Н. Старжинский - Хозяин тайги

Н. Старжинский

Хозяин тайги

ЧЕРНАЯ ЛЕНТА

1

Поздно вечером в деревню принесли на носилках юношу, укушенного ядовитой змеей. Это был Миша Вершинин, практикант из землеустроительного отряда, отводившего переселенческие участки в глубине тайги. Нога у него распухла, потемнела; он несколько раз в течение долгого и мучительного пути по бездорожной тайге терял сознание, и рабочие, принесшие Мишу в деревню, были уверены, что он уже не жилец на белом свете.

Интервенты, недобрая память о которых была тогда, в 1925 году, еще совсем свежа, сожгли в деревне больше

десяти домов, в том числе и больницу. Уездный Совет не успел построить новой. Поэтому положили Мишу в просторном, отделанном по-городскому доме бабушки Фрыкиной, в котором всегда останавливался, наезжая в деревню, землеустроитель Кандауров.

Второй день лежал Вершинин без всякой медицинской помощи. Почти все жители деревни — взрослые мужчины, ребята-подростки и даже девушки — были на охоте.

Неделю назад ушел в тайгу и фельдшер Степан Егорыч, семидесятилетний старик, обслуживающий население редких деревень и заимок, разбросанных на территории в пятьсот или шестьсот квадратных километров.

Степана Егорыча ждали Только дня через три-четыре, а Миша чувствовал себя все хуже и хуже.

— Батюшки мои, да не выживет же он, сердечный! — причитала хозяйка дома Пелагея Семеновна.

Все валилось у нее из рук. И практиканта жалко, и беспокойства сколько, если помрет! Поохав и повздыхав, она позвала вдову Ерофеевну, умевшую заговаривать и пускать кровь. Знахарка принялась ходить вокруг Миши, припадая на отдавленную медведем ногу и что-то неразборчиво бормоча. Но когда старуха подпалила высушенную змеиную кожу, больной вдруг пришел в себя, приподнялся на локтях и с недоумением уставился на Ерофеевну запавшими, лихорадочно горевшими глазами. — Еще чего!.. — сказал он, поняв, что происходит. — Уходите вы все! Тоже мне надумали: комсомольца заговорами лечить! Лучше б фельдшера раздобыли… — Он в изнеможении повалился на подушку. — Пошла, пошла, бабка!

Знахарка бочком шмыгнула в дверь.

2

В соседней комнате за дощатой перегородкой разговаривали двое.

— Сам виноват, поделом досталось, — слышался густой, басовитый голос. — С тайгой, шалопуты, сладить хотят. Вот она и показала им, что это есть — тайга!

— Всем бы им тут пропасть! — хрипло, с оттенком злорадства проговорил другой собеседник.

Миша старался сообразить: кто же это разговаривает? Болела голова, было трудно сосредоточиться.

Хриплый голос казался Мише мучительно знакомый. Похоже, что это говорил Силаитий, грубиян, и пьяница, уволенный из отряда. Мише очень хотелось узнать, кто это желает им всем погибели, но он не мог поднять головы и посмотреть через открытую дверь. Не было сил.

Но вот голоса умолкли, будто затаились, и Миша совершенно явственно услышал отрывистые слова на ломаном русском языке:

— Тебе почему зыдесь смотри?.. Тебе иди свой дорога…

И сразу же гулко хлопнула дверь в сенцы, тяжело затрещали ступени крыльца, и на улице послышались удаляющиеся шаги.

Вслед за тем в комнату вошел пожилой, похожий на китайца человек с умными, очень быстрыми глазами. Одет он был в короткую кофту и широкие синие шаровары, обмотанные у щиколотки тесемкой, а в руках держал небольшой сверток, аккуратно перевязанный тонким шпагатом. Увидев, что Миша не спит, вошедший поспешно снял _ свою черную крошечную шапочку и с достоинством поклонился.

— Моя есть рабочий класс, — представился он, — Ли-Фу — Василь Иваныч. Моя батрака работай, кули работай, фанза строй — все умей. — Ли-Фу помедлил и показал в добродушной улыбке два ряда удивительно белых ровных зубов, отчего все морщинки на его бронзовом лице сбежались к тонким губам.

— Который люди куш-куш нету, тот все умей, — продолжал он. — Как ваша руссы к а говори: «Голод — все равно мачеха».

— «Голод — не тетка», — поправил Миша слабым голосом, присматриваясь к странному гостю. — Ну что же, садись, Василий Иванович. Зачем пожаловал?

— Тебе думай — моя китайсыка люди? — настороженно спросил Ли-Фу, не отвечая на вопрос и не садясь.

— Ну да, китаец! — подтвердил Миша. — А что, не угадал?

— Нет, — сказал Ли-Фу и улыбнулся. — Моя — дунган.

— Ну, а хоть бы и китайцем был, что ж тут такого? — удивился Миша. — Значит, дунган ты? Признаться, не слышал о таком народе.

