Флоренс Хёрд - Поместье Вэйдов

Флоренс Хёрд

Поместье Вэйдов

Глава первая

Сейчас мне трудно представить, что было время, когда в жизни моей не существовало зловещих теней дома Вейдов. Хотя и теперь случайный крик горлицы, свившей гнездо среди угрюмых ветвей вяза, напоминает мне о смерти, притаившейся за ржавой оградой ворот.

В те далекие дни мне было двадцать лет, и я беззаботно скакала по мощенным красным кирпичом дорожкам, обсаженным с обеих сторон старыми вязами, в почерневших ветвях которых так любят устраивать свои гнезда голуби.

Я родилась и выросла в Колтоне — маленьком университетском городке, затерявшемся среди бескрайних прерий Среднего Запада. Именно там, в Колтоне, все и началось.

Жизнь городка вращалась вокруг Национального университета, основанного еще в прошлом веке одним разбогатевшим фермером. Моя мачеха содержала небольшой пансион для девушек-студенток, живших по двое в четырех спальных комнатах на втором этаже. Они появлялись в городке с началом каждого нового семестра, чтобы в конце его исчезнуть, точно листва на ветвях вязов, уступив место новым постоялицам. Я никогда не сближалась с ними, и даже после того, как сама поступила в университет, оставалась для всех все той же Нэнси, падчерицей Би Дэйвенпорт, — невзрачненькой и замкнутой девочкой.

Моя мачеха всегда была чрезвычайно энергичной женщиной. Как сейчас помню ее ладную сухощавую фигуру, пышную копну золотисто-рыжих волос, ее живые зеленые глаза и заразительный смех. С «нашими девочками», как мы называли живших у нас студенток, она была гораздо ближе, чем я, деля с ними их повседневные хлопоты, маленькие радости, их первые любовные тайны. Глядя на нее, трудно было поверить, что этой женщине недавно исполнилось сорок, что она вынуждена в одиночку содержать пансион, взрослую падчерицу и инвалида-мужа. Большую часть своей жизни она провела в домашних хлопотах: стояла у пышущей жаром плиты, бегала по продуктовым лавкам, постоянно что-то мыла, чистила, скребла, — одним словом, вертелась как белка в колесе.

Но ничто не могло погасить ее жизнерадостность; соседи души в ней не чаяли и называли не иначе как «непоседа Би». Такова она была, когда познакомилась с моим отцом, такой остается и по сей день.

Они принимала живое участие в жизни буквально всех обитательниц пансиона, и ее очень сердило, что я сторонилась «наших девочек».

— Почему бы тебе не отложить свои книжки и не сходить в Уэллер-Холл на танцевальный вечер? — бывало, говорила она мне. — Бетти (или Сисси, или Алиса) как раз собирается туда и с удовольствием возьмет тебя с собой. Можешь надеть красное платье, которое мы купили на прошлой неделе. Оно тебе очень к лицу.

Или:

— Сегодня вечером я приглашаю на ужин сыновей миссис Гарднер. Ничего не случится, если ты тоже там будешь.

Но столь дипломатичной она бывала далеко не всегда.

— Твоя нелюдимость приводит меня в отчаянье! — восклицала она, застав меня за чтением очередного романа у окна моей комнаты. — В городе столько молодых людей, что ты могла бы менять кавалеров, по крайней мере, раз в неделю!

Но ни уговоры, ни упреки не помогали: я лишь отмалчивалась и еще больше замыкалась в раковине своего одиночества.

Нельзя сказать, чтобы я была совершенно равнодушной к веселью. По субботам я с завистью следила за обычной суетой приготовлений к танцам или свиданиям, когда девушки, одалживая друг у друга туфли, кофточки, ссорятся из-за очереди в ванную и помогают одна другой уложить прическу. Меня не раз тянуло окунуться в безумный вихрь жизни, но я знала, что не была красавицей, что буду чувствовать себя на людях скованно, и, страшась неминуемого, как мне казалось, позора, предпочитала оставаться дома, отгородившись от мира стеной учебников и романов.

Как-то субботним вечером Сисси — одна из самых красивых девушек — нашла меня на кухне в одиночестве, поглощенной «Унесенными ветром». В тот момент я как раз кружилась в вальсе в паре с Реттом Батлером.

— Нэнси, ты должна мне помочь! — с порога проговорила Сисси.

— М-м-м? — я с трудом вернулась к реальности из сияющего бального зала. — Что ты сказала?

— Я в отчаянье! — рыдающим голосом воскликнула Сисси. — Тэд требует подружку для своего приятеля, иначе он отказывается идти на танцы.

Тэд был очередной безумной страстью Сисси, и она готовилась к сегодняшнему вечеру чуть ли не целый месяц.

— А разве у его товарища нет девушки? — спросила я.

