Осеннее солнце - Эдуард Николаевич Веркин

Эдуард Веркин

Осеннее солнце

ИЮНЬ

День защиты детей

– Вот и еще год прошел. Мы расстаемся… Ненадолго. Ведь время скоротечно, думаю, многие из вас это уже поняли. Через три месяца вы вернетесь в школу. Но вы… вы вернетесь немного другими людьми…

Нина Викторовна – наша классная руководительница, русский-литература-драмкружок. Наверное, поэтому она любит искренние напутственные речи и долгие проводы, в конце каждой четверти прощается с нами так, словно мы улетаем на Луну. Хорошо хоть за руку по очереди не держит и питание в тюбиках не выдает. А конец учебного года – особенный повод, к нему припасены самые душевные и проникновенные слова о рубежах, порогах и далях.

– …Запомните это лето. Запомните июнь с его зеленью, синие дали и жару июля и золото августа, его последние и прозрачные дни перед порогом…

Нина Викторовна рассказывала, как  у нее всегда щемило сердце в конце августа, когда каникулы заканчивались, и вот-вот должен был начаться учебный год. А я думал, что хорошо бы поскорее свалить. Последний день последним днем, но мама просила купить кофе, а Нина Викторовна, похоже, хорошо подготовилась.

– … И на рубеже нового учебного вспомните себя три месяца назад, вспомните сегодняшний день – и вы увидите…

Тут я немного запутался, кто в каком послезавтре должен куда посмотреть, и заскучал, а Нина Викторовна сделала паузу, набирая форсажа перед заходом на новый лирический вираж, но тут, к счастью, поперек кабинета прогудела крупная зеленая муха. Вдохновение Нины Викторовны погасло.

– А теперь… – вздохнула Нина Викторовна. – А теперь каникулы…

Все заорали. Все вскочили. Кинулись к дверям, опрокидывая стулья. А я, поскольку сидел ближе всех к двери, оказался в гардеробе первым.

На первом этаже в фойе школы плавали разноцветные воздушные шарики, видимо, родительский комитет организовал из оставшихся средств. Малышня шарики ловила, старшеклассники не обращали внимания.

Наш восьмой класс «А» отпустили чуть раньше, мы успели одеться и выкатились на школьное крыльцо. Городские разбирались по домам, монтажники и село дожидались автобусов. Солнце жарило, я свернул куртку и засунул в рюкзак. До звонка оставалось десять минут, я прикидывал – успею ли сбегать до магазина? Я почти решился, но тут из школы появилась Шнырова с красным шариком и неприятным выражением лица.

Шнырова не поздоровалась, спустилась с лестницы, уселась на вкопанную покрышку и вытянула ноги.

Через минуту показалась и Дрондина. Тоже с шариком, но в настроении хорошем.

– Привет, Васькин! – улыбнулась Дрондина. – Ты учебники сдал?

– Нам в сентябре разрешили…

– Отлично! Я у тебя возьму на лето?

Хоть три раза.

– Хочу посмотреть заранее, у меня с математикой плохо, сам знаешь, если пораньше проработать, то потом легче…

Затрындел звонок, на ступени высыпались школьники с шариками. Звонок не обрывался, последний звонок традиционно длинный, пока уши не заложит, минут пять.

К крыльцу пришвартовался желтый школьный автобус, стали грузиться. На желтом автобусе ездит село, монтажники на синем. Монтажники – потому, что они живут в поселке Монтажном, это от Никольского к северу. Село – потому что к югу, в селах и деревнях, разбросанных вдоль Сунжи. Я, Шнырова и Дрондина –село.

Я расположился как обычно, на десятом месте, Шнырова села рядом с водителем, спугнув с места третьеклассника из Каменки, а Дрондина пробралась в корму.

– Отъезжаем, – объявил водитель, когда автобус заполнился. – Двери закрываются.

В последний момент в автобус заскочил Колесов, огляделся, свалился рядом со мной. Сам Колесов вообще-то в Никольском живет, странно, куда он потащился…

– К деду надо заехать, – пояснил Колесов. – В Коммунар. Передать ему пирожки, мотоцикл и вставную челюсть…

– А как же тогда твоя мама? – поинтересовалась Шнырова. – Чем она орехи грызть будет?

Колесов привстал, было, но я его поймал.

– Это же Шнырова, – сказал я. – Она всегда такая.

Колесов поморщился, но со Шныровой связываться не стал. Все знали, как на Новый Год она подралась со старшеклассником из-за подарков под елкой.

Автобус тронулся. Я оглянулся на школу.

У нас хорошая школа, лучшая в Никольском. Маленькая, учеников немного, городских меньше половины, остальные с окрестностей.

Как я, Шнырова и Дрондина.

– Колесов, тебя в деревню списали? – спросила Шнырова. – Свинопасом будешь?

Колесов не стал связываться второй раз. Автобус вырулил со двора, мимо «Сельхозхимии», выехал за город.

Сегодня День защиты детей, день раздачи дневников и день Дрондиной.

С Днем Защиты все понятно, с дневниками тоже, про день Дрондиной поясню. Неделя у нас строго поделена, день я дружу с Дрондиной, день со Шныровой, так до воскресенья и чередуюсь, в воскресенье мне выходной.

Шнырова и Дрондина чрезвычайно непохожи друг на друга, особенно издалека. Да и вблизи. Причем, видна немалая работа, проделанная каждой для закрепления отличий. У Шныровой низкая челка, у Дрондиной крысиные косички. У Шныровой еще в апреле щедро выскочили веснушки, Дрондина в марте проколола уши и теперь носит серьги-сердечки с розовыми камнями. Да и вообще любит розовое, куртка у нее розовая. А глаза серые. У Шныровой глаза зеленые. Чтобы было еще зеленее, она носит зеленые очки, чтобы было окончательно зелено – зеленую куртку. Издали я их так и отличаю, зеленая куртка – Шнырова, розовая – Дрондина. А еще Дрондина толще и щекастее, а у Шныровой длинные ноги, отчего она заметно выше.

Дрондина любит ездить на последних сидениях, Шнырова всегда впереди, и если через дорогу скачет заяц, то Шнырова орет «Заяц!!!». Один раз рулил водитель на подмене, Шнырова заорала «Заяц!!!», непривычный шофер дернулся со страху, чуть в канаву не срулили.

В тот день так и ехали, Дрондина в розовом неловко ловила проснувшихся слепней, ползающих под потолком. Шнырова в зеленом настырно пинала инструментальный ящик под передними сидениями.

Дорога задралась в гору, двигатель завизжал.

– Подшипник, – пояснил Колесов. – Помпа накроется скоро…

Колесов стал рассказывать про их новую машину, «киа», ровная тачка, но помпа слегонца сопливит, я не очень слушал, смотрел в окно. Закрывал глаза возле трехрогой березы, и открывал возле Семеновской крупорушки, зажмуривался мимо Родников, открывал у Мостков, я эту дорогу слишком хорошо знаю, не ошибаюсь никогда, если только не усну. Иногда я после школы засыпаю, особенно зимой, у десятого места печка.

– … Они думали мы лопушки, а отец толщиномером прошелся – а там ноль-пять, они ее не то