Ирина Бабич - Как мы снимали кино

Ирина Бабич

Как мы снимали кино

Я давно мечтала написать сценарий о том, как дружат ребята и зверята. Мне хотелось, чтобы каждый мальчик или девочка, посмотрев этот фильм, обязательно захотели бы тоже иметь четвероногого друга — белочку, например, или собаку. Или даже кошку. И чтобы родители им этого не запрещали.

Удалось мне это или нет — судите сами. Фильм «Ребята и зверята» давно уже вышел на экраны. А вот о том, как он снимался, мне хотелось бы рассказать. Не всё, конечно, а так, отдельные эпизоды.

КТО ОБИДИТ КОТЁНКА

Авторов у этого фильма было два, у каждого — свои задачи: сценарист — это я, режиссёр-оператор — Нина Степаненко. На самом же деле мы всё делали вместе, так работать интереснее.

В начале фильма мы решили показать, как плохо, когда ребята мучают животных.

— Пусть увидят себя со стороны, пусть поймут, — горячилась я. — Представляешь: мчится по двору котёнок, маленький такой, испуганный, а вслед за ним — толпа мальчишек. Летят палки, камни…

— Постой, постой, — встревоженно сказала Нина. — А вдруг они попадут в котёнка? Лучше пусть так: мчится по двору котёнок, маленький, испуганный, а за ним — мальчишки: топочут ногами, орут, лица разгорячённые, злые…

На том и остановились. А в конце решили снять крупным планом забившегося в угол котёнка, чтобы всем в зале было его жалко, чтобы все разозлились на бессовестных мальчишек, а тому, кто и сам таким делом занимается, стало бы стыдно.

Подходящий двор мы отыскали быстро — совершенно закрытый каменный четырёхугольник. Значит, и кот никуда не убежит, и топот по асфальту будет громкий. И мальчишек во дворе было полно. К сожалению, попали мы туда неудачно — как раз в тот момент, когда большой футбольный мяч со звоном влетел в окно подвала, и мальчишки кинулись врассыпную. Но одного, стриженного наголо, с чёрными дерзкими глазами и содранными коленками, мне удалось поймать за руку.

— Пусти, — закричал мальчишка и стал вырываться. — Это не я!

— А кто? — спросила Нина.

— Никто, — буркнул мальчишка и снова рванул руку. — Пусти!

— Погоди, — сказала я, — мы не из-за мяча. Понимаешь, снимается кино…

Мальчишка при слове «кино» замер и изумлённо на нас воззрился.

А мы быстро изложили ему суть дела.

— Значит, так, — напоследок сказала я. — Завтра в девять утра ты приведёшь сюда пять-шесть хлопцев. И одного котёнка. А мы приезжаем с аппаратурой. Дело это государственное, важное.

Но в это время раздался вопль: «Ах, чтоб вам, окаянные», — во двор выскочила дворничиха, и Севка — так звали мальчишку — исчез во мгновение ока, а мы ушли, так и не зная — состоится съёмка или нет.

Назавтра мы приехали в Севкин двор с небольшим опозданием. У широкой каменной арки стояли двое мальчишек. Увидев нас, они закричали: «Едут!» — и исчезли под аркой. Там, во дворе, уже стояла кучка ребят. Навстречу нам вышел Севка, потупился и неожиданно сказал:

— Они не хочут.

— Не хотят, — машинально поправила я. — Чего не хотят?

— Гонять Мурзика, — объяснил Севка. И, обернувшись к друзьям, сказал безнадёжно, видно, в сотый раз: — Это ж для кино!

— Да-а, для кино… — прогудел толстый мальчик в клетчатой рубашке. Рубашка у него на животе оттопыривалась, а через незастёгнутую прореху выглядывала круглая забавная мордашка котёнка. — А Мурзик подумает, что взаправду. И убежит.

— Не убежит, не убежит, — заволновалась Нина. — Это же одна минута. Смотри — вот тут мы посадим Мурзика. Вот тут станете вы. Я скажу: «Начали», — и вы затопаете ногами и закричите. Мурзик побежит, а вы за ним. И топайте посильнее. Он забьётся вон в тот угол, больше некуда, и я сниму крупно ваши лица, а потом его мордочку. Вот и всё!

Наконец мы их уговорили, пообещав в награду свозить послезавтра на студию и показать этот кусочек фильма. Правда, толстый владелец Мурзика — Владик — гонять котёнка отказался.

— Обидится, — кратко пояснил он. И сел под аркой, чтобы котёнок не выскочил на улицу.

Но ничего такого не случилось — съёмка прошла отлично. Знали бы мы, какая неприятность ждёт нас впереди!..

