Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России

Скуратов Ю. И

КРЕМЛЕВСКИЕ ПОДРЯДЫ «МАБЕТЕКСА»:

Последнее расследование Генерального прокурора России

Вместо предисловия

Вот и все. В конце апреля 2000 года окончательно завершился этап моей жизни, связанный с работой в Генеральной прокуратуре. Сложный, яркий, болезненный этап. Но я ни о чем не жалею.

Не жалею — потому, что совесть моя чиста. Потому, что я делал, что мог, чтобы Россия стала страной, где можно жить спокойно и достойно. Чтобы мою Родину не считали страной коррупционеров и преступников. Чтобы жили мы в нашей стране по законам, а не «по понятиям».

С тех пор как меня назначили на должность, писали и говорили обо мне всякое. Чаще — несправедливо и оскорбительно. Иногда — сочувственно. Но редко — объективно… Создавалось впечатление, что меня просто не хотят слышать. Расхожее мнение, постоянно поддерживаемое всеми СМИ, — дескать, Скуратов только обещает рассказать о коррупционерах во власти, но ничего не говорит — то ли боится, то ли сказать нечего.

Мне есть что сказать. Речь не идет о специально собранных досье на различных политических деятелей — я никогда этим не занимался. Мои знания — это материалы объективных расследований по конкретным делам, и я уже устал повторять, что информацию в полном объеме чаще всего можно давать в печать только после того, как расследование закончено и дело передано в суд. Закон должны соблюдать все без исключения.

Именно этот простой постулат я пытался внедрить в жизнь, когда был Генеральным прокурором.

Я пришел в Генеральную прокуратуру как сторонник Ельцина. Мало того, я считался человеком Ельцина — благодаря Свердловску (ныне Екатеринбургу), сыгравшему большую роль и в его, и в моей биографии. Я вполне обдуманно согласился на должность Генерального прокурора, отнюдь не собираясь в будущем использовать ее для оппозиции власти. Тогда мне казалось, что я был частью этой власти, — а в известном смысле так и было, до тех пор, пока думал, что власть держится законом, и пытался призвать эту власть к ответственности, заставить ее соблюдать закон и порядок, а это стало для них полной неожиданностью.

Очевидно, обсуждая кандидатуру будущего Генерального прокурора, «серые кардиналы» из ельцинского окружения остановились на мне как на человеке в общем-то далеком от политических интриг и скандалов, занимающемся наукой, «книгочее», которым запросто можно будет руководить.

Просчитались. Они не знали меня: думали, что если у нас хорошо складываются отношения на службе и вне службы (почему бы им и не складываться? В быту я человек не конфликтный), то я буду жить по их правилам, принесу в жертву корректным отношениям свой профессиональный долг, то есть поберегу себя и свою карьеру. Наверное, на моем месте сами они так бы и сделали. Люди ведь, как правило, судят о других по себе.

Я продержался в должности Генерального прокурора три с половиной года. Сейчас многие удивляются — как? Даже в недавнем прошлом Президент России в бытность свою директором ФСБ задавал мне этот вопрос.

Немалую роль сыграло мое профессорское прошлое. Во многих газетах тогда писали обо мне как о будущем «тихом и послушном» Генеральном прокуроре, поэтому некоторое время ко мне приглядывались, присматривались, изучали…

Как сказал обо мне в одном из интервью мой бывший заместитель Михаил Борисович Катышев, Скуратов образца 1995 года и Скуратов сегодняшний отличаются друг от друга, и не только потому, что я стал жестче и лишился всяческих иллюзий, — я изменился и в профессиональном плане.

Когда я пришел в Генеральную прокуратуру, у меня за плечами было маловато «живого» опыта, я не знал многого в прокурорской работе — надо было восполнять пробелы. Ведь что значит провести крупное совещание по конкретному уголовному или арбитражному делу? Или по состоянию надзора в какой-то сфере? Я должен был не только выслушивать подчиненных, но и разбираться в теме, которую мы обсуждаем, до тонкостей, а по возможности знать больше. А чтобы знать больше, я должен в короткий срок «добрать» то, чем мои коллеги на практике занимались десятилетиями. Правда, у меня на руках был сильный козырь: в НИИ прокуратуры мы обобщали практику работы, и научную сторону я знал досконально.

Я тогда пропадал на работе с утра до ночи. Не все понимали, зачем такое усердие: один из моих заместителей, Александр Розанов, говорил, что задача начальника — общее руководство, а не копание в мелочах. Помню, я ему возразил, что это не мелочи: если я на совещании упрекаю людей, то должен точно знать, что поставленная перед ними задача выполнима.

Итак, поначалу я вел себя вроде бы «послушно», ничем себя не проявлял. На самом деле я просто «входил» в работу. Потом мне становилось все труднее и труднее — в Кремле заподозрили, что я провожу независимую линию, и это не понравилось.

Громкие уголовные дела о коррупции в высших эшелонах власти возникли не сразу — это результат длительных наработок. Причем начало было столь незаметным, что никто не мог даже предположить такой оглушительный финал.

Первый звоночек был летом 1996-го — история с деньгами в коробке из-под ксероксной бумаги. Эту историю чуть позже я еще расскажу, а сейчас только отмечу, что действия президента и то, как я вынужден был вести себя, чуть не подорвали мою репутацию. Но тогда важнее всего для меня было сохранить только-только установившуюся стабильность в работе прокуратуры, и приходилось лавировать…

После истории с коробкой в окружении президента уловили, что Ельцин не обязательно в любом случае будет на моей стороне, и это развязало руки кремлевским деятелям. Потом меня предали некоторые мои заместители… А потом все пошло по пословице «Чем дальше в лес, тем больше дров». Чем упорнее мы работали, чем настойчивее старались раскрывать преступления, тем больше становилось людей, которым работа наша вставала поперек горла. Строго придерживаясь закона, я наживал себе все новых и новых врагов.

По многим уголовным делам позиция прокуратуры решительно не устраивала власти предержащие — это дело «О захоронении царских останков», дело «О дефолте 17 августа 1998 года».

Очень сложная ситуация для меня как для Генерального прокурора возникла и тогда, когда из-за задержек заработной платы почти на всей территории России народ вышел на рельсы: бастующие стали перекрывать железнодорожные пути. С одной стороны, я понимал, что люди доведены до отчаяния, с другой — то, что они делали, было смертельно опасно для страны. Идут эшелоны с грузом стратегического назначения, с грузом, без которого встанут электростанции, домны, заводы, а их не пропускают… И я должен был возбуждать дела против тех, кто мешал продвижению грузов. Какую ответственность я брал на себя! Действия прокуратуры вызывали тогда в народе массовое недовольство. Но как же поступать иначе, если ты представляешь закон!