Марина Цветаева - Тетрадь третья

Марина Цветаева

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

ВЫПИСКИ ИЗ ЧЕРНОВОЙ ТЕТРАДИ ЕГОРУШКА

(зеленая, квадратная, с картой — начата 11-го марта 1928 г., в Мёдоне, кончена 11-го сентября 1928 г., в Понтайяке (Жиронда)).

Мурины слова и мои записи

А из карет, господа — одну

Скорой и верной помощи!

(NB! признаю. — Очевидно — дроги.)

Не успели еще меня доукорить в бессмысленности, как уже начинают корить за «голую мысль», «мозг», абстракцию — и т. д.

Поди — угоди!

А я — в ответ:

Не боюсь я никого,

Кроме Бога одного!

…бабья

Душа дойна!

Историю я люблю не в Werden, а в gewesen sein (т. е. geworden!),[1] отмытую временем от накипи газет. Время — сортировочная. Или — когда промывают золотой песок. (Золотопромывная.)

В моей душе одно волненье,

А не любовь пробудишь ты[2]

Волненье: т. е. на белой стене дня — белую и черную тень любви.

…Многое мне приходится говорить явно — через голову, имеющее быть услышанным — потом, «когда меня не будет», не когда меня не будет, а когда меня — в тебе не будет, когда ты во мне кончишься.

Любовь без ревности есть любовь вне пола. Есть ли такая? 1) без ревности 2) вне пола. Есть любовь с невозможностью ревности, т. е. любовь несравненного, вне сравнения стоящего. Так, может ли Гёте ревновать любимую — к любому? (Ревность — ведь это некий низший заговор равных. Своего рода — братство. Одну дрянь променяла на другую дрянь.)

В ревности ведь элемент — признания соперника, хотя бы — прáва его на существование. Нельзя ревновать к тому, чего вообще не должно быть, к тому, которого вообще — нет. (А Пушкин — Дантес?) Нельзя ревновать к пустому месту (néant[3]).

В ревности есть элемент равенства: ревность есть равенство. Нельзя ревновать к заведомо-низшему, соревноваться с заведомо-слабейшим тебя, здесь уже ревность заменяется презрением.

Позвольте, но есть разные планы превосходства (соревнования). Бетховен превосходил любого — сущностью, но любой превосходил Бетховена — красотой. Гёте (80-ти лет) превосходил любого гением (и красотой!), но любой превосходил его молодостью.

Ревность от высшего к низшему (Бетховена — к Иксу, Гёте — к Игреку, Пушкина — к Дантесу) не есть ревность лица к лицу, а лица — к стихии, т. е. к красоте, молодости, скажем вежливо — шарму, к<отор>ые есть — стихия (слепая).

К лицу ревновать не будешь, сам полюбишь! Гёте не может ревновать к Бетховену — вздор! Либо: не та ревность, боль — иного качества: боль-восторг, за которую — благодарность.

Но ревность Гёте к помощнику садовника, на к<оторо>го загляделась его <пропуск одного слова> (я такого случая не знаю: наверное — был) — есть именно ревность в ее безысходности, ревность к стихии — и потому — стихийная.

Только не надо путать стихии — с данным, его «лицо» (не-лицо) удостаивать своей ревности (страдания). Надо знать, что терпишь — от легиона: слепого и безымянного.

И чем нулевее соперник — тем полнее ревность: Пушкин — Дантес. (Нулевее — и как круглый нуль, и как последний нуль порядкового числительного: миллионный, ста-миллионный и т. д.)

В лице Дантеса Пушкин ревновал к нелицу. И — нелицом (пóлом — тем самым шармом!) был убит.

(Это пока что — всё я, а теперь — Мур.)

мур

(Муру — 8-го мая 1928-го года — 3 г. 3 мес. 1 неделя 1 день — Мёдон. NB! Переписываю ровно 10 лет спустя — 3-го мая: Муру 13 лет, 3 месяца, 3 дня. Рост 1 м. 73, уже тень (светлых) усов, вес — точно не знаю: около 65 кило) — Vanves —

— Вы не будете осел, когда старше?

(мне — в ванной)

Вчера С.: — Мур, пингвин хороший, ты с ним будешь спать?

— Да, с птицем, с соловьем.

(единств<енное> число: птиц)

— У меня такие сильные брови!

(почти никаких)

На своих имянинах, чужому седому господину (к<отор>ый в него влюблен!)

— Какие у тебя белые волосы! Ты их покрасил?

Бестактен, т. е. говорит всё, что думает. Безногому Жене:[4] — Почему у тебя одна нога? Нужно две. Где ты вторую оставил?

