Геннадий Абрамов - Ни за грош

Геннадий Абрамов

Ни за грош

Часть первая

ФИРМАЧИ

1

...тяжко, сипло дышал, мял, срывая дерн, месил сапогами жирную землю, налегал плечом и тянул, толкал, раскачивая березовый ствол с обломанными ветвями, отдирая, отламывая прибитый к нему дорожный знак, и снова гнул, выворачивая на стороны, чертыхаясь, спеша - и вырвал наконец, выдернул, и пошел, яростно вскинув на плечо обрубок, туда, к поляне у озера на краю леса, где наглые крики, стон и чей-то умоляющий голос, и лай, и взвизги собаки...

С запада, закрывая солнце, наползало грозовое облако.

Небо меркло.

– Мать моя буфетчица! Катюха!

Андрей открыл ей, еще сонный, в халате, с надкусанным бутербродом в руке. Она улыбнулась: "Привет", и проскользнула мимо. Высокая, стройная, свежая.

Сняла на ходу шляпку и плюхнулась в кресло у журнального столика.

– Кофе в этом доме дают?

Он наблюдал за ней искоса, гадая, зачем она здесь.

Обманщица, он ей не верил. Лицо спокойное, строгое, распущенные волосы, надменный профиль. Как всегда, модно, эффектно одетая. Она сидела, закинув ногу на ногу, выстукивая туфелькой ча-ча-ча.

Андрей подогрел на кухне кофейник, принес еще чашку - для нее. Она жадно отхлебнула и закурила, а он склонился над нею и обнял.

– По делу, Бец, - сказала она, сердито убирая плечо из-под его рук.

– Жаль, - ухмыльнулся он, оглаживая спинку кресла. - Я к тебе тоже не с пустяками.

Он смотрел на нее сверху, из-за спины, все больше волнуясь. Попалась, птаха. Мстительного чувства уже не унять. Она явилась без звонка, не предупредив, и сейчас ему все равно, какое дело ее привело. Вот она здесь, бесстыдно-дерзкая, сидит и пьет кофе, выставив напоказ полные бедра, и курит, не подозревая, что время реванша начало свой отсчет. Она причинила ему боль, когда спокойно пользовалась его услугами, а потом ускользала, играючи, как будто так и надо, как будто он обязан ее выручать. Липкие шепоты. Задетая гордость. И, несмотря ни на что, горькое обожание в течение последних полутора лет. Она не могла не видеть, не знать. И смеялась, смеялась. И в эту минуту он не чувствовал ничего, кроме одной безоглядной решимости.

Она погасила сигарету, а он собрал в пучок ее вьющиеся волосы, наклонился и поцеловал в шею. Она поднялась и отпрянула. Он настиг ее, стиснул и резко развернул лицом к себе. Она все поняла. Выставила локти, толкая его в грудь, молча, с гримасой отвращения, отчаянно перегибаясь в талии. Он прижимался теснее и зло улыбался, давая понять, что сопротивление, его только бодрит. Руки ее, дрогнув, ослабли, она обреченно запрокинула голову, а он дурел от запаха ее тела, от духов "Клима", которые она обожала. "Катя, Катенька". Рывком расстегнул "молнию", выдрализ-под пояса майку и, уткнувшись, заплямкал, целуя полные теплые груди. Она схватила его за волосы, а он легко поднял ее на руки и понес. Зацепился за ножку кресла, и они с грохотом повалились на ковер, опрокинув напольную вазу. "Больно? Где?" - спрашивал он виновато, и она с размаху, скривившись от досады и боли, влепила ему пощечину, а он улыбнулся, тряхнул головой: "Живая..."

И нотом, когда они лежали на ковре, усыпанном искусственными цветами, подложив под голову скомканный халат Андрея, и курили попеременно одну сигарету, Катя, восхищенно рассматривая его мощные бицепсы, спокойная, румяная, сказала:

– Щедра природа. Но не во всем.

– Ты, мать, на грубость нарываешься?

– Росточку бы тебе.

– А то?

– Был бы мой.

Он покосился на нее:

– Тигрица. Зачем пришла?

– Выручи.

– После.

– Волнуюсь, Бец.

– Начинается.

– Нет, правда. Очень серьезно. В пятницу. Максим и Славка. Ну, ты их знаешь. Агафон и Притула.

– Тусовщики твои.

– Видик. На выходные. У Славки отец дом в деревне купил. Туда. Телевизор есть, а приставки нет. Кассеты. На "Жигулях". Отвезем и привезем. И меня звали, но я отказалась.

– И ты дала?

– На Бежара купилась.

– Чей "Жигуль"?

– С ними третий был. Они его звали "Серый".

– Серега?

– Не знаю. Впервые видела. Тощий такой, противный, лохматый.

– Лопухнулась.

– Через неделю родители приволокутся, что я им скажу. Они же меня четвертуют.

– И справедливо.