— Дунган, дунган! — Ли-Фу радостно закивал.

Моя папа-мама мусульмансыка религия, моя сам — руссыка религия, моя и женись на руссыка бабушка, моя Василь Иваныч зови…

— Ты, Василий Иванович, зачем пришел? — нетерпеливо прервал Миша. — Я, видишь, нездоров.

— Твоя хворай, — согласился Ли-Фу, соболезнующе покачав головой, — а тут разны люди ходи. — Дунган присел на краешек стула, положил сверток на колени и погрозил узловатым пальцем в сторону двери. — Его подглядывай, подслушивай. Моя прогоняла его.

— Ну, это пустяки. — Миша с трудом перевел дыхание. — Пустяки все это!..

Они помолчали.

— Твоя хворай мала-мала, — повторил дунган, с беспокойством приглядываясь к Мише. — Болезнь шибко злой, а Степан Егорыч тайга ходи. Кому лечи, кому забота есть? Чужой люди кругом. — Ли-Фу стал торопливо развязывать сверток.

— Тебе не бойся, моя худа не делай, — продолжал он. — Моя двенадцать года ваша берега живи. Хорошо теперь живи, охота промышляй, прииска работай, чумиза, риса сей, фанза строй — моя все умей, шибко сочувствуй рабочий люди.

— Это хорошо, — сказал Миша. — Вот ты какой человек…

Голова у Миши была тяжела, все тело ныло и горело, словно натертое крапивой. Правой ногой он не мот пошевелить, — казалось, на нее навалили огромный жернов.

— Значит, все умеешь? — опросил Миша и болезненно, через силу усмехнулся. — Может, и лечить умеешь?

Дунган оживился, радостно закивал головой:

— И лечи могу… Тебе помирай не нада. Моя узнал: молодой землемера змея кусай — скорей сюда ходи, лекарства неси. Тибетский медицина лучший лекарства имей.

Миша с сомнением взглянул на Ли-Фу.

— Что же это за средство? Хуже не будет от него?

Ли-Фу будто ожидал этого вопроса. Нисколько не обидевшись, он с готовностью протянул Мише листок бумажки и карандаш.

— А твоя записка начальнику пиши: «Моя лечись у Ли-Фу». Худо будет — Ли-Фу башка долой.

— Ну-ну, — сказал Миша, — верю и так. Выбирать мне не приходится. Давай лечи.

— Вот правильно, товарищ, шанго! — обрадовался Ли-Фу, вынимая из свертка какие-то пакетики и баночки. — Твоя говори: давно змея кусай? Покажи ранка.

Миша с усилием приподнялся и откинул одеяло, обнажив опухшую тогу. Укушенная пятка была совсем багровая.

Дунган сердито щелкнул языком.

— Ай-ай, худо!.. Давно кусай!..

Миша нахмурился. Его обветренное лицо с острыми скулами и запавшими от болезни глазами приняло упрямое выражение.

— А ты не пугай, — оказал он сердито. — Давно… Ничего не давно! Три дня назад. Хотел обуться, а она в ичиге сидела. Вот и ужалила.

Дунган настороженно слушал.

— Его через портянка кусай? — спросил он недоверчиво.

— Ну да, через портянку!.. — Миша усмехнулся. — Что же она ждать будет, пока я портянку намотаю? Хорошо вот у Пушкина сказано: «Как черная лента вкруг ног обвилась…»

— О, Пушкин! Моя знай, моя читай Пушкина. -

Дунган заулыбался. — Его шибко большой люди, его… Ну, ладно, — прервал он себя, видя, что лоб Миши покрылся каплями пота. — Моя лекарства приготовляй.

Ли-Фу засучил широкие рукава кофты и, вынув из свертка круглую чашечку, стал растирать в ней белую мазь, прибавляя время от времени порошок то из одного кулечка, то из другого.

— Эй, хозяюшка, — позвал он Пелагею Семеновну, — твоя ходи сюда. Моя тебе покажи, как нога тереть надо, как трава заварить и молодой капитана поить…

Миша слышал эти олова уже в полузабытьи.

— Это был человек, — сказал он заплетающимся языком, но довольно явственно.

— Какой человека? — удивился дунган. — Тебе чего говори?

— Человек, — повторил Миша. — Человек положил змею в ичиг…

Больной хотел что-то добавить, но не смог. Лицо его еще больше побледнело, и он закрыл глаза.

3

А произошло это так.

Миша проснулся ночью от подозрительного шороха. Казалась, кто-то ползет по земле, затаив дыхание. Практикант, схватив двустволку, выскользнул из палатки. Костер потух, лишь слегка тлели угли. Над озером стоял туман.

Миша прислушался. И вдруг затрещали, зашумели кусты у самой палатки, будто кто-то быстро продирался сквозь них. Миша поднял двустволку. Ну, а если это медведь? Дробью его только раздразнишь. Пулей надо было зарядить ружье!