Тамара Михеева - Лодка в больших камышах

Тамара Михеева

Юркины бумеранги

Рассказы и повести

Лодка в больших камышах

Летние истории

Рядом с детским оздоровительным лагерем «Дружба» есть маленькое озеро. Только об этом почти никто не знает. Оно прячется за лесом, укутанное большими, в мой рост, камышами. Я сюда приходила рано утром, до подъема, садилась на нос старой лодки, наполненной коричневой озерной водой наполовину, и писала дневник. Потому что отчет по практике — дело, конечно, хорошее, только не все для этого отчета подходит. В него про Ваську не напишешь, и про Маринку с Семёном никто читать не будет, а про бойкот скажут: «Как ты допустила? Ты же будущий педагог!» Дневник ничего такого не скажет. Молча стерпит, только страницами прошуршит, если от внезапной волны качнется старая лодка, которая, будто маленький остров, прятала меня от всего света. Под шорох камыша и шепот страниц хорошо пишется о том, что для отчета не годится. Вот я и записываю в тетрадку свои неотчетные истории.

Васька

История первая

Ночные разговоры

Я читала. В открытое окно лился свет огромной луны и фонарей. Фонари стояли у каждого корпуса, высокие, старинные, в чугунном наколпачнике, они делали лагерь похожим на старый город. Больше ничего особенного в этом лагере и не было. От фонарей и луны было светло, и я не зажигала в холле свет. Три часа ночи. Лень читать и спать охота. Пора уже ложиться. Все равно они давно уже спят.

Будто в ответ на мою смелую мысль, на мальчишеской половине скрипнула дверь, и зашлепали босые ноги. Силуэт с растрепанной шевелюрой не узнать было невозможно.

— Далеко собрался, Василий? — поинтересовалась я. Васькина тень на стене дернулась, но он, видимо, тут же понял, что сбегать — себе дороже, а прятаться — бесполезно. Да и зачем? Началась наша привычная игра. Васька вздохнул и соврал:

— А я… это… в туалет.

— Потише, — попросила я. — А что, ваш туалет не работает?

Я знала, что там все в порядке, и Василий это тоже знал.

— Ну Ма-а-аша… Я время хотел посмотреть, а там темно.

«Ну-ну, — мысленно покачала я головой, — не умеешь врать, Васенька!»

— Иди сюда.

— А чего? — ощетинился тут же Васька.

— Да ничего. Я тоже время посмотрю. Мои остановились.

Васька засопел, пряча руку за спину, и пробормотал, почти сдаваясь:

— А мои тоже… ну… тоже сломались.

— Вася, тебя в школе учили, что врать нехорошо?

— Не-а, — дурашливо ответил он и подошел.

— Садись, — сказала я, закрывая окно. Простудится еще, вон какой разгоряченный ото сна. — Не спится?

— Бессонница… — по-взрослому вздохнул Васька.

Попытался пригладить вихры, но безуспешно. Волосы у Васьки черные, кудрявые. За первую смену оброс. Я ему говорила, чтобы подстригся, но он и на вторую смену приехал лохматым. Заявил сразу:

— А я теперь в твой отряд пойду!

Нельзя сказать, чтобы я обрадовалась и от счастья сделала сальто-мортале. Всю первую смену, когда я работала на самом младшем отряде, Васька ходил за мной по пятам, все норовил помочь и пытался быть пай-мальчиком (особенно если я посмотрю построже), но характер у него все-таки не сахар, а темперамент такой, что хватило бы на десять мальчишек. Поэтому к Васькиному заявлению я отнеслась настороженно: одно дело, когда он приходит в гости и за него ни отвечать не надо, ни спать укладывать, и совсем другое, когда он у тебя в отряде. Но все-таки Васька — это Васька, и с первых дней у нас с ним сложились особенные отношения. Он, правда, грустил поначалу, а однажды спросил меня:

— Маша, а почему та девочка не приехала? Ну у тебя в отряде была, Ленка. Помнишь?

Ленка как Ленка. Обычная семилетняя девчонка.

— У нее глаза грустные, — сказал Васька серьезно. — Может, ее обижает кто?

— Да нет, — пожала я плечами. Сдалась ему эта Ленка!

— Я бы ее нарисовал, если б умел. Знаешь как? В красном сарафане и косыночке.

Васька — человек интересный. Он не боялся насмешек, обидчиков бил, а если считал их недостойными противниками (девчонок, например), то просто игнорировал. Щурил синие глаза и презрительно хмыкал. Он вообще-то бывает разным: то насмешливо-независимым, то бешеным — не угонишься, то капризным, то угрюмым, то задумчивым, то таким, как сейчас, — взъерошенным и доверчивым. Сел по-турецки на высокий пуфик, зябко передернул плечами. Я молча бросила ему свою куртку, он также молча накинул ее на плечи, чуточку улыбнулся и посмотрел из-под густой челки. Я знала, что если отправить сейчас Ваську спать, то он весь отряд перебудит. Уж лучше пусть сидит здесь, у меня на глазах.

