Виссарион Белинский - Драматические сочинения и переводы Н. А. Полевого. Часть третья

Виссарион Григорьевич Белинский

Драматические сочинения и переводы Н. А. Полевого. Часть третья

ДРАМАТИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ И ПЕРЕВОДЫ Н. А. ПОЛЕВОГО, ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГАМЛЕТ – УГОЛИНО. Санкт-Петербург. В тип. Н. Греча. 1843. В 16-ю д. л. 560 стр.

Мы уже говорили о первых двух частях драматических «представлений» г. Полевого (см. «Отечественные записки» 1842. Т. XXV, стр. 1 «Библ. хрон.»); но вышедшая теперь третья часть их вновь приводит нас в раздумье о драматическом поприще этого Шекспира Александрийского театра, и потому нам следовало бы опять поговорить о нем; но, не желая повторять уже однажды сказанного нами и умея отдавать должную справедливость основательным и хорошо изложенным мнениям, кому бы ни принадлежали они, – мы выписываем здесь, из первой книжки «Москвитянина» 1843 года (стр. 295–298)[1], суждение этого журнала о патриотических драмах г. Полевого, – в полной уверенности, что все порядочные люди так же безусловно согласятся с этим суждением, как мы с ним согласились.

Все драмы г. Полевого, имевшие успех, доказывают, что у нас всякое произведение, вовсе чуждое художественного достоинства, но основанное на патриотическом чувстве, будет всегда иметь успех в нашей публике. Зрители, смотря на такую драму, рукоплещут не пиесе, не автору, а своим собственным чувствам, которые в них затронуты, а затронуть их в русском народе не много надобно искусства. Писатели с огромным талантом не посягают на изображение таких высоких чувств, боясь уронить их недостатком сил в искусстве или вызвать не заслуженное ими рукоплескание; писатели без надежды на свой талант не смотрят на то и во что бы ни было хотят снискать одобрение.

Патриотическая драма, угождающая вкусу народа и любимым его чувствам, у нас не переводилась. Вспомним «Великодушие, или Рекрутский набор» Ильина, «За богом молитва, а за царем служба не пропадает» Иванова. Князь Шаховской умножил также этот репертуар, особенно воспоминаниями двенадцатого года. Г-н Полевой, помнивший действие, какое эти драмы произвели на публику, возобновил этот род во всех его подробностях, с теми же достоинствами и недостатками. Лица его целиком берутся из прежних драм, выкроенные по той же мерке, и говорят тем же самым языком.

Доказательством справедливости нашего мнения о драме г. Полевого, что она успехом своим обязана чувствам патриотическим, а не своему литературному достоинству, может служить одна из напечатанных теперь пиес – «Солдатское сердце, или Биваки в Саволаксе». В ней выведено событие из жизни г. Булгарина, как сознается сам автор, хотевший после патриотических драм прославить и добрый подвиг своего искреннего друга. Драма упала, по признанию самого же автора. Какая была этому причина? На афишке не было объявлено, что драма представляет подвиг из военной жизни г. Булгарина; да если бы и было объявлено, то публика Петербургская так любит г. Булгарина, как он сам нас нередко в том уверяет, что подобное объявление, конечно, не повредило бы успеху пиесы. Враги же его, верно, не так уж сильны, чтобы могли составить заговор против его драматической апофеозы, написанной в знак дружбы г. Полевым. Нет, причина не в том. В драме выведено событие из простой жизни частного человека, уж без всяких патриотических чувств, без громких или завлекательных имен Державина, Хемницера, Сумарокова… тут требовалось одно простое искусство, без всякой помощи посторонней, и драма упала, потому что искусства не было.

Когда нет у автора в запасе патриотических чувств, чтобы привлечь нашу публику, то он прибегает к известным историческим именам нашей литературы, выводит без всякого угрызения совести Державина, Хемницера или уродует Тредьяковского, Сумарокова, вызывает рукоплескания себе громкими стихами нашего лирика или баснями Хемницера, или заставляет смеяться на счет дурных стихов Тредьяковского, уродливо прочтенных актером, или пародирует сцену между Триссотином и Вадиусом, заменив их именами Сумарокова и Тредьяковского… Мотивы всё не новые, давно употребленные князем Шаховским и другими… Только жаль, что тут вмешиваются имена такие, которыми мы должны дорожить и которые надобно выводить осторожно… Неприятно же слышать, как Державин и Хемницер, наперерыв друг перед другом, хвастают своими стихами на глазах всей публики…

