Василий Немирович-Данченко - Господин пустыни

Немирович-Данченко Василий Иванович

Господин пустыни

В.И.Немирович-Данченко

ГОСПОДИН ПУСТЫНИ

I. МЕРТВАЯ ПУСТЫНЯ

Палевая пустыня с синими тенями от нанесенных самумом песчаных бугров. Все они, как волны в океане, гребнями в одну сторону. До боли всматриваешься вдаль: не мелькнет ли что, не скажется ли на этом мертвом просторе, хотя бы случайно, жалкая крадущаяся жизнь. Нет, - все кругом и впереди и позади недвижно... Опаловое небо слепит. Солнце заливает этот уголок Сахары таким палящим огнем, что вода в козьих мехах сохнет.

Еще час назад на западе мерещился сквозь тени призрачными очертаниями чуть проступающий на этом знойном небе дрожащий мираж Тафилета: четырехугольные массивные профили его мечетей, тяжелые белые куполы и бесчисленные ступени белых плоскокровельных домов. Но теперь, когда, собирая последние силы, оглядываешься, - уж ничего там не различаешь, кроме однообразных гребней песчаных волн. Хоть бы на одном из них закурился дымком взрытый ветром песок!

Нет! Недвижима и молчалива пустыня, и если бы не звонки нашего маленького каравана и не тихая песня араба рядом, я бы думал, что все замерло, ничто не дышит кругом...

За весь первый мучительный день я помню только белые кости верблюдов, зловещей полосой намечавшие нашу дорогу между песчаными буграми, да большую серую змею, переползавшую путь... Только к вечеру в песчаных буграх показались расщелившиеся серые камни... На песке показались мягкие следы... Верблюды втягивали в себя воздух, арабы ожили... Воздух так же жег и пламенел, но они привыкли в Сахаре издали угадывать источник...

- Здесь ходят львы, - говорили они, - значит, близко вода. "Господин пустыни" не может жить без нее...

Так недалеко от Тифалета, - всего один день пути, - и уже львы!

Мне, видевшему их только в клетках зоологических садов и в детстве начитавшемуся о необыкновенных приключениях путешественников, стали чудиться чуть не за каждым камнем их рыжие косматые головы.

Сразу исчезло оцепенение от этого измучившего меня своим зноем солнца. Даже головную боль от морской зыби верблюжьего бега точно рукой сняло. В этом, полном огня воздухе все, казалось, дрожало: и песчаные валы, и серожелтые камни... И, вглядываясь в ущелья между сыпучими горами, я уже различал какие-то силуэты...

II. ЛЬВЫ!

К источнику раньше нас подошел другой караван.

- Как бы не выпили всей воды!

Та, которая сохранилась в наших мехах, была горяча и загустела в противную муть.

- Нет. Через час вода опять наполнит выбоины... - ответили мне арабы.

Маячили беспорядочно разбросанные тонкие и темные силуэты верблюдов. В нескольких местах чуть-чуть синели струйки дыма от костров, прямые и стройные в неподвижном воздухе. И странно, - ни одной пальмы не было около.

- Отсюда их и не увидеть... Они в тени тех вон скал.

Проводник на одном из каменных выступов зачем-то остановил наш караван. Со мной был бинокль. Я взглянул в него, - действительно, под бурыми утесами выступили едва намеченные жалкие деревья. Еще далее, на самом гребне горных скал, что-то мелькнуло и скрылось. Выступило опять. Разбилось на два медленно скользившие тела. Я указал туда проводнику.

- Это - "господин пустыни" с своей женой. Верблюдов чуют...

В поле зрения бинокля чуть намечалась пара львов. Снизу караван их не видел. Могучие хищники заранее высматривали добычу. Я представлял себе, как они судорожно и злобно царапают накалившийся камень, как бьют по нем хвостами, как припадают к земле, нюхая пахнувший живьем и дымом воздух.

- Ночью не придется спать...

- А что?

- Львы возьмут или у них или у нас верблюда. Голодны. Иначе днем не показались бы...

Отсюда шел крутой спуск.

На одном из поворотов меня так и отбросило в сторону.

Вдруг с земли поднялась длинная шея. К нам обернулась голова с прекрасными страдальческими глазами. Брошенный верблюд хотел подняться на ноги. Сделал последнее усилие и всей своей тяжестью рухнул на песок, окутавший его золотым облаком... Передние ноги были сломаны. Накалившаяся земля уже выпила горячую кровь из ран, и там, куда она пролилась, только чернело... Должно быть, поскользнулся, упал... Наши верблюды проходили, осторожно и опасливо оглядываясь, старались дальше отодвинуться от этой жертвы, брошенной пустыне. Только их головы на длинных шеях поворачивались к ней, тяжело дыша вздрагивающими тонкими ноздрями.

Когда мы почти миновали несчастное животное, оно вдруг жалобно и резко послало нам вслед длинный, медлительный последний крик. Еще живое, оно прощалось с живыми...