Через день, как и было обещано, я подъехала к этому двору на студийном автобусе, погрузила в него всю братию во главе с Севкиной бабушкой — полной строгой дамой в очках — и мы поехали на студию. Там в маленьком просмотровом зале нас ждала Нина. Притихшие ребята расселись в мягких низких креслах, погас свет, и на чётком прямоугольнике экрана появился знакомый двор. Посреди двора сидел, озираясь, несчастный Мурзик. Но вот раздался такой гик и топот, будто нёсся на Мурзика эскадрон кавалерии. Котёнок заметался, бросился бежать, а за ним понеслась ватага мальчишек. Нина здорово их сняла — горящие глаза, разинутые рты… А вот и Мурзик — прижавшийся в углу, со вздыбленной от страха шёрсткой…

Зажёгся свет. Ребята потрясённо молчали. Подумать только настоящее кино, и они там — как артисты! И тут раздался голос Севиной бабушки:

— Сева, — холодно сказала она, — и ты думаешь, тебя после этого примут в пионеры?

— Но это же кино, — растерянно отозвался кто-то из ребят.

— До-ку-мен-таль-но-е, — отчеканивая каждый слог, сказала бабушка. — А не художественное. Значит, здесь всё — документ, то есть правда. И это увидят все жители Советского Союза. А может быть, и те, кто живёт за рубежом.

— Тётя, — крикнул Сева и схватил меня за руку. — Тётя, не надо!

И он… заревел. В зале поднялся шум.

В общем, после долгих уговоров придумали вот что: мы снова поехали в тот двор и снова сняли всю сценку. И съёмка прошла отлично. Только Нина уже не снимала лица ребят. Она снимала их спины. И ноги. Чтобы ни одному мальчишке из этого двора не было потом стыдно показаться на улицах любого города.

«НОРД, НЕ БОЙСЯ!»

— А теперь снимем ветеринарную лечебницу, — сказала я Нине. Вернее, ребят, которые не бросают своих питомцев в беде.

— Всё правильно, — невесело усмехнулась Нина. — Да только я уже три раза в этой лечебнице была. Нет там сейчас ребят. Одни бабушки и дедушки сидят. А все девчонки и мальчишки — в лагерях и на дачах. В сентябре — другое дело.

— Но мы не можем ждать сентября, нам через две недели картину сдавать, — возразила я. — Знаешь что? Давай поездим по городу, найдём ребят, у которых есть животные, и отвезём их в лечебницу. Усадим в очередь, будто их животные больны…

— Ничего не выйдет, — поморщилась Нина. — Ребята — не актёры. Ну, как они изобразят волнение или жалость, когда волноваться не из-за чего и жалеть некого?

И всё-таки пришлось нам стать на этот путь. В одном дворе мы познакомились с девочкой, у которой жила белка. В другом — с мальчиком, владельцем роскошного, пепельного в чёрных разводах дога, по имени Норд. А ещё мы решили взять мою дочку Наташу с её крошечной болонкой Рикки.

— Может, повезёт, и ещё кто-то из ребят сам придёт, — сказала я.

Но нам не повезло: залитый июльским жарким солнцем дворик лечебницы был совершенно пуст. Только на крылечке, дожидаясь приёма, сидели два деда: один прижимал к груди огромного серого кроля, другой держал на ременном поводке белую козу с янтарными нахальными глазами.

Увидев нас, коза дёрнулась и угрожающе нагнула голову.

— Стой, Фенька! — крикнул старик и покрепче ухватился за поводок. — Стой, проклятущая!

От этого крика коза заплясала на месте и замекала.

— Носит тут всяких, — сказал дед с сердцем. — Ну, что в этом проку? — Он разгневанно ткнул пальцем в клетку с белочкой. — Рукавиц — и то не сработаешь. Баловство одно!

— Как — рукавиц? — испуганно спросила Зина, хозяйка белочки, и прижала клетку к себе. — Зачем?

— Зачем-зачем, — передразнил дед. — А лечить её зачем? Время тратить, лекарства разные. Иль вот эту… финтифлюшку, собачонку белую? Болеет — ну и пусть сдохнет.

— Извините, — дрожащим голосом сказала моя Наташа, подхватывая на руки свою «финтифлюшку». — Но лучше пусть вы сами…

— Наташа, — заорала я, — сядь на лавочку. И ты, Зиночка, сядь. И Саша с Нордом. А тут мы дедушку с кроликом посадим — посередине. А скраю — дедушку с козочкой. Вы не волнуйтесь, товарищи, дети пойдут к доктору после вас. Это — для кино.

Молчаливый дед с кроликом покорно уселся между Наташей и Зиной. Сердитый дед заворчал, но всё же пересел на край лавочки и даже подтянул к себе свою строптивую Феньку. А Нина схватилась за аппарат: и у Зины, и у Наташки после разговора с дедом были очень расстроенные лица, и вполне можно было подумать, что девочки переживают за своих больных питомцев. Наташа даже всхлипывала потихоньку, гладя своего ненаглядного Рикки. И только Саша сидел с гордым видом. Его собаку никто не мог назвать «финтифлюшкой».