Дима Билан - Хроники. От хулигана до мечтателя

Дима Билан

Хроники. От хулигана до мечтателя

ПРОЛОГ

На этой закрытой вечеринке не было и сотни человек. Был май седьмого года; Азиму, сыну султана Брунея, исполнилось двадцать пять. В старинный замок в Англии меня пригласил сам виновник торжества — в этот день ему хотелось услышать мой голос.

В качестве почетного гостя вечеринку посетил Майкл Джексон. Я не решался знакомится с ним до выступления — его поведение мало к тому располагало. Майкл держался в сторонке, как ребенок, который в присутствии увлеченных беседой взрослых играет в свои игры и занят куда более важными делами, чем их пустая болтовня. Все, что вырывало его из этой отстраненности, подвергалось его доброжелательному и не лишенному искреннего любопытства осмотру...

Я поднялся на сцену и поздравил Азима. Краем глаза я видел Джексона, а он в свою очередь наблюдал за происходящим с прежним выражением лица. Но когда появилась музыка и я запел «Number One Fan», Майкл сел на корточки и стал слушать с заметно возросшим вниманием. Он был совсем близко и неотрывно смотрел на сцену, пока я не закончил песню — так мне потом сказали. Сам я не мог постоянно следить за реакцией этого невероятного зрителя — следовало сосредоточиться на исполнении. Но я чувствовал его взгляд.

Нас познакомили, когда я спустился со сцены. Джексон подошел ко мне вплотную и провел ладонью по моей щеке.

— So nice[1], — сказал он.

Знаю, что этот жест в последствии был объявлен чем угодно — только не тем, чем он был на самом деле. От Майкла исходило дружелюбное любопытство некоего нечеловеческого порядка. И он просто выразил свое отношение к происходящему в целом. Ко мне, к тому, как я пел, к сложившейся ситуации — его нисколько не раздражало новое знакомство, и он вполне мог перекинуться со мной парой слов, чтобы разбавить свое вселенское одиночество. Он даже согласился сфотографироваться с новым человеком. До его одобрительного жеста я бы вряд ли решился об этом попросить...

Я ДОЛГО НЕ РЕШАЛСЯ СФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ С КУМИРОМ

Так я познакомился с человеком, который одновременно жил на земле — и в истории цивилизации...

Почему я начинаю книгу именно этим эпизодом? В память о нем. Вряд ли это требует дополнительных объяснений. Но когда вы перевернете последнюю  страницу, перечитайте эту небольшую историю. Она здесь неспроста.

Глава 1

ПРИВЕТ, МИР!

Взрослые часто не помнят начало своей жизни, но я — исключение. Отчетливо вижу перед собой момент, когда я прибыл в этот мир и издал первый звук — торжественный и опасливый одновременно.

...Глаза больно резанул яркий свет — это было непонятно и пугающее. Громкие звуки, резкие запахи, грубые предметы... Я оказался один снаружи, мне было неудобно, мокро и холодно. Я враз оробел и заплакал. Громко и от души — как плачут все нормальные новорожденные.

С МАМОЙ, ПАПОЙ И СЕСТРОЙ

Врач положил меня на подоконник, долго ощупывал и обмеривал. А потом я почувствовал, что мама рядом. Размытые контуры еще не складывались в человеческую фигуру, и главным в маме было ее нежное тепло. Оно успокаивало и защищало. Мир был огромным и ужасным, но лежа на мамином животе, я не боялся.

...Первое связанное со мной необычное обстоятельство было в том, каким я появился на свет. Мои родители — русские, а вот их новорожденный сын выглядел как чистокровный кавказец. Я был забавным черненьким карапузом со сросшимися бровями и темным курчавым пухом на голове. А мамина соседка по палате в тот же день родила светловолосого мальчишку. Вместе с ним мы лежали в комнате для новорожденных. Я взревел, демонстрируя природные достоинства своих голосовых связок. Мой терпеливый белокурый товарищ напоминал о себе гораздо реже и тише. Во время очередного кормления наши мамы сравнили своих младенцев и усомнились в том, что они наши мамы. Вернее, каждая усомнилась по отдельности, а вместе они впали в панику. Вы поняли, да? В тот день единственной русской роженицей в роддоме Усть-Джегуды была моя мать, а единственным русским (на вид) ребенком был этот белобрысый молчун. Утомленные родами женщины решили, что персонал перепутал младенцев. Мамина соседка по палате причитала и пыталась совершить «обратный» обмен: она была уверена, что ее сын — чернявый горлопан, а не этот светлый тихоня. Мол, заберите своего мальчика, а моего темноглазенького отдайте.

В общем, интрига, достойная мыльной оперы. Только без зловещих близнецов и наследственных родинок в форме сомбреро. И тайна моего рождения никогда не даст мне покоя... Стоп, это я шучу, не надо рвать на себе волосы. Акушеры развеяли сомнения обеих мам в тот же день, клятвенно уверив их, что никакой ошибки нет, никто ничего не перепутал, и это совершенно точно.

Потом со мной случилась настоящая беда: я заболел. Простуду принес один из морозных зимних сквозняков. Когда тебе всего несколько дней от роду, это очень серьезно. Мама пережила несколько жутких недель — она просиживала ночи напролет над моей кроваткой, баюкая и нянча. И она меня выходила. Увы, после этого случая я рос довольно болезненным.

Молодые родители страшно переживают за своих детей. Со стороны они даже могут показаться смешными, но ничего смешного в этом нет. Мои не были исключением. Они нарекли меня Виктором — от латинского «победитель». Такое защитное имя; дома меня и сейчас называют Витей. Выходит, свой первый победный посыл я получил от мамы и папы. Как и должно быть.

Намного позже я выбрал себе псевдоним — в честь любимого дедушки. Дед Дима был кумиром моего детства, Героем с большой буквы — фронтовиком, учителем и просто честным, добрым и мужественным человеком. Правительственные награды, райком партии... В день его смерти бушевал  ураган — будто сама природа оплакивала его вместе с нами.

Детство — яркие картинки в моей памяти. Некоторые из них я вижу изнутри, глазами маленького мальчика. Другие — взглядом со стороны.

...Ледяная горка; я лежу внизу с расквашенным носом, ничего не понимаю. Как реагировать еще не решил. Ко мне бегут охающие взрослые. А, понятно, надо плакать...