— Она дала ему от ворот поворот, — без обиняков заявила Сисси. — А сейчас уже не найти никого, кроме тебя.

Последнее было чистой правдой. Сисси ни за что не обратилась бы ко мне с такой просьбой, если бы нашла в доме еще хоть кого-нибудь.

— Ну… ты же знаешь, я не люблю танцы, — солгала я, стараясь скрыть охватившее меня волнение.

— О, Нэнси, пожалуйста, пойдем со мной! Я прошу тебя, всего только раз сделай мне одолжение!

— Мне надо подумать. — Гордость не позволяла мне соглашаться сразу.

— У тебя нет никаких дел на сегодня, ведь так? — Это тоже было правдой, и Сисси хорошо это знала. — Тебе совсем не повредит немного свежего воздуха. Ну же, соглашайся! Я помогу тебе одеться.

Схватив за руку, Сисси потащила меня из кухни в мою комнату и там, усадив на аккуратно застеленную кровать, принялась быстро перерывать мой гардероб. Наконец она извлекла из шкафа красное платье.

— Это, пожалуй, подойдет, — заявила она, перебрасывая его через руку. — Идем ко мне в комнату, я сделаю тебе прическу. Поторопись, за нами зайдут через пятнадцать минут.

Я сидела за письменным столом Сисси, который, впрочем, чаще использовался в качестве туалетного столика, и следила в потемневшем зеркале за тем, как подкручивает, подкрашивает и пудрит меня Сисси. Через десять минут все было кончено. Критически оглядев себя, я была вынуждена признать, что хотя и не обернулась, подобно Золушке, сказочной принцессой, однако стала выглядеть гораздо привлекательнее. Волосы, обычно стянутые в бесформенный пучок на затылке, теперь спадали на плечи пушистыми волнами; всегда бледное лицо оживлял легкий румянец; глаза, подведенные умелой рукой Сисси, приобрели загадочность и глубину.

— Почаще улыбайся, — наставляла меня Сисси, — тогда все пройдет чудесно. Главное — не забывай улыбаться.

— Кто будет моим кавалером? — спросила я, все еще изучая свое отражение.

— Разве я не сказала? Его зовут Джеффри Вейд, он богат и очень недурен собой. Поверь, о таком парне мечтает любая девушка.

— Он учится в университете?

— Теперь нет. Год назад он ушел с предпоследнего курса. Джеф и Тэд вдвоем снимали комнату, потом Джеф решил стать летчиком. Сейчас он окончил начальную летную школу и перед стажировкой на авиабазе заглянул в Колтон повидать старых друзей. Завтра он должен уезжать, и Тэд сказал, что если на сегодняшний вечер для его друга не найдется девушки, то они оба остаются дома.

Внизу звякнул дверной колокольчик, и звонкий юношеский голос прокричал:

— Эй, Сисси, мы пришли! Твоя подружка уже готова?

Улыбка, которую я старательно репетировала все это время, примерзла к моим губам. Мне живо представился предстоящий вечер, теперь казавшийся бесконечно долгим. Я отчетливо видела, как неуклюже топчусь посреди зала под насмешливыми взглядами окружающих, наступая партнеру на ноги; как затем сижу в уголке вместе с другими дурнушками, забытая своим кавалером после первого же круга, и с кислой улыбкой смотрю, как танцуют более счастливые подруги.

— Бога ради, не сиди точно приговоренная к смерти! — услышала я шепот Сисси. — Быть может, ты видишь Вейда первый и последний раз в жизни, так чего же ты волнуешься? Ладно, сейчас… — Порывшись в ящике письменного стола, она извлекла из-под груды всякой всячины початую бутылку кукурузного виски. — Вот, это тебя немного взбодрит.

Она плеснула немного желтоватой жидкости в стаканчик для зубных щеток и протянула его мне.

— Пей все до дна.

Я послушно проглотила содержимое, точно больная — горькое лекарство. Виски обожгло горло, на глазах выступили слезы, но вскоре по телу разлилось приятное тепло, и я, вдруг ощутив прилив отчаянной отваги, храбро двинулась к лестнице, подталкиваемая сзади Сисси.

Однако, когда я вышла на лестницу и увидела стоящего внизу Джефа Вейда, всю мою решимость как ветром сдуло. Если бы не Сисси, крепко сжавшая мой локоть, я непременно убежала бы обратно в комнату. Джеф показался мне умопомрачительно красивым. Высокий, статный, с густыми темными волосами и смуглой бархатистой кожей, он сразу притягивал взгляд уверенными манерами и волевым выражением лица.

— Что я вижу! — воскликнул он, с улыбкой наблюдая, как я, стараясь унять нервную дрожь, спускаюсь по лестнице. — Какое чудесное красное платье!

— Красный — цвет храбрости, — заявила я и добавила про себя, что она мне сегодня не помешает.