– Сегодня вторник. Ни Макса, ни Славки. Я очень волнуюсь. И звонить не могу больше - мать у Славки опсьхела совсем, бросается.

– А чего не скатаешь? Далеко дом?

– Ой, я чувствую. Знаю. Что-то случилось. Боюсь, Бец. Они бы позвонили.

– Не было печали, - сказал он недовольно.

И встал.

– Аида окупнемся.

Катя надела шапочку, чтобы не мочить волосы.

Под душем они целовались.

– Позвони, ягодка, - попросил Андрей, укутывая ее в большое мохнатое полотенце. - Как ее - Клавдия?

– Лй-йй, - заверещала она. - Выручишь?

– "Дауны" она еще шьет?

– Для тебя, повелитель?

– Не. Сорок шестой. Третий. Или второй - все равно.

– Господи! Да конечно.

Катя тут же набрала номер.

– Клавдия Петровна? Здрасьте. Катя... Ничего...

Нормально... Да. Мальчик один. Великолепный... Был у вас, свой, не беспокойтесь. ...Сорок шестой, рост не имеет значения... Есть?.. Как я рада... Сегодня? - Она вопросительно посмотрела на Андрея.

– Сейчас.

– Да. Заедет на минутку, хорошо? Вы уж поласковее с ним. Он хороший. Спасибо... Ваша должница...

Всего доброго.

– Можешь, - сказал он. - Уважаю. Где деревня?

– Адрес в куртке, в кармане. И как проехать.

– Ишь ты. Была уверена?

Она рассмеялась и чмокнула его во влажный лоб.

– И поцелуями покрою уста и очи, и чело.

– Смотри, Катерина. Со мной эти игры не проходят.

– Мне нравится, когда ты такой подозрительный.

– Осторожный. Шеф говорит, в победителях - люди осторожные.

– Разлетелись?

Он кивнул.

Катя быстро оделась. Подкрасилась.

– Клавдию там обними.

– Хулиганка.

– И, пожалуйста, не хами про меня за моей спиной.

– Сие зависит не от нас.

– Вот как?

Он проводил ее до порога. Обнял.

– Сиди на приколе. И по телефону не трепись.

Буду звонить.

– Как скажешь, мой повелитель.

Притворив за ней дверь, он подошел к окну и слегка отодвинул штору.

Так и есть.

– У-уу, телки.

Во дворе стояла серая "Волга". Катя вышла из подъезда, и навстречу ей из машины выскочила Маринка. Он сразу узнал ее - известная киноманка, корявая, размалеванная, с "петухом" на голове. Какое-то время они препирались. Марина ругалась, Катя оправдывалась, и по жестам ее выходило, что раньше вырваться она никак не могла.

Обе сели сзади - стало быть, с шофером. "Волга" фыркнула и укатила.

Интересно. Учтем. Накололи - прибью. Изомну, как цвет. Не выйдет. Со мной этот номер не пройдет. Пришпилим. На доске почета распну.

2

За рулем была женщина. Очень приятная, лет сорока, волосы с проседью (натуральной), в строгом костюме.

– Торопимся жить? - поинтересовалась.

– А вы - водило?

– Простите, не поняла.

– Ну, кем работаете?

– Пытаюсь чему-нибудь научить красивых бездельников.

– В школе?

– Обижаете. Берите выше.

– Профессор?

– Увы. Пока доцент.

– И еще подрабатываете?

– То есть?

– Ну, на тачке?

– Вот вы о чем, - она улыбнулась. - Конечно.

– Толково. Деньги всегда нужны.

– А вы, извините, студент?

– Теперь вы меня обижаете.

– Вот как? Не хотите учиться?

– В институте? Зачем? Есть выбор: принцы и нищие. В шалаше может быть только ад. Кому-то нравится - я не возражаю.

– По-моему, нищие как раз те, кто не получит настоящего образования.

– Образование я и так получу.

– А вы не путаете образование с чем-то еще?

– Я давно уже ничего не путаю.

– Самоуверенно. Если не сказать, нахально.

– А что плохого - быть уверенным в самом себе?

– Во всем хороша мера.

– Чуть помедленнее, кони. Прибыл. Спасибо за лекцию. Здесь сбросьте. Ага, у будки.

Достал бумажник, чтобы расплатиться.

– С нищих не беру.

– Ошибаетесь. Я не нуждаюсь.

– С представителей королевских кровей - тоже.

Нам было по пути.

Он понял, что денег она не возьмет. "Надо так лажануться". Наверное, она их вообще ни с кого не берет.

– Всего доброго, молодой человек. Желаю успехов на поприще самообразования.

Ему вдруг захотелось ей сделать приятное.

– Вот, - протянул ей визитную карточку. - Возьмите.

Она прочла: "Андрей Гребцов". И номер телефона.

– Вам понравилось, как я вожу машину?

– Если кто-то обидит. Кооператив экстренной помощи.