Галина Карпенко - Тимошкина марсельеза

Галина Владимировна Карпенко

Тимошкина марсельеза

Дорогой читатель!

Открой первую страницу и ты попадёшь в революционный Петроград тысяча девятьсот семнадцатого года. Там ты встретишься с Тимошкой-шарманщиком, матросом Репниным, клоуном Шурой и со всеми, про кого написана эта повесть.

События повести происходят в тот год, когда родилась Советская власть — власть, которая поможет Тимошке расти, учиться и никому не даст его в обиду.

Шарманщики

Ветер, холодно. С неба падает не то дождь, не то снег; погода — хуже не придумаешь. А на улице толпа. Кто полюбопытнее, пробирается поглядеть, «что там за происшествие», а кто, махнув рукой, идёт себе дальше. Теперь в Петрограде на каждом перекрёстке митинг — разве всех переслушаешь?

В толпе кто-то кричит, поминает недобрым словом буржуев, войну, царя, которого почти год как скинули.

— Правильно! Попили нашей кровушки! — поддерживают на все голоса невидимого оратора. — Режь правду! Теперь свобода! Не бойся, давай жарь польку-кадриль!

На улице появился патруль. Шагают четверо. Трое, видно, рабочие, а за начальство у них матрос, так, конопатенький, бушлат застёгнут на все пуговицы, на голове лихая бескозырочка, за поясом маузер.

К патрулю в Питере уже привыкли. Какой ни на есть, всё-таки порядок. А вот насчёт новой власти ещё многие пока сомневаются: какая она. Советская власть? Долго ли продержится?

Поравнявшись с толпой, патрульные замедлили шаг.

Матрос попросил вежливо:

— Разрешите, граждане! Разрешите! Вот так, в стороночку. По какому поводу идёт разговор?

Граждане перед патрульными расступились. И что же? Посреди толпы — шарманщики.

На мостовой на скользком булыжнике — шарманка; на шарманке сидит, нахохлившись, окоченевший попугай.

Рядом со стариком шарманщиком стоит мальчишка. Тоже, видно, артист. Глаза испуганные, в руках бубен. Посинел, продрог на ветру. На плечах у мальчишки не то кофта, не то плисовый пиджак, на ногах полусапожки с ушками.

Увидев патрульных, старик шарманщик стал торопливо взваливать шарманку себе на спину, а попугая мальчишка спрятал за пазуху.

— Зачем скандал? Нам лучше уйти. Мы уйдём, господин матрос, — приговаривал шарманщик, не попадая рукой в кожаную лямку. — Мы лучше уйдём.

— Обожди, папаша! — Матрос оглядел публику, поправил на поясе оружие и спросил уже строго: — Почему шумим, граждане?

— Да вот буржуазия музыку запрещает!!! — Перекрикивая всех, из толпы выпрыгнул солдат на костылях. — Ты глянь, глянь-ка! — указывал он матросу.

Матрос поднял голову и увидел, что на балконе дома, запахнув пальто, стоит седой человек и смотрит на то, что происходит внизу.

— Не нравится музыка? — спросил его матрос.

Толпа притихла.

— Помилуйте, какая музыка? — И человек, стоявший на балконе, в свою очередь спросил: — А вы можете это прекратить? Я работаю.

— Слыхал? «Прекратить»!.. — снова закричал солдат, размахивая костылём. — А ты в окопе был? Тебя вошь кусала? Видал? «Прекратить»!.. Он работает… Деньги небось фальшивые шлёпает!

И снова крик — ничего не понять.

Патруль в затруднении: что тут делать, если скандал из-за музыки?

— Тихо, товарищи! — Матрос поднял руку и начал говорить громко, так, чтобы его слышали все: — Собрался народ, ничего себе не позволяет. Кто может запретить народу музыку? Кто может запретить музыку, я спрашиваю?

Седой человек, резко повернувшись, ушёл с балкона, и налетевший ветер стукнул вслед за ним стеклянной дверью.

— Сдался! Сдался! — ликовал солдат. Сорвав с головы папаху, он размахивал ею и наскакивал на шарманщика. — Не бойся, старик, давай крути музыку. Пущай буржуазия не слушает!

— Теперь на площади может играть музыка! Для победившего пролетариата! — подтвердил матрос.

— Правильно! — раздалось в толпе. — Правильно!

Шарманщик, поглядев на опустевший балкон, покорно снял с плеча кожаную лямку, и шарманка, покачнувшись, встала в свою прежнюю позицию.

Озябший мальчишка посадил попугая на ящик со «счастьем» и ударил в бубен.

— А что, отец, грянем «Марсельезу»? — предложил матрос.

— «Марсельезы» в ней нет, — тихо ответил шарманщик.

Солдат, которому предложение матроса пришлось по душе, посмотрел на шарманщика с недоверием.

