Алексис Токвиль - Демократия в Америке

ТОКВИЛЬ АЛЕКСИС ДЕ

ДЕМОКРАТИЯ В АМЕРИКЕ

Предисловие

В апреле 1831 года, когда Алексис де Токвиль и его друг Гюстав де Бомон отправились в Америку, Эндрю Джэксон уже более двух лет как занимал пост президента. Они приехали в страну, где, по мнению многих, происходили глубокие и разнообразные перемены. К тринадцати штатам, объединившимся в 1787 году в федеральный союз, при-. соединились еще одиннадцать, причем территория двух из них — Луизианы и Миссури — простиралась на запад от Миссисипи. Области, расположенные между Аппалачами и Миссисипи, были уже достаточно колонизированы для того, чтобы получить статус штата или территории. Если в 1800 году в Соединенных Штатах насчитывалось лишь пять миллионов жителей, то в 1831-м их количество превышало тринадцать миллионов, при этом треть населения проживала уже западнее гор. Люди, жившие на этих новых землях, обладали суровыми качествами пионеров. Они были самоуверенны до безрассудства, высокомерны и горды, не признавали никаких повелителей. Условности вызывали у них насмешливое пренебрежение, утонченность и культуру многие из них считали признаком слабости. Они были полны страстного национализма и, хотя и являлись убежденными сторонниками демократии, считали ее необходимой не столько в политической жизни, сколько в общественных отношениях.

Многие из них были выходцами из семей, переселившихся на Запад из-за постоянного ухудшения условий жизни в промышленных районах на Востоке, где порожденное торговлей развитие капитализма влекло за собой низкую заработную плату, длительный рабочий день, плохие условия труда на заводах, нищенское жилье и постоянную угрозу безработицы. Образование могли получить далеко не все. По некоторым данным, в 1831 году миллион детей не могли посещать школу, поскольку были вынуждены работать на заводах. Мало того, что почти во всех штатах существовала долговая тюрьма, — сомнительная структура банков обесценивала заработную плату и ставила под угрозу сохранность тех небольших сбережений, которые удавалось в них поместить. Благодаря возникновению рабочих партий и рабочей прессы, хотя и то и другое просуществовало недолго, стало возможным говорить об экономических требованиях, были созданы профсоюзы. Несмотря на мрачные предупреждения государственных и политических деятелей, таких, как Дэниел Уэбстер и судья Сгори в Массачусетсе, Джеймс Мэдисон и председатель федерального Верховного суда (Chief Justice) Маршалл в Виргинии, избирательное право для взрослого населения было в принципе принято повсюду, кроме Род-Айленда, который сопротивлялся ему до 1843 года.

Грустные пророчества судьи Кента в Нью-Йорке, говорившего, что всеобщее избирательное право отдаст политическую власть «в распоряжение людей, которые не понимают природы и значения предоставляемого им права», и позволит «беднякам и мотам контролировать богатых», лишь ясно выражали неспособность старшего поколения понять тот факт, что избирательная система колониального общества, где закон определя-

5

ла собственность, не могла более существовать в стране, границы которой постоянно расширялись и где политическое равенство приобретало черты закона природы.

Победа Эндрю Джэксона свидетельствовала о проникновении новых веяний во все стороны жизни. После нее была проведена реформа образования, открыты новые университеты, стали реально заботиться об улучшении содержания заключенных в тюрьмах, слава о которых дошла до Франции. Возникла вера в возможность всеобщего согласия, распространился интерес к идеям Роберта Оуэна. Укрепились новые, проникнутые искренностью религиозные направления, связанные с именами Чаннинга, Элиаса Хикса и Джозефа Смита, начала развиваться самобытная американская литература, представители которой, такие, как Джеймс Фенимор Купер и Вашингтон Ирвинг, сразу стали известны в Европе. Все это свидетельствовало о подлинном обновлении. В 1829 году была построена первая железная дорога. Многочисленные изобретения облегчали жизнь домашних хозяек и фермеров. В 1831 году Уильям Ллойд Гаррисон основал газету «Либерэйтор», а через год, когда в Новой Англии было создано Общество противников рабства, стало ясно, что немного найдется таких общественных начинаний, которые не нашли бы понимания в Соединенных Штатах. Та уверенность в себе, о которой немного позже писал Эмерсон, уже существовала в Америке, когда в 1831 году, после 38-дневного путешествия, туда прибыли Токвиль и Бомон. «Мы не изгои, не инвалиды и не трусы, бегущие от Революции, — писал Токвиль. — Мы первопроходцы и искупители. Подчиняясь всемогущему порыву и вступая в Хаос и Безвестность, мы творим благо».

Всякий, кто станет изучать американскую демократию времен Джэксона, не сможет не заметить ее полную уверенность в себе, кипящую энергию, глубокую убежденность в том, что благодаря ей жизнь простых людей становится более здоровой и насыщенной, чем когда-либо раньше. Конечно, у Америки этой поры были свои темные стороны, особенно это касается южных штатов. Были в ней и пессимисты, и периоды, когда задержка экономического развития давала основания усомниться в неудержимом росте экономики. В 1831 году, как и десять лет спустя, когда туда впервые приехал Диккенс, можно было сказать, не боясь ошибиться, что «народ здесь сердечный, щедрый, прямой, гостеприимный, восторженный, добродушный, с женщинами все любезны, с иностранцами открыты, искренни и чрезвычайно предупредительны; они гораздо меньше заражены предрассудками, чем принято думать, подчас чрезвычайно воспитанны и учтивы, очень редко невежливы или грубы»1. Вместе с тем не было бы ошибкой сказать, что как в 1831 году, так и в 1842-м пресса была бесцеремонна, а люди — сверхчувствительны к критике. Нередко они досадовали на иностранцев, которые упорно держались за европейскую условность, называемую правом на частную жизнь. Не следует также забывать и о том, что почти все европейские путешественники, побывавшие в Соединенных Штатах до Гражданской войны, даже такие благожелательные, как Диккенс и Гарриет Мартино, приходили к двум одинаковым выводам. Во-первых, их больше поражало различие Америки и Европы, чем их сходство. Во-вторых, их совершенно ошеломляла, с одной стороны, лихорадочная деятельность американцев, а с другой — их решительное намерение заставить всех оценить их достоинства. Когда Джеймс Рассел Лоуэлл написал свое знаменитое эссе «о некоторой снисходительности иностранцев», он не упомянул в нем о том, что это была, по крайней мере отчасти, реакция на утверждение новым обществом своего очевидного и естественного превосходства над обществом старым. В наше время нечто похожее мы видели в отношении России ко всему остальному миру после Октябрьской революции.