(NB! — резонный вопрос: именно — где и оставил. Есть даже точный адрес.)

Вчера, в мёдонском лесу, о чужом старом господине (тропическом мореплавателе), идущем рядом, совершенно громко: — Какой грубый голос! (дважды — намеков, взглядов и нажимов не понимает.)

Ласковый, добром всё можно, страстно увлекается (сáхнты (шахматы), новый автомобиль — и т. д.), обожает сказки. Репертуар — мой: Про паровоз который отцепил свои вагоны (мое: чистое безумие!) — Карлик-Нос — Жмурки (Медведь и девушка) — Спящая Красавица (хорошо рассказываю: особенно сон) — Белоснежка — Маленький Мук.

Явно, определенно не любит стихов, ничего ритмического, сразу перестает слушать и понимать, а — еще меньше был, как только стихи (в тексте) — ну, хоть две строки — раздраженная гримаса, и: — Перестаньте — так… (т. е. — стихами). Можно сказать — воинствующе не любит. Слышать не может!

Дама, льстиво: — Какие у тебя чудные колечки! Мур, грубо: — У меня не колечки, у меня только волосы.

— Когда я буду маленький…

(Маленьким не был — никогда.)

Начинает понимать грусть. Вчера, неожиданно: — Деревья грустные. — Почему они грустные? — Они не хочут жить в земле. Я (в надежде на небо) — А где они хотят жить? — Да хочут жить в воде. (Собственное вожделение, обожает воду — везде, кроме ванны: — Спасайте меня-я-я! — Не хочу быть чистый, хочу быть грязный.)

Ребенок ни умственно ни сердечно не выдающийся, в пределах естественной хорошести и умности трехлетнего ребенка, ннно — есть в нем что-то, очевидно — в виде (а просто вида — нет, вид — чего-нибудь и, скорей, — ВСЕГО) заставляющее одного называть его Наполеоном, другого — Муссолини, третьего — профессором, четвертого чудаком — Зигфридом[5] — римлянином (а здесь (позднейшая вписка) в Понтайяке — мясник: — переплыл ли он уже Ла-Манш?).

(Пропустила о стихах:)

Когда говорит стихи, то по желанию переставляет и сокращает:

Человек, и зверь, и пташка

он: Человек и пряжка

явно не заботясь ни о размере, ни о смысле.

Запись:

Чтобы иметь точку зрения на вещь, нужно на нее смотреть.

Ложь. Не себя презираю, когда лгу, а тебя, который меня заставляет лгать.

Что легче чем говорить правду? (мне) — Разве что — воду пить!

Плохо лгу.

Ложь — предательство самого себя, отречение от себя — в виде своего поступка, своего слова.

Моя ложь (жалость) — расписка в чужой слабости: не за себя боюсь, за тебя боюсь. Если бы жить с богами — или хоть с полу —…

Скрещенные руки:

Нам, чтобы дать крест, нужно руки — сложить. (Тот — раскрыл.)

7-го июня 1928 г.

Отрывок письма к Б. П.

Б<орис>, наши нынешние письма — письма людей отчаявшихся: примирившихся. Сначала были сроки, имена городов — хотя бы — в 1922 г. — 1925 г.! Из нашей переписки исчезли сроки, нам стало стыдно — что? — просто — врать. Ты ведь отлично знаешь — то, что я отлично знаю. Со сроками исчезла срочность (не наоборот!), дозарез-ность друг в друге. Мы ничего не ждем. О Б<орис>, Б<орис>, это так. Мы просто живем, а то (мы!) — сбоку. Нет, быв впереди, стало — вокруг, растворилось.

Ты мне (я — тебе) постепенно стал просто другом, которому я жалуюсь: больно — залижи. (Раньше: — больно — выжги!)

9-го июля 1928 г. приехала в Понтайяк (под Ройаном — Жиронда) — мифологическая рощица — дай Бог.

…С ветками, с листьями

Женская исповедь —

Шестикрылия двустиший

Лес: сплошная маслобойня

Света: быстрое, рябое,

Бьющееся как Ваграм.

Погляди, как в час прибоя

Лес играет сам с собою!

Так и ты со мной играл.

NB! Варианты Вместо 1-го леса — хлябь, вместо 2-го вал.

(Но лучше — лес, ибо от лесу началось.)

(Н. П. Г<ронскому>[6] — в память наших лесов)

Мур: — бежý — ляжу —

красная шляпа

(План повести. — Записи)

Поезд увозил назад