Лоренс Гоф - Сэндсторм

Лоренс Гоф

Сэндсторм

Посвящается Джен

Каждая душа – заложница собственных деяний

Пролог

Длинное, по щиколотку, черное пальто из поярка, мягкая черная фетровая шляпа, черные тупоносые ботинки из тех, которые предпочитают полицейские на дежурстве, – словом, Сэндсторм выглядел весьма респектабельно, правда, несколько мрачно, словно собрался на похороны. Однако его душа – чего никак нельзя было предположить по чинному наряду, по бледному лицу, лишенному всякого выражения, или по равнодушию, что читалось во взгляде карих глаз, – ликовала от радости.

Что касается Фрица Хойзера, старшего исполнительного директора Центрального банка Цюриха, его внешность составляла предел мечтаний Сэндсторма: коротко остриженные седые волосы, темно-синий костюм в мелкую полоску – весь его облик на редкость гармонировал с просторным банковским конференц-залом, который буквально давил на психику своими мрачными, погребальных тонов портьерами и угнетающей, трижды отфильтрованной атмосферой.

Осторожно пожимая костлявую ладонь Хойзера, Сэндсторм постарался запомнить мельчайшие подробности: тихое жужжание кондиционера, изысканную игру света и тени на серой с золотым отливом обивке, мягкость дорогого ковра под ногами. Он выждал несколько секунд, стиснул пальцы в последний раз и отпустил руку директора.

– Пожалуйста, присаживайтесь поудобнее, – пригласил Хойзер, испустив вздох то ли облегчения, то ли недовольства.

Сэндсторм расположился в огромном кресле – массивный бронзовый каркас, спинка из поблескивающей черной кожи, мягкое сиденье, – достал из кармана шоколадку, сорвал с нее обертку и протянул Хойзеру. Банкир вежливо отказался, сделав отрицательный жест рукой. Сэндсторм сунул шоколадку в рот и облизал пальцы.

Они сидели напротив друг друга за громадным бронзовым столом шести футов шириной и добрых двадцати в длину. Столешница его была гладкой, как стекло, и холодной, словно лед; ее сверкающая гладь отражала только темные очки Сэндсторма с зеркальными линзами да еще маленькие, сложенные вместе ладони Хойзера.

Сэндсторм откашлялся, с трудом подавил желание поправить узел галстука и признался себе, что слегка нервничает – даже, может быть, и не слегка, а, так сказать, на всю катушку. Ну и что? Разве у него нет на то оснований? Он что, каждый день открывает в банке счет на пять миллионов американских долларов в не поддающихся прослеживанию бумажках номиналом в двадцать и пятьдесят баксов? Разумеется, ему, к сожалению, принадлежала не вся сумма; в предприятиях такого рода расходы почему-то неизбежны и всегда съедают значительную часть дохода.

– Я понимаю, для вас в этой процедуре нет ничего особенного, – проговорил Сэндсторм. – Вам, верно, открывать счет клиенту – все равно что чистить зубы по утрам. – Или класть их вечером в стакан с водой, прибавил он мысленно. – Однако вы должны понимать, что для меня тут все ново и довольно волнительно.

– Да, конечно, – кивнул Хойзер. И у Сэндсторма ни с того ни с сего сложилось впечатление, что кивок означал не столько согласие, сколько степень утомления почтенного банкира. Хойзер был необычайно худ и мертвенно-бледен, как то, впрочем, и пристало восьмидесятилетнему старику; его выручали глаза, живые, с огоньком, которые явно молодили лицо банкира. К тому же они имели тот самый зеленоватый оттенок, какой присущ свежеотпечатанным банкнотам.

– Прежде всего, – продолжал Сэндсторм, – я хочу, чтобы мне обеспечили свободный доступ к моему счету.

– В часы работы банка, – отозвался Хойзер.

– А? – Сэндсторм моргнул. – Ну да, естественно. – Он подался вперед. – Кроме того, я должен иметь возможность узнавать по телефону, факсу или как-нибудь еще, сколько у меня осталось наличных, причем в любое время суток. Вдобавок вы обязуетесь предоставлять мне сведения обо всех поступлениях и изъятиях.

– Разумеется. Вы же подписали необходимые документы. Но учтите, вам всякий раз придется использовать свой пароль. Без пароля вы никакой информации не получите, – сказал Хойзер.

Его переплетенные пальцы складывались в самые различные фигуры. Вот церковь, а вот колокольня. Осталось лишь распахнуть двери…

– И все поступления будут автоматически переводиться в американские доллары независимо от того, каким окажется обменный курс?

– Мы в точности исполним все ваши пожелания.

– Не подумайте, будто я сплю и вижу, как бы мне надуть налоговую службу, – произнес Сэндсторм, облокачиваясь на стол. – Уверяю вас, друг мой, я не замышляю ничего подобного. Я такой патриот своей родины, что даже дерьмо у меня красно-бело-синее.