Друзья г. Полевого, говоря об его драмах, всегда прибавляют: «Если бы г. Полевой не писал для сцены, что было бы с русским театром?» Весьма достойно замечания, как г. Полевой, владеющий умом сметливым и оборотливым, являлся всегда там, где совершалось падение какого-нибудь рода словесности… Упали журналы в Москве и Петербурге и, состаревшись, лениво меняли свои страницы… Г-н Полевой явился кстати с своим «Телеграфом»… Умер Карамзин, не завещав никому исторического пера своего… Г-н Полевой тут как тут с «Историею русского народа»… Упала русская драма на нашей сцене. Деятельный и остроумный князь Шаховской сходит с нее с бесконечным роем своих произведений. Г-н Кукольник делает трагические усилия, чтобы поддержать нашу Мельпомену, но и тот покидает роль драматика. Сцена почти пуста и живет только переделками с французского… Г-н Полевой и тут поспевает и строит какую-нибудь драму из обломков патриотической драмы Ильина и Федорова, из прежних мотивов князя Шаховского, из ужасов неистовой мелодрамы французской, воспроизведенной им в «Уголино», из прежних детских своих воспоминаний о драме Коцебу, с примесью некоторых новых из Дюма, Гюго, Шиллера, Шекспира, а иногда из опер, как, например, «Фрейшица» и проч. Вот происхождение драмы г. Полевого… Это постный ужин, который хозяин дома, за неимением свежей провизии, на скорую руку составляет из оставшихся объедков от своей обеденной трапезы и предлагает неожиданно наехавшим гостям… Они и тому рады, по известной пословице русского хлебосольства о безрыбье…

Ничего не может быть справедливее и беспристрастнее этого суждения, так замысловато и остро высказанного! Есть истины до того очевидные и неопровержимые, что в них не могут не соглашаться люди самых противоположных характеров, самых несходных убеждений и направлений, словом, люди, которым как будто назначено ни в чем не соглашаться друг с другом. Такова, например, истина суждения «Москвитянина» о патриотических и всяких других «представлениях» г. Полевого: мы, ни в чем не согласные с «Москвитянином», признаем его мнение о драмах Полевого неоспоримо истинным и думаем, что если сам г. Булгарин, сей искренний друг г. Полевого, не согласится теперь с этим мнением, то разве по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам настоящей минуты…[2] Что же касается до мнения «Москвитянина» об изворотливой и сметливой литературной деятельности г. Полевого, всегда поспешающей строить и созидать на развалинах падших зданий, из мусорных материалов самых этих развалин, – то это мнение, с которым мы безусловно согласны, еще прежде «Москвитянина» высказано самим г-м Булгариным, с которым мы тогда же в этом согласились. А было это, помнится, еще в 1839 году; и «Отечественные записки» в свое время сообщили публике этот любопытный факт беспристрастия г. Булгарина в деле литературного суждения о друге; но как повторение основательных мнений, чьи бы они ни были, служит к их распространению и утверждению, то мы вновь сообщим читателям интересное мнение г. Булгарина, – тем более что это нужно нам, в настоящем случае, для доказательства единодушного согласия всех и каждого в деле слишком очевидных истин.

Почтенный Н. А. Полевой пишет, как говорят, полосами. О чем речь в публике, за то принимается почтенный Н. А. Полевой. Была эпоха журналов, Н. А. издавал журнал; была мода на Шеллингову философию и политическую экономию – он писал о философии и политической экономии. Настала мода на романы, он стал писать романы. Альманахи ввели в моду оригинальные повести – Н. А. стал писать повести. Заговорили об истории, – вот есть и история; наконец, вкус высшего сословия и публики явно обратился к театру, и Н. А. Полевой пишет трагедии, драмы, драматические представления, драматические были и водевили. Пишет он так много, что мы не можем постигнуть, когда он выбирает время, чтобы читать и учиться! Н. А. Полевой человек умный и удивительно смышленый. Он не может написать ничего решительно дурного, а между тем написал он много хорошего. Что он ни напишет, во всем пробивается то талант, то сметливость, то ловкое подражание, и все приноровлено к понятиям большинства. Невозможно быть беспристрастнее нас к Н. А. Полевому, и, невзирая на прошедшее, мы всегда отдаем справедливость его таланту, уму, трудолюбию, а больше всего его сметливости, в которой он не имеет равного в нашей литературе[3].

Совершенная правда! Так как пришлось к слову, заметим тут же, что этою действительно удивления достойною сметливостью обладает, между русскими литераторами, не один г. Полевой: отдавая ему полную справедливость, мы не должны же быть несправедливы и к г. Булгарину, тоже обладающему замечательным талантом в этом роде. Вся разница в характере таланта: г. Полевой больше устремляется, как справедливо замечает «Москвитянин», туда, где совершилось падение какого-нибудь рода словесности; г. Булгарин, напротив, является неожиданно большею частию после какого-нибудь успеха посредством литературного оборота. В то время как мода на альманахи заставляла г. Полевого писать повести, – их писал и г. Булгарин; успех альманахов заставил г. Булгарина издать «Талию»;[4] удачная подписка на не конченную доселе «Историю русского народа»[5] имела своим следствием неудачную и тоже не конченную «Россию» г. Булгарина; успех «Посредника» родил «Эконома»; успех «Наших» произвел «Картинки русских нравов»; политипажная история Суворова г. Полевого породила «Романтические сцены из жизни Суворова» с политипажами же, которые, говорит г. Булгарин, скоро явятся в свет; успех драматических «представлений» г. Полевого на Александрийском театре породил неуспешную, впрочем, «Шкуну Нюкарлеби». Подражая всему успешному, г. Булгарин иногда огорчается, если видит, что задуманное им «успешное» – упреждается чужим «успешным», особенно «успешнейшим». Так, например, «Юрий Милославский» упредил выходом «Димитрия Самозванца» – и за то навлек на себя довольно грозную критику в «Северной пчеле». Равным образом, г. Булгарин не любит совместничества: просим читателей вспомнить известную историю о капустных кочерыжках…[6]