Сергей Петренко - Виланд

Виланд

Сергей Петренко

Страничка автора: http://samlib.ru/p/petrenko_s_s/

В Виланде Тёмном — зима... зима... зима.Голубые тени деревьев в оранжевом свете вечернемЛожатся на снег, как забытые, кем-то кому-тоПодаренные письмена.Они вот-вот исчезнут, и над белым простором,Над тёмной лесною страною подниметсяТревожная, будто туго натянутый сон,Луна.

Виланд Вечерний. Скрипят по морозу шаги.Далёкий стук топора. Звонкий цокот ветвей.Пар из распахнутой двери.Протянулись в небо дымы.Оранжевый запад. Чистый, как детский сон.

Санки мои — из самой лёгкой берёзы.Старой яблони ветка — в спинке.Красиво изогнулась она.Полозья железного дуба —Слышишь, свистят!

В Виланде реки уснули. Полыньи черны.

* * *

Я проснулся от грозы. Она вымыла лес. Дубовые листья были удивительно блестящие и тугие. Когда я выбежал на Южную Ветку, они блестели, как лакированные.

Тучи рвутся и летят почему-то в разные стороны. Будто кто-то сдувает их сверху, будто хочет получше рассмотреть Лес. Солнце вспыхивает внезапно.

Я сходил за волшебным Кристаллом и тоже стал смотреть на Лес.

К востоку от моего Дуба тянется длинная Прогалина. Её обживают молоденькие берёзки и осинки, тоненькие и светлые.

За Прогалиной берёт начало Овраг.

Но вот я поворачиваюсь и направляю Кристалл на запад.

Там, за ручьём с мостиком из девяти длинных жердей есть холм. У холма, на поляне раскинул ветви огромный Ясень. Димкин Ясень.

Видимость в Кристалле сегодня очень хорошая. Я отлично различаю каждую трещинку, каждую шершавинку на коре древнего старикана. Надо же, колдовской прибор тоже от погоды зависит!

Навожу Кристалл на дверку в дупле. Переключаю Кристалл в режим слежения — теперь, как бы я ни вертелся, Кристалл не потеряет из виду дупло и дверь.

Дверь заперта. Димка сегодня ещё не показывался наружу, я могу это определить по своим, особым приметам. Никто не знает, но я так часто наблюдал (ну ладно, подглядывал, подумаешь!) за Димкой, что иногда у меня возникает иллюзия, будто я знаком с ним очень давно и каждый день хожу к нему в гости.

Это моя тайна, я никому её не расскажу!

Дверка дупла еле заметно дрогнула. Распахнулась. Высунулась Димкина взлохмаченная голова. Он опёрся ладонями о порожек, повертел головою... Увидел большую каплю-дождинку на листке, улыбнулся, осторожно поднёс листок к губам.

Я засмеялся — Димка был сейчас такой смешной!

Он поднял лицо, я увидел его глаза — близко-близко! На секунду мне показалось, будто он знает, что я его вижу — так весело и хитро посмотрел Димка прямо на меня! Но этого, конечно, не могло быть. Никто в Лесу не знает про мой Кристалл. Такие вещи — большая редкость. Я купил его за огромные деньги — сто лимонов и сто апельсинов, да и то — мне повезло.

Поэтому я улыбнулся, довольный собой и утренним Лесом — и выключил Кристалл.

В такое чистое утро появляются необыкновенные идеи, и иногда это совсем сумасшедшие идеи, а иногда — просто очень интересные мысли, которые в другой раз могли бы промелькнуть незамеченными возле самого носа.

Спрятав Кристалл, я ещё разок посмотрел на Лес просто так. Мне почудилось, будто на севере, в синеватой дымке, виднеется вершина Айри-Гарас, Скала Снов... Впрочем, говорят, она так далеко, что видение было, скорее, создано моею фантазией и воодушевлением ясного утра.

Люк в Южной был открыт, я нырнул в полутьму, сухую, с чуть терпким ароматом древесных соков.

Южная Ветка — ужасно длинная. Я не могу в ней просто идти — я мчусь, сломя голову, я раскидываю руки и, наверное, что-то кричу. Встречные Мохи, вытаращив глаза, жмутся к стене — вот перепугались!

У Овальной двери сидит Башмачник. Он всегда там сидит. Дело в том, что на Лестницах у многих теряются башмаки. У горбатого Башмачника всегда есть работа. А ещё — он много чего знает. В смысле, новостей. Это, как бы, входит в плату за обувку. И тот, кто поднимается наверх, и кто спускается вниз, — пока Башмачник подбирает им сандалии или сапожки по размеру, починяет: подбивает, прошивает, — охотно делятся новостями. Башмачник почти никогда не поднимает на подошедшего глаз — ему горб мешает разгибаться, и к тому же, белесые, будто бельмастые его глаза плохо видят на расстоянии большем вытянутой руки. Но на слух он определяет очень многое.

