Сергей Черепанов - Озеро синих гагар

Озеро синих гагар

Уральский фольклор и сказы С. И. Черепанова

Литературный сказ — один из популярных жанров современной советской прозы. Успешно работают в этом роде словесного творчества писатели Н. Кочин, Г. Шергин, С. Власова, Е. Пермяк, А. Смердов, С. Черепанов и многие другие. Отцом современного литературного сказа по праву называют П. П. Бажова. Однако существует ложное мнение, что названные выше писатели создают свои произведения в подражание автору знаменитой «Малахитовой шкатулки»; особенно очевидным это кажется в отношении уральских мастеров сказа. Но такая точка зрения несправедлива. П. П. Бажов, конечно, самый яркий представитель плеяды литературных сказителей. Однако это вовсе не означает, что он полностью исчерпал возможности жанра и последователям Бажова ничего больше не остается, как только подражать ему. В последнее время появилась тенденция рассматривать даже устные народные сказы как результат влияния «Малахитовой шкатулки». Все меньше и меньше говорится о фольклорных истоках «Каменного цветка», «Ермаковых лебедей», и все чаще и чаще предпринимаются попытки найти отголоски этих замечательных произведений в устных рассказах народа.

Мы не исключаем возможности влияния литературы на фольклор, в том числе и воздействия талантливых сочинений П. П. Бажова на устный сказ. Но надо не забывать указаний самого писателя на то, что он как писатель успехом своим обязан уральскому фольклору, в неиссякаемых кладовых которого им почерпнуты и главные сюжетные мотивы, и основные образы, и ни с чем не сравнимые богатства языка. Свою литературную работу выдающийся писатель сравнивал с трудом мастера-гранильщика, заставляющего искусством своим ярче сиять восхитительные дары земли — уральские самоцветы.

То, что многие авторы литературных сказов живут и работают на Урале, не случайно. Именно здесь фольклорная сказовая традиция оказалась особенно живучей и оригинальной.

Сущность сказа как особого фольклорного жанра заключается в том, что в нем реальное и фантастическое органически переплетено. При этом рассказчик, в отличие от сказочника, говорит с установкой на правду, стремясь убедить слушателя в достоверности повествования. Он выводит себя либо прямым очевидцем описанного события, либо человеком, слышавшим рассказ от близких людей. Слушаешь такого рассказчика и не знаешь, что думать: действительно ли верит он во все это или только притворяется, преследуя особые художественные цели. Так, миасский горщик В. А. Лепешков доказывал, что ему однажды довелось спать, положив голову… на Полоза, которого он в сумерках принял сначала за поваленное дерево. Во время этнографической экспедиции 1966 года студенты Челябинского педагогического института слышали от старого рабочего в Башкирии, вполне грамотного человека, серьезного, сказ о горе Иремель, которая будто бы не подпускает к себе «дурных людей». Годом раньше в Катав-Ивановске нам доказывали, что будто бы от местной церкви (сейчас в ней кинотеатр) идут подземные ходы, в которых разыгрывались когда-то драматические события, связанные с борьбой крепостных рабочих, и в которых заводчики потом спрятали огромные богатства и замуровали. Рассказы о Матке-Огневице, о богатыре Самоцвете, о Хозяйке Медной горы, о кладах Пугачева, о чудесных свойствах горных озер, о необыкновенных приключениях искателей золота и «народных заступниках» насыщают атмосферу Урала, донося до нас дыхание глубокой старины.

