Людо ван Экхаут - Это было в Дахау.

Людо ван Экхаут. ЭТО БЫЛО В ДАХАУ.

Предисловие

Вот и написана книга о Дахау. Она должна стать моим лучшим романом. Ведь Дахау – отчасти «мой» Дахау. Там осталась моя молодость. Там осталось мое здоровье. Там я дорого заплатил за то, чтобы познать самую высокую истину: все люди могут быть друзьями, независимо от вероисповедания, расы, языка, национальности.

В Дахау я получил урок, который, видимо, каждый человек получает однажды в жизни. Пришлось испытать рабство, чтобы оценить свободу. Пришлось столкнуться с варварством, чтобы познать сущность человечности. Пришлось ощутить на себе глубочайшую ненависть, чтобы взять на себя впоследствии миссию дружбы и мира.

Концентрационный лагерь изменил всех мужчин и всех женщин, попавших в него. Большинство нашли там свою смерть. Но сильные духом и телом выжили, стали крепче. Они вышли из лагеря мудрее и добрее. С твердым желанием уничтожить все границы в мире будущего, протянуть руки людям, невзирая на общественное положение, вероисповедание, язык. И с идеалами мира и братства, окрепшими в страдании.

Да, книга о Дахау должна стать моим лучшим романом.

Но эта книга не совсем роман – скорее всего, это воспоминания.

Очень странно, но об этом первом гитлеровском лагере, где недолго находился и я, мне не удалось собрать достаточно материала для большого многопланового романа.

Я написал большие романы об Освенциме, Треблинке, Маутхаузене, о Варшавском гетто, Бухенвальде и Равенсбрюке. Об этих лагерях смерти мне удалось собрать подробную историческую документацию. И по сей день ведется серьезная работа по сбору свидетельских показаний, документов и фотографий, на основе которых составляется история концентрационных лагерей. О них должны знать потомки. Ведь концлагеря были самым жестоким проявлением фашизма. Ведь там люди испытывали невыносимые страдания. Там совершались кошмарные преступления.

Я всегда искал и находил необходимый фактический материал для своих романов в ГДР, в Польше и Советском Союзе. Я ничего не нашел о Маутхаузене. Но, к счастью, я познакомился с бельгийским голландцем Йоханом Свинкелсом, у которого сохранились записи об этом лагере.

Моя книга о Дахау является неполной и ограничивается личными воспоминаниями, за исключением нескольких глав о польском священнике и о преступлениях нацистского зверя доктора Рашера, проводившего в Дахау ужасные медицинские эксперименты, о которых сохранилась его подробная переписка с Гиммлером.

И все же мне думается, что жизнь даже одного-единственного человека в лагере заслуживает внимания. Меня не повесили, не отравили газом, не расстреляли. Я был лишь одним из номеров, одним из миллионов безымянных узников. В лагере я не совершил ничего героического. Для этого у меня не было сил. Я старался выстоять, пытался выжить. Стремление стать свидетелем возникло позже. Не в лагере. В лагере я утратил способность мыслить. Там мое поведение диктовалось инстинктом, почти животным. Вывод я сделал потом. Вывод о том, что мой долг – стать свидетелем. Правда, однажды я спас жизнь товарищу – ты помнишь, Йеф из пригорода Антверпена? – но мой выбор был не случайным: Йеф был единственным бельгийцем в нашем бараке, и я боялся потерять его.

Эта книга – воспоминания об увиденном, услышанном и пережитом одним человеком. Это репортаж о неприкрашенной повседневной жизни концлагеря. А лагерь – не тюрьма. В тюрьме заключенный может вести обособленную жизнь. У него своя камера. Ночами он может погружаться в свои сны. Он может сохранить человеческое достоинство. Концентрационный лагерь прежде всего и главным образом призван подавить человеческое достоинство.

Мне повезло, и я не сразу попал в Дахау. Мне была предоставлена возможность пройти «стажировку» сначала в антверпенской тюрьме Бегейненстраат, а затем в каторжной тюрьме Байрет. Таким образом, я постепенно переходил от плохого к худшему, а затем и к самому худшему. Но хуже всего оказалось то, что я попал в Дахау в период, когда этот страшный концлагерь стал символом невероятной, варварской жестокости.

Это случилось 1 декабря 1944 года.

Германия терпела поражение за поражением. Русские продвигались вглубь Польши, на западе союзники достигли немецкой границы. Последние резервисты призывались в немецкую армию – пятнадцати- и шестнадцатилетние подростки, пятидесяти- и шестидесятилетние мужчины, которых политические заключенные иронически называли Фау-3 – последнее секретное оружие Гитлера. Заключенных из тюрем перевозили в лагеря, чтобы они не попали в руки к русским. Таким образом, лагеря Дахау, Маутхаузен, Берген-Бельзен оказались переполненными. В Дахау узники продолжали поступать даже накануне освобождения.

Когда я попал в Дахау, в так называемых свободных блоках – бараках с четными номерами по левую сторону лагерной аллеи – сохранялся еще некоторый порядок. Но в закрытых блоках – карантинных, или тифозных, как их называли политические заключенные, – томились тысячи узников, обреченных на смерть.

Именно там происходит действие моего романа. Там я познал ужас смерти и невероятную жестокость. Блок № 17, блок № 19, блок № 29. И лазаретный блок № 7.

Существовало только два способа выбраться из тифозных блоков. Первый способ – крематорий, и именно так большинство узников покинуло закрытые блоки Дахау, второй способ – выздороветь. Шанс: один из десяти. После выздоровления иногда – в очень редких случаях – направляли в свободный блок. Я попал в блок № 12. Но это случилось уже в конце марта 1945 года, когда и в этих блоках царил хаос.

В период моего появления в Дахау заключенные из свободных блоков регулярно направлялись на работу в различных командах. За работу им выдавали «лагерные марки» на покупки в «лавке». В лагере существовало особое здание, получившее у политических заключенных название «бордель». Я знал одну женщину, прошедшую «школу» в борделе Дахау. Она делилась со мной своими переживаниями, но я не включил ее рассказ в книгу: слишком все это было мерзко. Следует заметить, что заключенные не посещали бордель.

В свободных блоках в «лучшие времена» каждый заключенный имел свою постель. Закрытые блоки представляли собой неописуемый ад. В течение трех месяцев я не видел там ни одного эсэсовца, так как отборные гитлеровские убийцы держались на почтительном расстоянии от этих страшных тифозных бараков. Мы видели их лишь на безопасном удалении во время экзекуции, именуемой «баней».

Пособники эсэсовцев, обслуживающий персонал – в большинстве своем профессиональные уголовники или одичавшие в лагере люди – не уступали в садизме эсэсовцам. Эти головорезы были беспощадны и под конец совершенно озверели от безнаказанных и поощряемых истязаний и убийств. Сначала они совершали преступления, чтобы просто удержаться на своем месте, а потом – из низменных побуждений, желая показать свою власть и превосходство над слабыми.