- Так нельзя оставить его, - обратился я к переводчику.

- А что?

- Что же ему страдать!.. Ведь тут каждое мгновение невыносимая мука.

Тот перевел проводнику.

- Умирающий верблюд спасет живых: львы почуют его скоро, и с них будет довольно и этой добычи. Этому брошенному недолго мучиться. Как только сядет солнце - львы будут здесь...

Дымки пастухов выступали яснее... Беспорядочный шум бивака в пустыне уже долетал к нам странными, гортанными и резкими, как птичий клекот, звуками.

III. НОЧНАЯ ТРЕВОГА

Вечер пустыни. Солнце еще не село, - оно нестерпимо сверкает в океане слепящего пламени, а по спаленному лицу Сахары уже бегут, колеблются и растут странные изменчивые тени. В воздухе еще не погасли искры томительного дня, а возбужденное ухо уже ловит, если не самые звуки, то призраки, миражи звуков.

Чудится, будто откуда-то крадется чье-то дыхание: коварное, подстрекающее, стелющееся по земле. Чу... Издали доносится грозное, властное рычание косматого зверя, не знающего себе соперника на всем этом просторе...

Ниже и ниже солнце... Настала ночь...

На укрепленных в податливом песке жердях черные кошмы. В их устьях огоньки погасающих костров.

Голоса под шатрами смолкли. Луна, громадная, страшная даже, все обливала своим мерцанием. Как глубоко молчит пустыня! Даже рычание львов не нарушило этой тишины. В синем свете белели кости павших верблюдов.

Чу, что это? Залаяли собаки, пугливо и трепетно забились на своих привязях усталые верблюды Один ворвался, и вдруг перед лунным пятном у входа в мой шатер обрисовались его тонкие, казавшиеся черными ноги. Кто-то встал, подхватил и отвел его. Зарычало в другой стороне, - и опять раздалось трусливое тявканье псов.

Где-то вспыхнул огонек, другой. Никто уже не спал. Люди выползали с ружьями. Как будто треснуло несколько крупных сучьев, раздались выстрелы, где-то далеко-далеко повторило их эхо бурных утесов. Еще раз... Арабы пугали львов: не спим-де - сторожим.

- Ты знаешь, как крадется лев? - говорил мне переводчик. - Я видел таких в лесной чаще у вод Аль-Могари. Ни листок не шевельнется, ни сучок не сломится, а ведь они больше быков здесь. Он животом по земле ползет. Вытянет лапу, в корни вопьется и тянется вперед. Как дышит, и то его не слышно...

IV. УКРАДЕННЫЙ ЛЬВЕНОК

Между арабами точно застывает тихая, тихая, смолкающая и опять вспыхивающая беседа.

- О чем вы говорите?..

- Мой приятель, Абд-эль-Амру, двадцать семь лет назад привез из пустыни львенка...

- Зачем?

- Дочь каида, смеясь, сказала ему: когда ты отымешь у львицы ее детеныша, тогда и я буду тебе женой под черной кошмой твоей бедной палатки.

Это слышали другие. Наедине молодой араб обратил бы все в шутку. Тем более, что ему не на чем было уйти в пустыню. Не пешком же добывать львят из их логовища! Он тогда только пас чужих верблюдов. Своей у него оказывалась только собака, да и та сама кормилась где попало, причем хозяину случалось ей завидовать. Часто от голода он ложился в накалившийся солнцем песок - средство, до сих пор знакомое бедным марокканским пастухам...

- Львенок будет у тебя... - сказала девушка, - или...

- Что "или"?

- Или ты никогда меня больше не увидишь.

В одну светлую лунную ночь Абд-эль-Амру украл у ее отца лучшего из верблюдов и отправился в пустыню за львенком.

Верблюд так несся вперед, как будто пустыня сама бежала ему навстречу. Скоро огни Тафилета погасли позади... Рядом скользила по бледным пескам синяя тень. Показались первые утесы. На бегу мелькнул мимо источник оазиса. Львы скоро начали перекликаться в пустыне... Замирал рев направо, - и далеко, далеко слышался ответный налево.

С Абд-эль-Амру были только тонкое и длинное копье да нож. Такому нищему даже и не снилось ружье, хотя из чужих он стрелял хорошо... И второй источник попался на пути. Тут араб вымыл верблюду ноздри и ноги, дал ему сделать два-три глотка, чтобы скакун не отяжелел на бегу.

Ночью львы на добыче; детеныши в логовищах. Лежат и ждут, пока родители не вернутся с добычей. Играют на лунном свете, мурлычат, облизывая друг друга.

- Как он мог отыскать их?

- По запаху. Логовища львов чуют здесь издали. Воздух пустыни так чист, что дыхание зверя дает себя знать на большом пространстве.

- А запах верблюда, на котором он несется?