– Смею надеяться, – отозвался Хойзер с улыбкой, которая обнажила его длинные, желтые, однако отнюдь не искусственные зубы, – что Центральный банк Цюриха не обманет ваших ожиданий.

– Замечательно. – Сэндсторм надел очки. Больше говорить было не о чем.

Когда они спустились в маленький, но вполне отвечавший своему назначению холл, откуда-то, словно по мановению волшебной палочки, появилась миловидная блондинка, которая с легким поклоном преподнесла Сэндсторму кроваво-красную вельветиновую коробочку. Размерами и весом та подозрительно смахивала на осколочную гранату.

– Примите наш скромный подарок, мистер Сэндсторм, – проговорил Хойзер, впервые за все время разговора употребив смехотворный псевдоним, который избрал себе клиент.[1]

– Интересно, – пробормотал Сэндсторм, взвешивая коробочку на ладони, – Что там такое? Бри?

Хойзер хмыкнул и распахнул стеклянную дверь, которая вела на улицу. Сэндсторм помедлил, заметив россыпь белых крошек на узком лацкане в остальном безупречного пиджака банкира. Кокаин? Неужели столь важная персона балуется наркотиками?

Сэндсторм вышел на улицу, в ранние октябрьские сумерки, где задувал порывистый ветер. Он провел в банке не меньше получаса, однако такси стояло на том же самом месте, так сказать, пригвожденное к мостовой включенным счетчиком и обещанием щедрых чаевых. Сэндсторм подставил лицо ветру, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы избавиться от засевшего в легких спертого банковского воздуха и заменить его на свежий, с легким привкусом влаги – ведь неподалеку находилось озеро, – а затем втиснулся в салон автомобиля. Водитель, погруженный в чтение «Плейбоя», даже не поднял головы. Сэндсторм постучал по его плечу. Водитель весь съежился, будто норовя увернуться от удара.

– В аэропорт, – распорядился Сэндсторм. – И, пожалуйста, побыстрее.

Он откинулся на спинку заднего сиденья, раскрыл красную коробочку и удивился – но не слишком, – обнаружив, что Хойзер презентовал ему массивные золотые часы «Ролекс Ойстер Перпечьюэл». Ничего не скажешь, шикарный подарок. Но с какой стати? Может, старик пытается наложить на него какое-нибудь занюханное швейцарское заклятье?

Мол, всучим этому олуху часы, и он в жизни не посмеет явиться за своими денежками? Сэндсторм проверил ход «Ролекса» по своим «Сейко». Те отставали на три секунды. Или это «Ролекс» спешил? Он повертел часы в руках, наслаждаясь их тяжестью. Сразу чувствуется, что золото – не поддельное. На сколько они тянут? Тысячи на четыре? Что такое четыре тысячи в сравнении с пятью миллионами? Сэндсторм опустил оконное стекло и швырнул «Ролекс» под колеса встречного автомобиля.

Какая-то девушка на велосипеде, судя по внешности – студентка, резко вильнула в сторону, чтобы не наехать на сверкнувшую вещицу, потом вдруг затормозила, метнула на Сэндсторма недоверчивый взгляд и соскочила со своего драндулета. Послышался требовательный гудок, затем завизжали тормоза; возможно, раздался сдавленный крик. Сэндсторм закрыл окошко. Водитель уставился в зеркало заднего вида, однако смотреть было не на что: прореха в автомобильном потоке заполнилась почти мгновенно.

Сэндсторм раскрыл кейс, достал блокнот и принялся делать пометки. Наличные в безопасности, теперь можно подумать о людях, способных – по крайней мере на бумаге – прикончить ливийского диктатора Муамара аль-Каддафи.

Уже очутившись в воздухе, в тридцати тысячах футов над северной Атлантикой, на пути к Вашингтону, он наконец сообразил, что за белый порошок был на пиджаке Хойзера и почему ладонь банкира представлялась на ощупь столь жесткой. Тальк! Сэндсторм ухмыльнулся проходившей мимо стюардессе. Выходит, старый хрыч вовсе не настолько безупречен, как хочет казаться. Впрочем, он тоже человек, а люди есть люди.

Глава 1

Каир

Чарли споткнулся, захваченный врасплох приступом оптимизма, который был навеян гашишем – возник на единое мгновение подобно молнии и столь же стремительно исчез, однако он сумел-таки добрести до будильника и завести его на девять часов, а затем рухнул на кровать и тут же заснул, широко разинув рот и свесив левую руку на потертый, невыразительного цвета ковер на полу. Он проспал всю ночь и едва ли не половину дня, и его не могли разбудить ни звон будильника, ни свист, с каким вырывалось из груди собственное зловонное дыхание.