Георгий Кублицкий - По материкам и океанам

НАХОДКА НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

Уже много дней «Норд» качался в море Лаптевых.

Это было гидрографическое судно. Люди, находившиеся на его борту, промеряли глубины, наносили на карту подводные мели, искали подходы к небольшим островам, скалистым, угрюмым. Их населяли птицы. Чайки поднимали страшный гам, едва шлюпка подходила к берегу, Галька хрустела под тяжелыми сапогами, и, вспугнутые незнакомым звуком, тревожно кричали кулики.

Промерять глубины полезно, но что говорить — работа это довольно однообразная. А тут еще погода — хмурая, осенняя, ветреная.

В середине сентября 1940 года «Норд» подошел к островам Фаддея. Они расположены в ста тридцати километрах к юго-востоку от самой северной точки Азии — мыса Челюскин. Ничем эти пустынные, каменистые острова не славились, но моряки не преминули заглянуть и сюда. Они намеревались кое-что уточнить на карте.

Шлюпка, разогнавшись, прочертила носом по гальке. Четверо выпрыгнули из нее и пошли вдоль берега. Трое из них были опытными полярниками и цеплялись глазом за всякий пустяк: все важно на новом, незнакомом месте. Один из них свернул к груде камней, похожей на другие, но только чуть побольше. Его возглас заставил остальных поспешить туда же.

— Смотрите-ка, целый склад!

Между камнями зеленели старой медью бока больших котлов.

— Какая-нибудь экспедиция, вроде нашей, бросила, — сказал молодой матрос.

— А где банки?

— Банки?

— Ну да. Если бы тут был экспедиционный лагерь, то уж чего-чего, а консервных банок вокруг набросали бы. Будьте покойны, верная примета. А ну-ка, дружно!

Моряки отвалили камень, осторожно разгребли гальку.

— А ведь посуда-то древняя! — удивился матрос, ковыряя пальцем зеленый налет на темной меди котла.

Они стали рыть дальше.

— Гляди, кастрюля!

— И сковородка. Склад ширпотреба. Только за такое качество мастеру руки надо обломать.

Перебрасываясь шутками, они извлекли на белый свет топор, медный колокольчик, ножницы, медную гребенку. В мелкой гальке ярко голубели бусинки. Все было необычного, музейного вида.

— Стоп! — сказал старший гидрограф, поднимаясь. — Тут дело серьезное, как бы не напортить. Давайте посоветуемся с капитаном.

Когда разведчики вернулись на «Норд» и рассказали о находке, никто не мог вспомнить о каких-либо экспедициях, посещавших острова Фаддея. У мыса Фаддея, на материке, бывал Харитон Лаптев, заходил туда Амундсен. Но на островах… Пересмотрели справочники, книги судовой библиотеки — нет, на островах Фаддея никто из путешественников не бывал; во всяком случае, в книгах об этом не упоминалось.

Несколько дней спустя с «Норда» отправилась на остров целая экспедиция. Выбрали небольшой участок и начали пробные раскопки. Нашли оловянные тарелочки, отрыли старинную пищаль, серьги, остатки мехов, разную мелкую утварь и, наконец, множество серебряных монет.

— «Царь и великий князь», — с трудом разобрал один из моряков надпись на монете. — Тут, как видно, побывали наши деды!

— А не прадеды ли? — поправил другой.

Моряки стали совещаться. Ясно, что им удалось напасть на след какой-то старинной экспедиции. Но как она сюда попала? Откуда? Когда именно? Жаль, что среди моряков не было людей, знакомых с археологией. Археолог и в каменном веке как у себя дома. А такие монеты и вещички для него — открытая книга.

— Вот что, товарищи, — сказал капитан. — Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник. Так и мы с вами. Хватит копать. Прикроем-ка пока все это получше камнями и сообщим по радио о находке. Прямо в Москву. А то потом археологи будут ругаться, что моряки все испортили, взявшись не за свое дело. И поделом нам будет.

На зимовку «Норд» встал недалеко от островов. Моряки часто ездили за плавником — остатками деревьев, принесенных реками в океан и выброшенных штормами на берег. Этот плавник — единственное топливо для зимующих на побережье.

Как-то один из моряков поехал на нартах к заливу Симса, расположенному на материке еще ближе к мысу Челюскин, чем острова Фаддея. Упряжка мчалась по плотной снежной корке, как вдруг ездок резко затормозил, бороздя палкой.

Он заметил недалеко от берега остатки какой-то крохотной избушки. Бревна были темные, старые. Ездок тотчас вспомнил о медных котлах и монетах с островов Фаддея.

Он разрыл снег, попробовал долбить мерзлую землю. Она звенела под топором: какие уж тут раскопки!