Мы с Васькой часто разговаривали по ночам. Обо всем на свете. Я любила его слушать. Васька рассказывал про свою собаку, которая бабушку слушается больше, чем его; про то, как он сломал чужой велосипед и от бабушки ему влетело; про то, как он с дворовыми мальчишками строил мостик через широкий ручей в овраге; и про то, кем он хочет стать, когда вырастет. А быть Васька хотел непременно вот кем:

— Этим… ну как его… мне бабушка говорила, только я забыл. Ну понимаешь, Маша, они ходят по всему миру и смотрят, где какие моря расположены, реки, горы, ну и пустыни тоже… А потом рисуют карты.

— У тебя получится, — сказала я.

— Да? — Он сощурил левый глаз, сверкнул синей искрой и облегченно вздохнул, будто я благословила его на трудный путь.

А еще у Васьки получилось бы быть вожатым. В первой смене мне даже говорили, что у нас четыре взрослых на отряде: вожатый, воспитатель, физрук и Васька. Его вожатая то обиженно жаловалась, что Васенька все для моего отряда сделает, а для своего не допросишься, то с облегчением вздыхала:

— Зато не надо волноваться, если долго нет. Всех мальчишек у речки или в лесу ищешь, а Васю — в пятнадцатом отряде!

— И чего он к нам прилип? — недоумевал наш физрук Костя.

Я тоже недоумевала, пока однажды Васька не сказал:

— А ты на мою маму похожа.

Сказал, соскочил с качелей и ушел, насвистывая. Мама у Васьки была археологом и погибла в одной экспедиции. Это знали все вожатые. И отец у Васьки — тоже археолог, вечно в разъездах, на раскопках. Его отец — цыган. От него, видимо, Василию и достались и копна черных волос, и страсть к путешествиям, и горячее сердце.

Мы долго болтали с Васькой, как всегда, и даже спать мне уже не хотелось. И конечно же мы доболтались!

К четырем часам в холл вышел Савушкин. Улыбнулся своей улыбкой, от уха и до уха, и сказал:

— А я слышу, кто-то разговаривает… Маша, я посижу тоже?

Любой другой без разговоров бухнулся бы на диванчик рядом со мной («А чо, Ваське можно, а мне нет?»), но Савушкин — это Савушкин. Он ребенок особенный. Его все звали по фамилии, многие его имени и не знали даже, да и сам он, представляясь, называл только свою фамилию, без имени. Наверное, потому, что ему подошло бы единственное имя — Солнышко (вполне созвучное с Савушкиным), а у него, естественно, другое. Конечно же он был соломенно-рыжий в крапинку, с ясными, широко открытыми и будто удивленными глазами. Савушкин улыбался всему, он жил с ощущением радости и, кажется, совсем не умел злиться. И его любили за это.

Ну как можно не любить Савушкина? Он носил мне охапки цветов из леса, он с радостной готовностью делал все, что ни попроси, он сочинял сказки и рисовал. Рисовал Савушкин замечательно и все подряд. Каждое дерево, каждого жучка, каждого человечка, каждый день. У меня этих рисунков накопилась целая папка. Васька — я видела — завидовал Савушкиному умению рисовать, но они все равно были приятелями.

Савушкин сел рядом со мной и стал тихо слушать, как я пересказываю «Собаку Баскервилей». Я искренне надеялась, что остальные двадцать два человека спят крепко-прекрепко и наши разговоры их не разбудят. Не тут-то было! С девчоночьей половины прискакала Катеринка.

— Ага, не спите! — сказала она, будто это она, а не я была вожатой. Села по другую сторону от меня, прижалась к моему плечу.

Васька тут же нахмурил угольные брови. Катеринка показала ему язык и посмотрела на меня: мол, рассказывай, Маша, дальше.

Мне очень нравится Катеринка, девчонки ее обожают, мальчишки считают «своим парнем». Мальчишки собираются ночью огородничать, кого возьмут с собой? Катеринку. Хотят сбежать с сончаса на рыбалку, кто пойдет их отпрашивать у меня? Катеринка. У Семёна не ладятся отношения с Мариной, кто их помирит? Катеринка. Алина плачет по ночам, скучает по дому, кто ее успокоит? Катеринка. Душа-ребенок!

Я продолжаю рассказывать (вернее, начинаю сначала) и жду, когда появится Дашенька, Катеринкина подружка. И Дашенька конечно же появляется. Закутанная в одеяло, сонная, маленькая, робкая и вся какая-то прозрачная. Я усаживаю ее рядом с собой, стараясь не смотреть на Ваську, и вздыхаю, представляя последующие полчаса. Я оказываюсь права: скоро половина отряда собралась в холле и не сводила с меня заинтересованных глаз.