек хрипло. — Ты меня видишь?

Баба обернулась — за спиной стоял квартирант в боксерах. Баба восхищенно ахнула, — по широкому лицу волной прошло изумление —