Разведчик приметил место находки, и в конце полярной весны люди с «Норда» через топкую тундру добрели до развалин избушки. Первое, что они увидели, были позеленевшие медные котлы. Забыв о мокрой одежде, об усталости, моряки принялись разгребать мусор. Что за чудеса! Внутри остатков сруба лежали оловянная посуда, серебряные монеты, колокольчики, остатки мехов, куски тканей, голубые бусинки. Все как на островах Фаддея! Только тут были еще компас и солнечные часы.

Но вот моряки обнажили головы: в углу сруба белели человеческие кости…

Находки были доставлены на Большую землю. На острова Фаддея и в залив Симса выехала специальная экспедиция археологов. Шаг за шагом изучала она следы давно минувших дней. И вот куда привели эти следы.

Шумит Мангазея, «златокипящая государева вотчина», в наиглухом углу Руси, вблизи берега сибирской реки Таз.

Кого только не встретишь в этом городе, основанном русскими землепроходцами в первый год XVII века! На улочках возле рубленных из крепчайшей лиственницы домов и лавок толпятся казаки, служилые люди, охотники. Подгулявшая компания дразнит у кабака привязанного на цепи медведя. К воеводскому дому волокут мужичонку в латаном кафтане. На гостином дворе покупатели прицениваются к сыромятным кожам, соли, охотничьим припасам, ножам, алым сукнам, свинцу, котлам из красной меди, бисеру. Много всякого добра в Мангазее!

Народ тут лихой, предприимчивый, видавший виды.

И то сказать — что делать в городке у Полярного круга ленивым, изнеженным боярским сынкам? Ведь пока доберешься сюда на парусном коче через студеные моря — натерпишься и горя и напасти. Вон у стен, где разгружаются кочи с мукой, только что пришедшие с запада, седой кормщик жалуется мангазейцам:

— Ох, труден был путь наш, и прискорбен, и зело страшен от ветров! Не чаяли уж и живыми сюда добраться.

Акакий Мурманец молча слушает кормщика. Завтра-послезавтра Мурманец поведет свой коч на восток. Это потруднее, чем пройти к Мангазее с запада.

Вчера Акакий встретил на гостином дворе человека, ходившего недавно, в 1610 году, с Кондратием Курочкиным и Осипом Шептуновым на кочах не только к Енисею, но и подальше, к устью реки Пясины, что стекает в ледовитое море с таймырской земли. После третьей кружки хмельной браги тот разговорился:

— Иди, коли смел. Коч-то у тебя добрый? Смотри, а то мы с Кондрашкой аж в Петрово заговенье в Енисейском заливе на лед наткнулись. А от Енисейского устья повернули мы вправо и шли подле берега два дня. И пришли в Пясину. Впадает она в море одним устьем.

— А за Пясиной что?

— Не бывал, врать не буду. Сказывают, что ходили здешние мангазейские людишки и много дальше — туда, куда и самоеды не заходят. Медведей белых там видимо-невидимо.

— А соболь как?

— Ишь ты, соболь… Дойдешь — увидишь.

Много путей уходит от Мангазеи во все стороны. И по рекам, и по тундре, и по морю. Все дальше вглубь Сибири проникают мангазейцы, ища новых землиц, драгоценных мехов, соболя. Это люди своего жестокого века. Они торгуют, меняют, воюют. Врагов у них не меньше, чем друзей. Древние жители Таймыра многое перенимают у русских, многому учатся; иные даже роднятся с пришельцами. Но свистят еще в лихой час оперенные стрелы — и падают казаки на холодную землю…

Акакий Мурманец решил плыть морем на восток за Пясину. Жалованная грамота с государевой печатью охраняет его с товарищами от притеснений своевольного мангазейского воеводы. Коч у Акакия — хоть куда, товарищи — молодец к молодцу. Вот только баба… Не хотел брать ее Акакий на судно — упросили: полюбил его помощник, молодой Иван, черноволосую узкоглазую ненку. Жаль их разлучать. Конечно, баба на корабле — дурная примета. Ну, да ведь баба бабе рознь: эта и шкуру может выделать, и к холоду привычна, и толмачом — переводчиком — будет, когда начнется торговля с инородцами.

И вот коч, шестами оттолкнутый от берега, медленно идет по реке. Пронзительно кричат чайки. Уплывают назад бревенчатый частокол мангазейских стен, церковные крыши. Долго еще слышен слабый перезвон колоколов.

Акакий сам стоит у руля. Хорошо бы попутного ветра! Вчера Акакий узнал, что не он один собирается на восток: соболь ведет туда и других торговых людей. Мурманец думал, что придет первым в эти неведомые края, где зверь не пуган, а, оказывается, вдоль Таймыра за Пясину хаживали и другие. На Пясине даже зимовья поставлены. Что же, пусть… Он все равно поведет коч дальше всех.