Ю Несбё - Полиция Страница 56

Хотелось бы знать, что Харри делает сегодня вечером?

Даже сидя прямо напротив Харри, нельзя было точно знать, чем он занимается. Таинственный Харри. Не такой, как все. Не такой открытый, как Бьёрн Хольм, который вчера сообщил ей, что, сидя у телефона в ожидании звонка, будет по очереди слушать все диски Мерла Хаггарда[58] и есть домашние пирожки с лосятиной из Скрейи. А когда Катрина наморщила носик, он сказал, что после того, как все останется позади, он, блин, пригласит ее на мамины пирожки с лосятиной с картофелем фри и посвятит в тайны музыки кантри. Единственные тайны, что были ему известны. Неудивительно, что парень не женат. Когда она вежливо отклонила предложение, он, похоже, пожалел, что вообще его сделал.

Трульс Бернтсен ехал по району Квадратура, как почти каждый вечер в последнее время. Он ездил то быстрее, то медленнее, то туда, то сюда. Улицы Дроннингенс-гате, Киркегата, Шиппергата, Недре-Шлоттс-гате, Толлбугата. Это его город. Этот город снова будет принадлежать ему.

На полицейской волне не прекращалась болтовня. Коды, предназначенные для него, Трульса Бернтсена, это от него надо было скрывать происходящее. И эти идиоты думали, что добились успеха, что он ничего не понял. Но они его не обманули. Трульс Бернтсен поправил зеркало и бросил взгляд на служебный пистолет, лежащий на куртке на переднем сиденье. Как всегда, все наоборот. Это он их обманет.

Женщины на тротуарах не обращали на него внимания, они узнавали машину и понимали, что он не будет покупать их услуги. Молодой, сильно накрашенный юноша в слишком тесных брюках обвивался вокруг столба со знаком «Парковка запрещена», как вокруг шеста. Он выставил вперед бедро и надул губки, глядя на Трульса, который ответил ему поднятым вверх средним пальцем.

Казалось, что темнота стала чуточку плотнее. Трульс нагнулся к лобовому стеклу и посмотрел вверх. С запада налетала облачность. Он остановился на красный свет и снова посмотрел на соседнее сиденье. Он обманывал их раз за разом и вот-вот обманет снова. Это его город, никто не сможет явиться и отнять его у Трульса.

Он засунул пистолет в бардачок. Орудие убийства. Это было так давно, но он до сих пор видел перед глазами его лицо. Лицо Рене Калснеса. Слабовольная, по-девичьи красивая рожа гомика. Трульс ударил рукой по рулю. Давай уже зеленый, черт тебя подери!

Сначала он избил его дубинкой.

А потом вынул свой служебный пистолет.

Даже в кровавом месиве лица Трульс разглядел мольбу и услышал бессловесное умоляющее шипение, как из проколотого колеса велосипеда. Бесполезно.

Он выстрелил в переносицу, увидел, как дернулась голова, будто в кино. Потом он сбросил автомобиль с обрыва и уехал оттуда. Отъехав на приличное расстояние, он обтер дубинку и выбросил ее в лесу. Дома в шкафу в спальне у него были запасы. Оружие, приборы ночного видения, пуленепробиваемый жилет и даже винтовка «мерклин», которая, по общему мнению, до сих пор находится на складе улик и конфиската.

Трульс ехал по тоннелям в чреве Осло. Правые политики-автомобилисты называли эти недавно построенные тоннели жизненно необходимыми кровеносными сосудами столицы. Представитель экологической партии в ответ назвал их кишками города: может, они и необходимы, но передвигалось по ним в основном дерьмо.

Трульс маневрировал между съездами и площадками кругового движения, следуя указателям, размещенным в соответствии со старой традицией Осло: ты должен прекрасно знать город, чтобы не попасться на шуточки Управления дорожного движения. Вот он поднялся наверх. Восточный Осло. Его район. На полицейской волне раздалось кудахтанье. Один из голосов заглушил металлический скрежет. Метро. Вот идиоты. Они что, действительно думали, что он не сумеет расшифровать их детские коды? Они были на Бергслиа. Перед желтым домом.

Харри лежал на спине и смотрел на сигаретный дым, медленно восходящий к потолку спальни. Дым рисовал фигуры и лица. Харри знал чьи. Мог назвать их по имени одного за другим. Общество мертвых полицейских. Он подул на них, и они растворились. Он принял решение. Харри не знал точно, когда он это сделал, знал только, что теперь все изменится.

