Хаим Оливер - Как я стал кинозвездой

Хаим Оливер

Как я стал кинозвездой

— Можно к вам, товарищ Боянов? — спросил он.

Я пригласил его в комнату. Расспрашивать ни о чем не стал, поскольку уже кое-что знал о разыгравшихся вокруг него событиях. А он молча вынул из-за пазухи стопку тетрадок и положил ко мне на стол. Тетрадки были перепачканы сажей, как будто их хранили в дымовой трубе.

— Что это, Энчо? — удивился я.

Он вздохнул и улыбнулся какой-то вымученной, деревянной улыбкой, при этом во рту сверкнул сломанный зуб.

— То, о чем мы говорили с вами на прошлой неделе. Приключения и переживания, которые я обещал описать, но раньше передать вам не мог — мама никуда не выпускала из дому, держала под замком, как арестанта.

— Нечто вроде мемуаров, а?

— Не знаю, может, и правда мемуары. Я пишу тут о «Золотых колокольчиках», о том, как стал кинозвездой, а теперь становлюсь Мужчиной с большой буквы… Отдаю вам свои тетрадки, и если случится, что я… м-м… не вернусь, то мои друзья — Милена с третьей парты, Кики Детектив, а также Черный Компьютер, то есть инженер Чернев, — и вы узнаете из них, что произошло со мной за мою короткую жизнь… Вы ведь мне тоже друг, товарищ Боянов?

— Разумеется, Энчо, — ответил я, удивленный похоронным тоном, которым это было произнесено. — Польщен твоим доверием, но, честно говоря, ничего не понимаю: ты едешь сниматься в настоящем фильме, тебя увидит на экране вся страна, откуда же такое уныние?

Энчо снова вздохнул, в его хрипловатом, ломающемся голосе на этот раз даже прозвучали слезы:

— Прочитайте — и все поймете… Только, знаете, — поспешно добавил он, — у меня неважнецки с грамматикой: и ошибки бывают, запятые не на месте, да и стиль…

— Ничего, Энчо, ничего! — великодушно успокоил я его. — Я поправлю, хоть и сам не такой уж большой стилист. Уж не надумал ли ты стать писателем?

В ответ он опять вздохнул и — совсем трагическим тоном — объяснил:

— Мама говорит — надо не писателем, а сценаристом, но только после того, как я стану кинозвездой, а потом еще и режиссером. Она говорит, что в наше время гармоническая личность должна быть одновременно сценаристом и режиссером. Потому что такие люди — самые знаменитые и зарабатывают кучу денег. Но я… я… — Тут он прикусил язык, глаза заволокло слезами.

— Хорошо, хорошо, Энчо, ты не волнуйся…

— Читать никому не давайте… Во всяком случае — пока… И только в случае крайней необходимости…

Он опять улыбнулся деланной улыбкой манекенщика, демонстрирующего публике последние моды. Никогда прежде не видел я на его лице такой идиотской улыбки.

— Я пошел… — пробормотал он.

— Конечно, — сказал я, — иди. Уже поздно. Дома будут беспокоиться.

Он ушел.

Могло ли мне тогда прийти в голову, куда он направится?

На другой день я засел за оставленные мне тетрадки. Исправил довольно много языковых ошибок (впрочем, некоторые исправлять не стал, потому что не знаю, ошибки это или же особенности авторского стиля), поделил текст на главы и придумал подзаголовки. Все прочее оставлено так, как написано самим Энчо, в том числе подчеркнутые им выражения, словечки, музыкальные, кинематографические и технические термины, за точность которых ручаться не берусь.

Оставлены без изменений и присущие возрасту Энчо языковые особенности, в которых отразилось его двойственное отношение к действительности. Вы сами ощутите: местами это взгляд на жизнь мальчика, ребенка, а местами — подростка, юноши. Ведь Энчо уже достиг рубежа между двумя этими возрастами, и скоро ему предстоит стать Мужчиной.

На подготовку рукописи к печати у меня ушло два месяца. А вот с ее автором я снова встретился всего лишь через три дня после того, как он вручил мне свои тетрадки, причем произошло это при весьма драматических обстоятельствах. Но это уже другая история, я расскажу ее вам позже, сначала познакомьтесь с его собственным жизнеописанием.

Итак, слово Энчо Маринову.

Часть первая. Путь к бессмертию

1. Как все началось…

По словам моей мамы — как в американском боевике. Но я-то прекрасно помню, что началось все с объявления по телевидению.