— Как это нет? А что же в ней есть?

— В ней есть полечка, вальс «Не рыдай», «Вот вспыхнуло утро».

— Можно «вспыхнуло», — разрешил матрос и улыбнулся.

— Может быть, сыграем марш? — Шарманщик повернул ручку, и шарманка, тяжело вздохнув, заиграла залихватский марш.

По улицам ходилаБольшая крокодила! —

запел мальчишка, а в толпе кто-то подтянул:

Она, она голодная была…

Вслед за маршем шарманка стала играть польку.

Мальчишка сбросил свою плисовую одёжку и, оставшись в линялом трико, на котором мерцали потускневшие блёстки, приплясывая, пошёл по кругу — худенький, лёгкий. Распластав руки, он будто летел.

— Жарь, жарь, не робей! — кричали зрители.

Мальчишка старался. Разбежавшись, он пошёл на руках.

— Господи! Небось все кости поломанные, — вздохнула тётка. Кутаясь в тёплый платок, она, пригорюнившись, смотрела на представление.

— Жрать захочешь — запляшешь, — изрёк солдат.

Разбрызгивая лужи, мальчишка ещё продолжал кувыркаться, когда один из патрульных сказал:

— Хватит, давай кончай комедию.

Взяв у старика мокрую шляпу, мальчишка протянул её «любителям музыки».

— Обратите внимание, имейте сожаление!.. — выкрикивал он звонким голосом.

Толпа стала редеть.

— Имейте сожаление!.. — Мальчишка протянул шляпу матросу. — Имейте сожаление, обратите внимание…

— Вот чёрт! — выругался матрос, хлопая себя по карманам. — Вышел, браток, у меня капитал…

Мальчишка опустил шляпу, а матрос, вывернув карман, протянул закоченевшему попугаю тёмный комок.

— Что это? — спросил шарманщик.

— Сахар… в кармане-то табак, — ответил матрос. — Может, склюёт?

— Ахилл, тебе предлагают сахар, — позвал шарманщик попугая.

Попугай, взъерошив перья, разинул клюв.

В толпе кто-то захохотал и сразу замолк, когда матрос, обернувшись, спросил зло:

— Кому здесь смешно, граждане? Представление закончилось! Прошу разойтись!..

По тихой улице бредут шарманщики. Впереди старик, за ним Тимошка. Так зовут маленького уличного артиста.

Сколько за день они обойдут дворов! Где заработают, а где споют даром.

Старик шарманщик плохо видит — он часто оступается. Шарманка на его спине вздрагивает и гудит своим медным нутром.

— Ах, боже ты мой! — ворчит шарманщик. — Что же это за наказание! Что за погода… Ты здесь? — спрашивает он.

— Здесь, — отвечает Тимошка.

За пазухой у Тимошки попугай. Прижимая его покрепче, Тимошка прыгает через снежные лужи. Дырявые полусапожки у него давно промокли. Тимошке с утра хочется есть. «Скорее бы дойти до трактира, — думает он. — Может быть, сегодня дед возьмёт щей…»

— Господи, пусть он возьмёт щей, — молится Тимошка.

Дед идёт, шаркая подошвами, и Тимошке приходится замедлять шаг, чтобы не перегнать старика.

— Возьми щей, возьми щей, — повторяет Тимошка шёпотом, глядя на сутулую дедову спину.

В трактирах теперь почти не кормят. А если что и подают, то дед не берёт.

— Я не Ротшильд, — говорит он. — Принесите нам кипятку.

— Возьми щей, — упорно шепчет Тимошка.

Ледяной ветер старается помешать шарманщикам перейти дорогу. Дед придерживает свою шляпу обеими руками.

— Ты здесь? — спрашивает он, не оглядываясь.

— Здесь, — отвечает Тимошка, не попадая зуб на зуб.

Но вот наконец они спускаются по крутым ступеням.

Дед толкает дверь, и навстречу шарманщикам густым тёплым паром дышит трактир.

Соль с кипятком

В трактире людно и шумно. По старой привычке сюда к вечеру забегают мастеровые, студенты, холостые чиновники — съесть чего-нибудь горячего, узнать новости.

Половые таких постоянных посетителей знают в лицо. Не спрашивая: «Чего изволите?» — подают кому щей, кому чаю с крутой заваркой.

Всё, что за день произошло в городе, обсуждается в трактире на все лады.

Только в дальних углах трактира, где потемнее, молча сидят приезжие мешочники. Заказав пару чая, они чаёвничают до рассвета, чтобы с утра пораньше попасть со своими мешками на толкучку, сбыть с рук привезённое.

Позже всех в трактире появляются извозчики.

В Питере самому прокормиться трудно, не то что прокормить лошадь. А извозчики ещё держатся.