Нина Демидова - Писарев

Н. В. Демидова

Писарев

Не нужно бояться дерзости или безумства в области труда и созидания.

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Демидова Нина Васильевна (р. в 1932 г.) — кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии Воронежского медицинского института. Автор на протяжении ряда лет занимается изучением теоретического наследства Д. И. Писарева, о котором ею опубликовано две статьи: «Д. И. Писарев и нигилизм 60-х годов» («Вестник Ленинградского университета». Серия экономики, философии и права. Вып. 1, 1965, № 5) и «Реалистическая этика Д. И. Писарева» («Ученые записки кафедр общественных наук вузов г. Ленинграда». Философские и социологические исследования. Вып. 7, 1965).

Введение

Канула в вечность бурная эпоха 60-х годов прошлого века. Но не ушла бесследно память об этой яркой странице нашей истории, которая передовой части общества представлялась, по словам П. Кропоткина, эпохой Возрождения России и каким-то сказочным, героическим периодом. «Поколение, для которого начало его сознательного существования совпало с тем, что принято называть шестидесятыми годами, — говорил К. А. Тимирязев, — было, без сомнения, счастливейшим из когда-либо нарождавшихся на Руси. Весна его личной жизни совпала с тем дуновением общей весны, которое пронеслось из края в край страны, пробуждая от умственного окоченения и спячки, сковывавших ее более четверти столетия. И вот почему те, кто сознают себя созданием этой эпохи, неизменно хранят благодарную память о тех, кто были ее творцами» (103, стр. 5)[1].

Одной из колоритных фигур эпохи 60-х годов был Д. И. Писарев, видный представитель радикальных кругов этого периода, типичный шестидесятник-прогрессист. Это была могучая и оригинальная личность, «один из самых мощных талантов земли русской», сумевший проникнуться особенностями своей эпохи и отгадать ее запросы. Вся жизнь и деятельность Писарева представляют собой очень яркое отражение сложного этапа в революционно-демократической идеологии в 60-е годы, связанного сначала с огромным подъемом, а затем со спадом революционной волны и усилением реакции после реформы 1861 г.

И сама личность Писарева, и политическая острота его убеждений, выраженных в оригинальной форме нигилизма и реализма, своеобразное разрешение им многих вопросов истории, философии, морали и искусства выбывали большой интерес в прошлом и продолжают вызывать его до настоящего времени, являясь предметом оживленной полемики в историко-философской литературе.

Представители дворянской и либеральной литературы 60-х годов (Страхов, Соловьев, Немировский) хотя и считали заслугой Писарева отрицательное отношение ко всякого рода пережиткам, но за радикализм в разрешении общественно-политических, этических и эстетических проблем клеймили его как «безрассудного нигилиста», мировоззрение которого является будто бы простым заимствованием чужих мыслей, пустоцветом, примером подражательности и бесплодия неразвитого вкуса русской публики.

Представители демократических кругов (Герцен, Чернышевский, Шелгунов, Некрасов и др.) в основном правильно оценивали оригинальность и революционное направление идей Писарева, видели в них «служение честной идее» и стремление выявить пути общественного прогресса России. Истоки писаревского нигилизма Герцен выводил из традиций «великих отцов» — декабристов (37, стр. 346).

Либерально-народническая историография (Михайловский, Скабичевский, Иванов-Разумник и др.) не вышла из-под влияния отрицательных оценок Писарева, данных консерваторами, и потому не могла объективно оценить его идейное наследие. Представители этого направления утверждали, что в «писаревщине» нашли свое отражение скитания «без руля и ветрил» русской интеллигенции 60-х годов, которая якобы, будучи «оторванной от пульса общественной жизни» (94, стр. 140), делала ставку на «безусловный» индивидуализм «секты реалистов» (76, стр. 301).

Революционные народники (Кропоткин, Степняк-Кравчинский, Ткачев) хотя и отмечали во взглядах Писарева «грубые крайности», но основную цель их видели в решении жгучих вопросов современности и оценивали его воззрения как «пролог к той великой драме, которая разыгралась впоследствии» (100, стр. 6).

Реакционная историография (Неведенский, Де-Пуле и др.) отличалась особой желчностью и изощренностью в отрицательных оценках Писарева. Реализм с его нигилистическими тенденциями рассматривался как исключительно «патологическое явление», чуждое русской жизни, как «болезненный продукт» цивилизации (72, стр. 487), как чуждое русской жизни явление, узкое сектантство, проповедующее социальный террор, анархизм, «скотский эгоизм» и «культурное гонение» (71, стр. 100, 106, 110). Правда, среди буржуазных исследователей были и такие авторы (Соловьев, Овсянико-Куликовский, Котляревский, Водовозов и др.), которые стремились объективно подойти к оценке воззрений Писарева, считали их исключительным по своей новизне радикальным течением 60-х годов, в котором прозорливо предопределена историческая перспектива.

Представители современной буржуазной историографии (Баргорн, Бердяев, Зеньковский, Лосский, Ярмолинский и др.) не оригинальны в своих выводах. Они следуют тем оценкам Писарева, которые были даны его идейными противниками в прошлом. Они намеренно не замечают боевого духа писаревского мировоззрения в борьбе с крепостничеством, отрицают стремление Писарева к каким-либо коллективным началам и социалистическим идеалам, а его политическую линию стараются представить либеральной.

Буржуазные идеологи утверждают, что у Писарева наблюдалась якобы склонность к мистике, а поэтому материализм его был «мнимым», а радикализм — «глубоко спиритуалистичным». Они преднамеренно подчеркивают писаревский индивидуализм, приписывают ему культ «автономии» личности и сравнивают его взгляды со взглядами Ницше. В нигилизме Писарева Лосский видит открытое «презрение» к искусству и философии (119, стр. 63), а Бердяев усматривает в нем «принудительный аскетизм, некое насильственное обеднение… навязываемое извне творчеству и мысли». В западногерманской литературе господствует точка зрения, отождествляющая нигилизм Писарева с анархизмом, который проявляется будто бы в отрицании всякого общественного строя, каким бы способом он ни был вызван к жизни.

Уже ранняя марксистская литература в лице Засулич, Плеханова, Воровского, хотя и не полностью вышла из-под влияния тенденциозных оценок Писарева и порой представляла его разночинцем, пытающимся «за свой счет перевернуть землю» и предпочитающим «частную» нравственность «гражданской» (87, стр. 387), боролась против преднамеренных извращений писаревских взглядов в целом. Писарев рассматривался в ней в основном как прогрессивный деятель, революционер-демократ, продолжатель революционных традиций России.