Ю Несбё - Полиция Страница 46

Харри швырнул отчет на край длинного дубового стола и решил уничтожить его завтра. А сейчас надо было поспать.

«Думай о чем-нибудь приятном».

Харри поднялся и по дороге в ванную разделся. Он встал под душ и включил горячую воду, почувствовал, как кожу покалывает и пощипывает, как будто он принимает наказание.

«Думай о чем-нибудь приятном».

Он вытерся, лег на чистое белое белье в их двуспальную кровать, закрыл глаза и попытался поскорее заснуть. Но мысли настигли его раньше, чем сон.

Он думал о ней.

Когда он стоял в туалете с закрытыми глазами и концентрировался, пытаясь перенестись в другое место, он думал о Силье Гравсенг. Думал о ее мягкой загорелой коже, о губах, о горячем дыхании, попавшем на его лицо, о дикой ярости во взгляде, о мускулистом теле, о формах, об упругости, обо всей несправедливо присущей юности красоте.

Черт!

Ее рука на его ремне, на животе. Ее тело, приближающееся к нему. Полицейский захват. Ее голова, почти касающаяся пола, слабый протестующий стон, выгнутая спина, торчащий вверх зад, стройный, как птичий хвост.

Черт, черт!

Он сел в постели. Ракель тепло улыбнулась ему с фотографии на тумбочке. Тепло, мудро, знающе. Но знала ли она? Если бы она на пять секунд проникла в его голову и увидела, кем он является на самом деле, убежала бы она от него в ужасе? Или же в своих головах мы все больные и разница лишь в том, что некоторые выпускают своих монстров наружу, а другие — нет?

Харри думал о ней. Он представил, что сделал то, о чем она просила, там, на письменном столе, перевернув кипу студенческих работ, которые желтыми бабочками разлетелись по кабинету, прилипая к их потным телам, — грубые листы с мелкими черными буквами, означавшими количество убийств, нападений, убийств на сексуальной почве, убийств на почве пьянства, убийств из ревности, убийств родственников, наркоубийств, убийств в среде банд, убийств для восстановления чести, корыстных убийств. Он думал о ней, стоя в туалете. И наполнил стаканчик до краев.

Глава 21

Беата Лённ зевнула, поморгала и уставилась в окно трамвая. Утром солнце начало работу с того, что рассеяло дымку над Фрогнер-парком. На мокрых от росы теннисных кортах было пусто, только один худощавый пожилой мужчина потерянно стоял на гравиевой дорожке у корта, где еще не натянули сетку перед началом сезона. Он разглядывал трамвай. Тощие ноги торчали из старомодных теннисных шортов, голубая офисная рубашка была застегнута криво, ракетка касалась земли. Он ждет партнера, который не пришел, подумала Беата. Может быть, потому что они договорились об этой встрече еще в прошлом году, а партнер тем временем покинул этот мир. Она знала, что за чувства испытывает этот человек.

Она различила силуэт Монолита,[40] когда они подъезжали к остановке у центральных ворот парка.

Сегодня ночью, после того как Катрина Братт забрала ключ от хранилища вещдоков, Беата сама навестила своего партнера. Именно поэтому она находилась в трамвае в этой части города. Он был обычным человеком. Так она называла его про себя. Не тот мужчина, о котором можно мечтать, а тот, который нужен время от времени. Его дети жили с бывшей супругой, и сейчас, когда ее дочь находилась в Стейнкьере у бабушки, у них было время и возможность встречаться почаще. И все равно Беата замечала, что ограничивает их общение, ей было важнее знать, что он существует как возможность, чем проводить с ним время. Так или иначе, он никогда не смог бы заменить Джека, ну и ладно. Ей не нужна была замена, ей нужно вот это. Нечто иное, ни к чему не обязывающее, нечто, о чем она не будет слишком сожалеть в случае потери.

Беата смотрела в окно на встречный трамвай, скользивший мимо нее. В тишине салона она услышала музыку, звучащую в наушниках девушки, сидевшей рядом с ней, и узнала противную поп-песенку из девяностых. В то время она была самой тихой студенткой Полицейской академии, очень бледной, имеющей свойство краснеть, стоило только кому-нибудь посмотреть в ее сторону. Но к счастью, смотрели не многие. А те, кто смотрел, тут же забывали о ней. У Беаты Лённ были тип внешности и поведение, которые превращали ее в нечто малозаметное, в заставку на телеэкране, заполняющую паузы между программами, в визуальный тефлон.

А вот она их помнила.

Всех до одного.