Сказы отличаются от преданий наличием развернутого сюжета. Кроме того, предания говорят о действительных фактах далекого прошлого, в то время как сказы повествуют о мнимых событиях, но вымыслу придается видимость реального. Предания дают ответы на вопросы: почему так называется (гора, река, озеро и т. п.)? Кто основал село, город, завод? Откуда пошло зло? Кто боролся с ним? и т. д. Рассыпанные в народе предания, иногда состоящие из двух-трех фраз, в своей совокупности воссоздают историческое прошлое данной местности. Сказы группируют разрозненные предания, сводят их в композиционно и сюжетно оформленное произведение, выполняющее уже не историко-познавательные, а художественные функции. Идут, например, два человека от Тютняр до Кыштыма. Видят у дороги камень лежит, и обращает он на себя внимание своей правильной формой — на сундук похож. И говорит один другому: «Знаешь, откуда здесь этот камень? Когда крепь[1] отменяли, везли мужики этот камень для памятника Демидову. А тут свой парень навстречу. «Чего, братцы, мучаетесь! — говорит. — Царь свободу объявил. Айдате по домам». Мужики-то были приписные крестьяне. Бросили они камень, да и тикать…» Этот рассказ — предание. «А я другое слышал, — возразил его спутник. — Доподлинно знаю. Этот камень «Дунькин сундук» называется. Жила в Кыштымском заводе славная девушка. Дуней звали. И уж красавица — какой свет не видел. Да и гордая тоже: цену себе девица знала. Многие за нее парни сватались. Но — где там! И близко не подпускала. Заводское начальство и то на девку заглядывалось. Управляющий, конечно, о серьезном не помышлял. Насладился бы красотой ее черемуховой, отцвела бы — да и бросил. Боялась его Дуня, как волка. И спасалась только Самсоном. Парень такой был в заводе. Настоящего его имени никто не помнил, потому что за силу богатырскую все называли его Самсоном. Сильный был, как слон, добрый, как дитя. И любил Дуню — страсть. И она тоже к любви склонялась, да, видно, сердечко не совсем еще знало, что это такое. Да и гордость не забывай. Самсон к ней и так и сяк лепится, а она только хохочет, глазенками-черемушками сверкает, совсем парня с толку сбивая. А однажды — в шутку, всерьез ли — сказала: «Эх, Самсонушка, пошла бы я за тебя, да на что мы жить станем!» Но слова ее запали в душу парня, и решил он уйти в горы, набрать камней самоцветных, чтоб не было на свете никого богаче и нарядней его милой. Слух о том прошел по всему Уралу. Кто смеялся, а кто, зная силу парня, и задумывался. Между тем, замечай, управляющий решился на черное дело…

Дуня, позора чтобы не допустить, ушла в горы. Скоро ли, долго ли нашла там Самсонушку. Он самоцветов всяких большой сундук набрал. А Дуня и не глядит на них. «Не в богатстве счастье. Счастье — в человеке». Там, в горах, стали Самсон и Дуня мужем и женой. Летом в шалаше жили, а на зиму — куда деваться? — пошли к людям. Да зря в свой завод пошли. Их ведь беглыми посчитали. Управляющий стражников повсюду разослал: нагнать и бить, не зная жалости. А Самсон с Дуней на самоцветы понадеялись. «Откупимся,— думают.— Такого богатства свет еще не видел». Но напали на них стражники и стали избивать нещадно. Самсон, хоть и силен был, да не мог с целой ордой справиться. Заслонил собой Дуню и отбивался так, пока силы были. А когда упал, навалились на него сатрапы, и больше он не поднялся. Стражники к сундуку бросились. Но что это? На его месте камень лежит. Не допустила хозяйка гор, чтоб дары ее злым людям достались. Тогда вырыли стражники могилу для Самсона. Дуню зря пытались оторвать от возлюбленного: словно приросла к нему, заплаканная и онемевшая. Так вдвоем и похоронили. А над могилой поставили камень тот — их найденное и потерянное счастье».

Этот рассказ — уже не предание, а сказ. Создаются такие произведения отдельными авторами, широкого распространения не приобретают, но местные жители любят слушать своих устных рассказчиков. Старый свердловский рабочий П. П. Ермаков вспоминает, что он и его товарищи слушали мастеров сказа целыми ночами; иногда из-за них даже на утреннюю смену опаздывали.[2]

Устная традиция перешла в письменную, и на ней вырастает во всем узорном народном великолепии литературный сказ.

Сергей Иванович Черепанов — плоть от плоти, кость от кости уралец. Вошел он в литературу из гущи народной жизни. До восемнадцати лет жил в селе Сугояк Красноармейского района Челябинской области. Известно это село красотою окрестных мест, голубым озером да искусными руками умельцев.

А еще село примечательно своими песенниками и рассказчиками. Соберутся они на завалинке и заведут свои мудрые разговоры про Заманиху страшную, про заветный «снежный колос», про сову-ведунью и кольчугу чудесную, в которой можно безнаказанно мстить жестоким заводчикам, сатрапам-чиновникам.

Дух творчества Сергея Ивановича во многом определила и встреча с известным уральским фольклористом Валентином Николаевичем Серебренниковым, печатавшимся под псевдонимом «Г. Аргентов». Это был неутомимый труженик, увлеченный собиратель старинных песен, сказок, меткого народного слова. Пешком он обошел Урал, не жалея сил в поисках фольклорных жемчужин.

В один из таких переходов зимою 1929 года он сделал остановку в Челябинске, чтобы заработать средства для дальнейшего странствования. Два месяца его сотрудничества в «Челябинском рабочем» были большой литературной и устно-поэтической школой для журналиста С. И. Черепанова. «Валентин Николаевич, — вспоминает писатель, — дал мне почувствовать аромат народного языка, великолепие всего устного творчества, а главное, заставил серьезно взглянуть на мое сказывание».