Дело было в субботу вечером, мы с папой сидели перед телевизором, ожидая одиннадцати часов, когда должны были показывать девятую серию детективного фильма «Выкуп — миллион долларов». В нем рассказывается о гангстерах, которые прячут в подвале девочку и за ее освобождение требуют от родителей миллион долларов. Мама чинила мои джинсы и уговаривала меня идти спать:

— Для певца, Энчо, самое страшное — недоспать, от этого портится не только голос, портится цвет лица.

А мне было не до сна: страшно хотелось узнать, раздобудут ли родители похищенной девочки миллион долларов или не раздобудут. Папа заступился за меня, он сказал маме:

— Ничего, что особенного? Пусть мальчик посидит, посмотрит, завтра воскресенье, отоспится.

У мамы с папой всегда так, они по всем важным вопросам расходятся во мнениях. А больше всего спорят из-за меня и моего будущего. Дело в том, что мой папа заведует аптечным складом, все в городе уважают его, потому что он может достать любое лекарство. Он мне внушает, что надо взять курс на какую-нибудь солидную профессию и выбросить из головы разные там пошлые бабьи затеи — стать эстрадным певцом или еще кем-нибудь в этом роде. Мама, естественно, с этим не согласна, и у них то и дело вспыхивают ссоры и споры.

И вот в самый разгар спора, идти мне спать или нет, на телеэкране возникла дикторша и сказала: «Внимание, уважаемые телезрители, выслушайте важное сообщение!»

— Тихо! — закричал папа. — Это, вероятно, о том, чем кончилась футбольная встреча в Мадриде.

Однако дикторша прочитала совсем другое:

«Как уже сообщалось, в скором времени предстоит запуск в производство нового болгарского художественного фильма «Детство Орфея». Автор сценария — писатель Владилен Романов, режиссер Михаил Маришки, композитор Юлиан Петров-Каменов. Съемочной группе требуются для исполнения главных и эпизодических ролей мальчики и девочки от 10 до 14 лет. Всех желающих принять участие в съемках приглашаем 26 апреля в 10 утра в софийский Дворец пионеров на первый тур отборочного конкурса. Предпочтение будет отдано тем, кто владеет каким-либо инструментом — гитарой, флейтой или арфой, а также умеет петь. Театральные и музыкальные коллективы будут приглашены особо».

Истошный визг заглушил на минуту голос дикторши. Я обернулся и увидел, что мама полулежит в кресле и держится за сердце, едва дыша. Я перепугался, подумал, что у нее инфаркт и она умирает. Папа, наверно, подумал то же самое, он вскочил, наклонился к ней, шлепнул ее по щекам, испуганно прошептал:

— Что с тобой, Лора? Что с тобой?

Мама не ответила, только громко простонала:

— О боже! Боже! Наконец-то!

Убедившись, что мама жива, папа принес ей из аптечки пузырек с валерьянкой, но она обеими руками отпихнула его, поднялась с кресла — волосы растрепаны, зрачки расширены, — повернулась ко мне и крикнула:

— Ты слышал, Энчо? Пробил твой час!

В эту минуту началась девятая серия, мы с папой собрались смотреть, но какое там! Мама выключила телевизор и решительно заявила:

— Хватит! У нас в семье грандиозное, переломное событие, а вы тратите время на какую-то ерунду, какие-то несчастные миллионы долларов!

— Погоди, жена, погоди! — попытался папа утихомирить ее. — Какая муха тебя укусила? Почему ты не даешь нам посмотреть передачу?

— Разве ты не слышал, что сказала дикторша?

— Слышал, ну и что?

— Как что, Цветан? Энчо должен сниматься в этой картине.

— Послушай, Лора…

— Лорелея! — поправила мама.

Мама не любит, когда ее зовут Лорой, ей больше нравится Лорелея. Она мне объяснила однажды, что Лорелея — красавица из песни немецкого поэта Генриха Гейне. Эта красавица сидит на скале посреди Рейна, поет песни и приманивает ими корабли, а те разламываются на куски, уходят на дно, и моряки безвозвратно гибнут.

— Хорошо, пусть Лорелея! — как всегда, уступил папа. — Давай поговорим спокойно. Какой из нашего Энчо артист? Ложись спать, завтра у тебя эта блажь пройдет, а пока, очень тебя прошу, дай нам посмотреть картину.

Но мама ни за что не хотела ложиться. Она металась по комнате и твердила только одно:

— Такой шанс упустить нельзя. Сейчас или никогда! — Потом вдруг остановилась как вкопанная и спросила: — Какое сегодня число?

— Двадцать пятое, — ответил папа и включил телевизор.