И поэтому сейчас, глядя на лица людей из встречного трамвая, она могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах видела их раньше. Может быть, вчера в том же трамвае, или на школьном дворе двадцать лет назад, или на изображении с камер наблюдения в банке, когда идентифицировала грабителей, или на эскалаторе в универмаге «Стен и Стрём», куда заходила за парой колготок. И не имело никакого значения, что они состарились, подстриглись, накрасились, отрастили бороду, вкололи ботокс или закачали силикон, — их лица, их настоящие лица, просвечивали наружу, будто являлись константой, чем-то уникальным, как код ДНК из одиннадцати цифр. Это было ее благословение и проклятие, которое одни психиатры называли синдромом Аспергера, а другие — небольшим повреждением мозга, каковое ее fusiform gyrus — мозговой центр распознавания лиц — стремился восполнить. А третьи, кто поумнее, никак не называли эту ее способность. Они просто констатировали, что она помнит все коды и узнает всех.

Поэтому для Беаты Лённ не было ничего необычного в том, что ее мозг уже начал процесс распознавания лица мужчины из проезжающего мимо трамвая.

Единственное, что было необычным, — это то, что ей не сразу удалось узнать его.

Их разделяло всего метра полтора, и она обратила на него внимание, так как он рисовал что-то на запотевшем окне трамвая и поэтому повернулся к ней лицом. Она видела его раньше, но цифрового кода вспомнить не могла.

Возможно, все дело было в бликах на окне или в тени, падающей на его глаза. Беата уже хотела сдаться, как вдруг ее трамвай начал движение, свет упал иначе, и этот человек поднял глаза и встретился с ней взглядом.

Беату Лённ как будто ударило током.

Это был взгляд рептилии.

Холодный взгляд убийцы, который был ей знаком.

Валентин Йертсен.

И она поняла, почему не сразу узнала его и как ему удавалось скрываться.

Беата Лённ привстала со своего сиденья и хотела выйти, но девушка рядом с ней сидела с закрытыми глазами и кивала в такт музыке. Беата похлопала ее по руке, и девушка посмотрела на нее раздраженным взглядом.

— Я выхожу, — сказала Беата.

Девушка посмотрела вверх, приподняв тонкую, нарисованную карандашом бровь, но не пошевелилась.

Беата сорвала с нее наушники:

— Полиция. Мне надо выйти.

— Мы ведь едем, — сказала девушка.

— Ну-ка, живо двигай своей жирной задницей!

Другие пассажиры повернулись в сторону Беаты Лённ. Но она не покраснела. Она больше не была той девочкой. Фигурка у нее была такой же стройной, кожа — бледной до прозрачности, волосы — бесцветными и сухими, как недоваренные спагетти. Но той Беаты Лённ больше не было.

— Остановите трамвай! Полиция! Стоять!

Пробираясь к кабине водителя и передней двери, она уже слышала скрип тормозов. Она показала водителю удостоверение и нетерпеливо замерла в ожидании. После резкого рывка трамвай остановился, стоящие пассажиры качнулись вперед, повиснув на поручнях, и двери открылись. Беата одним прыжком выскочила на улицу, обежала трамвай спереди и понеслась вдоль трамвайных путей. Она почувствовала, как утренняя роса с травы просачивается сквозь тонкие тряпичные туфли, увидела, как отъезжает трамвай, услышала медленно нарастающий скрежет колес о рельсы и побежала изо всех сил. У нее не было никаких оснований предполагать, что Валентин вооружен. И он никуда не денется из битком набитого трамвая, если она, размахивая удостоверением, прокричит, за что собирается его арестовать. Только бы догнать этот чертов трамвай. Бег не был ее коньком. Врач, считавший, что она страдает синдромом Аспергера, сказал, что люди вроде нее обычно бывают довольно неуклюжими.

Беата чуть было не поскользнулась на мокрой траве, но удержалась на ногах. Всего несколько метров. Она добежала до хвоста трамвая, стукнула по нему рукой, закричала и помахала удостоверением в надежде, что водитель заметит ее в зеркало. Может, он и заметил. Увидел женщину, проспавшую на службу и отчаянно размахивающую проездной карточкой. Скрежет стал еще на четверть тона выше, и трамвай ускользнул от нее.

Беата остановилась и посмотрела вслед трамваю, удаляющемуся в сторону района Майорстуа. Потом обернулась и увидела, как ее трамвай уезжает в сторону площади Фрогнер.

Она тихо выругалась, достала телефон, перешла через дорогу, облокотилась на ограждение теннисного корта и набрала номер.

— Хольм.

— Это я. Я только что видела Валентина.

— Н-да? Ты уверена?