Какое-то время он пытался вообразить, что это не так уж опасно, что он преувеличивает, но он был алкоголиком на протяжении слишком многих лет, поэтому сразу узнал фальшивые глупые попытки снять напряжение. Когда он произнесет то, что собирался сказать, его отношения с женщиной, что лежит рядом, полностью изменятся. Харри боялся. Он повторил про себя формулировки. Нужно сказать это сейчас.

Он сделал вдох, но она его опередила.

— Дашь затянуться? — пробормотала Ракель, еще теснее прижимаясь к нему.

Голая кожа излучала тепло, подобно изразцовой печи, и он мог начать скучать по этому теплу в самые неожиданные моменты. Одеяло было теплым внизу и холодным снаружи. Белое постельное белье, всегда белое постельное белье, никакое другое не может охлаждаться таким же правильным образом.

Харри протянул ей сигарету «Кэмел». Посмотрел, как она неумело держит ее, как втягивает щеки, кося глазами на сигарету, как будто ради безопасности с нее нельзя сводить глаз. Он подумал обо всем, что имел.

Обо всем, что мог потерять.

— Отвезти тебя завтра в аэропорт? — спросил он.

— Тебе необязательно это делать.

— Знаю, но мои занятия начинаются поздно.

— Отвези меня. — Она поцеловала его в подбородок.

— У меня два условия.

Ракель перевернулась на бок и вопросительно уставилась на него.

— Во-первых, ты никогда не перестанешь курить, как подросток на гулянке.

Она тихо засмеялась:

— Я попробую. А во-вторых?

Харри собрал во рту слюну, зная, что, возможно, когда-нибудь будет вспоминать об этом миге как о последнем счастливом мгновении своей жизни.

— Я жду.

Черт, черт.

— Я собираюсь нарушить обещание, — сказал он. — Обещание, которое в первую очередь дал самому себе, но которое, я боюсь, касается и тебя.

Он скорее заметил, чем услышал, как изменилось в темноте ее дыхание. Стало отрывистым, быстрым. Она испугалась.

Катрина зевнула и посмотрела на часы. На светящуюся зеленым цветом секундную стрелку, ведущую обратный отсчет. Никто из членов той следственной группы не сообщил о поступившем телефонном звонке.

Она должна была бы почувствовать, как нарастает напряжение по мере приближения критического срока, но вместо этого все было наоборот, она уже почти начала бороться с разочарованием, судорожно придумывая позитивные мысли. Например, о том, что, вернувшись в свою квартиру, она примет горячую ванну. О кровати. О кофе, который будет пить завтра утром, о новом дне и новых возможностях. Потому что новые возможности всегда появлялись, должны появляться.

Она видела огни фар на Третьем кольце, жизнь города, которая так непостижимо и невозмутимо шла своим чередом. Тьма стала еще плотнее после того, как тучи шторой загородили луну. Катрина хотела перевернуться, как вдруг замерла. Звук. Треск. Сучок. Здесь.

Она затаила дыхание и прислушалась. Позиция, доставшаяся ей, была окружена плотным кустарником и деревьями. Важно, чтобы ее не было видно ни с одной из тропинок, по которым он мог пройти. Но на тропинках не валялись сучья.

Снова треск. На этот раз ближе. Катрина автоматически открыла рот, как будто крови, которая быстрее понеслась по венам, требовалось больше кислорода.

Катрина потянула руку к рации, но не успела до нее дотянуться.

Он должен был двигаться молниеносно, и, несмотря на это, дыхание, которое она почувствовала на шее, было совершенно спокойным, а тихий голос у ее уха — невозмутимым, почти веселым:

— Что происходит?

Катрина повернулась к нему лицом и с хрипом выпустила из себя воздух:

— Ничего.

Микаэль Бельман схватил ее бинокль и направил на дом внизу:

— «Дельта» занимает две позиции у рельсов метро вон там, правильно?

— Да. Как…

— Я получил копию карты операции, — сказал Бельман. — Именно так я отыскал этот наблюдательный пост. Хорошо скрытый, должен признать. — Он хлопнул себя по лбу. — Ничего себе, комары в марте.

— Это мошкара, — возразила Катрина.

— Неправильно, — ответил Микаэль Бельман, не убирая бинокля от глаз.

— Нет, но мы оба правы. Мошкара — это те же комары, только меньше размером.

— Неправильно, что…

— Некоторые из них настолько малы, что пьют не человеческую кровь, а кровь других насекомых. Или же жидкости тела, у насекомых ведь нет…

— …ничего не происходит. Перед домом остановилась машина.

— Представьте, каково это — быть комаром, жить на поганом болоте, а тебя при этом еще кусают комары.

Катрина знала, что говорит только от нервозности, хотя и не совсем понимала, почему нервничает. Может быть, потому, что он начальник полиции.