Сейчас даже Башмачник удивлённо пытается распрямить спину — редко так бегают в Южной Ветке.

— Привет, дядька Шмачбак! — кричу я. Он редкозубо ухмыляется — мало кто роняет столько сандалет, как я. — Подъёмник свободен?

— Только что кончил скрипеть, сударь...

— Ага-га!.. Здорово! — Я дёргаю за шнурок звонка, толкаю Овальную дверь. Входы в Малые Ветки делают круглыми, только двери в Большие (или, соответственно, выходы из них в Ствол) — всегда овальные. Чтобы не перепутать и ненароком не свалиться в бездонную глубину Ствола.

За дверью — небольшая площадочка с перильцами, лестница, вьющаяся по внутренней стороне Дерева. И верёвки с подъёмником. Подъёмник — дорогое удовольствие, потому обыкновенный народ — лесовики, гномы, но́ры и мо́хи, прельники, коряжники, паутинные старички, стуканцы и Бродяги — чаще всего карабкаются по лестницам.

Не успел я сосчитать, сколько новых алых колпачков выставил на продажу Скрипан Гнук, ворчливый портной из Северной Ветки, как подъёмник был подан. Лихо!

— Здоро́во, Светка! — завопил я, задравши лицо кверху. — Прямо моментально... Давай к Сломанной Ветке!

В дереве, в Стволе, слышимость отличная. То есть, внизу, в комле, очень хорошо слышно, что творится в верхушке Ствола. А вот ближе к Кроне — там скрипы разные, ветер... но Светка меня услышала — побежало по стенкам горошком-эхом её цокающее хихиканье. Это она не в насмешку, а просто от хорошего настроения. У белки Светки, нашей подъёмщицы на колесе, оно почти всегда хорошее...

В Сломанной Ветке жил Дед Пнюк. Про которого все знали, что он колдун. Но вслух его так не называют — не любит он. Дед Пнюк — и всё.

Непростой это был тип. Не то хитрый, не то мудрый. Когда-то он жил в Горелой Сосне — пока та совсем не рухнула однажды в бурю.

В нашем Дубе главным считается древнюк Дох, которого за глаза кличут: Дубец. Крепкий он, широкий, любит, когда ему почёт оказывают. Но с тех пор, как Дед Пнюк в Дубе поселился, говорят, народ со всякими своими насущными надобностями больше к колдуну ходит.

Когда я заявился к нему в гости, Пнюк был не один. Он восседал на широком сосновом кругляше, верхняя сторона которого была стёрта под форму Пнюкова зада; длинными, костлявыми лапами колдун то упирался в пол, то чесал ими впалую грудь — вообще, он в этой позе изрядно смахивал на престарелого, отощавшего орангутана.

В углу Пнюкова обиталища копошился ещё один субъект. Им оказался молодой лешонок. Увидев меня, Пнюк изобразил на своей морде довольную и широкую ухмылку, и замахал одной лапой, приглашая садиться.

— К полудню... ветер поднимется, — скрипуче объявил он. — А так — погода приличная... С чем пришли-с?

Я сделал "выразительные" глаза, покосившись на лешонка. Пнюк радостно закудахтал.

— Говорите при нём всё, сударь! Этого я взял в услужение. А у меня работники знают, что им слышать положено, а что — нет.

Я недоумённо помолчал. Лешего — в услужение?! Чересчур безалаберный народ, и не то чтоб с мозгами туго — просто у них свои понятия. Леший, к примеру, не держит слово — не потому, что он злой или лгун, но всё, что он делал в прошлом, для него ничего не значит. Так же, как и то, что случится в будущем. А ещё — лешие не умеют бояться за себя — и этим запросто собьют с толку любого, кто рассчитывает их испугать.

Впрочем, пусть лешонок будет Пнюковой заботой. Обещает, что тайна не покинет его жилища — пеняй на себя!

— Я, вот чего, уважаемый Пнюк... Мне бы пробраться на ту сторону ручья...

— Ручья? — Колдун почесал затылок — сперва одной пятернёй, потом — видно, всерьёз задумавшись — обеими. — Какого?

— Сами знаете, какого. Прозрачного. И мне надо туда быстро, и чтоб никто не узнал.

Крепко Пнюк задумался... Я решил уже — будет молчать, покуда мне самому не надоест дожидаться его ответа — вдруг блеснули белками глаза...

— Допустим, доставить вас туда можно — почему бы и нет, экая забота, и не то ещё делали... А вы-то, сударь, как посмотрите, ежели на той стороне что-нибудь такое случится... такое, знаете, ведь, если позволите сказать, ужас, что может быть у нас тут, ежели у вас там что-то не так...

— Может, будет, может, обойдётся. Только я, уважаемый Пнюк, уже всё решил. Так что, лучше, если это дело кто-то знающий поможет обставить.