Борис Тененбаум - Тюдоры. «Золотой век» Страница 57

Но в феврале 1587 года она подписала наконец смертный приговор, вынесенный ее судом.

Глава 30

Английское Предприятие дона Филиппа

I

Вести о казни Марии Стюарт достигли европейских столиц очень быстро, но, пожалуй, самыми первыми их получили испанцы. Помимо многочисленных донесений, поступавших к ним от торговцев-нейтралов вроде венецианцев, помимо донесений агентов на службе у Александра Фарнезе, наместника дона Филиппа в Нидерландах, были еще и так называемые «…специальные источники…».

Так что о событии, происшедшем в Англии 18 февраля 1587 года, в Мадриде узнали – и сведения были не откуда-нибудь, а прямо из английского посольства в Париже.

Посол Англии сэр Эдвард Стаффорд однажды в разговоре с испанским послом, уже хорошо нам известным – доном Бернардино де Мендоза, – выразил желание быть полезным королю Испании, дону Филиппу, «…во всем, что не будет противоречить интересам его государыни, королевы Елизаветы…». Дон Бернардино проявил полное понимание деликатного положения собеседника – которое действительно было деликатным, потому что король Филипп II Кастильский и королева Елизавета I Английская по отношению друг к другу пребывали в состоянии необъявленной войны.

C тех пор жалованье Стаффорду шло не только из Лондона.

Сам же дон Бернардино получил возможность знакомиться с дипломатической почтой, приходящей из Англии в ее посольство в столице Франции, без каких бы то ни было помех и задержек. Так что известия о казни Марии Стюарт испанцы получили раньше всех. Сама по себе эта 43-летняя женщина с плохими зубами, облысевшей головой и отвратительной репутацией мужеубийцы мало интересовала короля Испании. Однако она была наследницей английского престола, перед смертью завещала свои династические права дону Филиппу и с юридической точки зрения, принятой в католической Европе, была совершенно права.

После смерти Марии Стюарт династические права переходили к ее сыну, Джеймсу, королю Шотландии. Он, однако, был воспитан как протестант и по законам католической Европы из престолонаследия исключался.

А следующим в ряду наследников стоял дон Филипп, не только как бывший муж Марии Тюдор, старшей сводной сестры Елизаветы, и не только как племянник первой и – согласно мнению Папы Римского – единственной законной жены Генриха VIII, отца Елизаветы, но и как старший среди потомков Эдуарда III по Ланкастерской линии.

Собственно, Елизавету I католики вообще считали не только еретичкой – и уже в силу этого недостойной престола, – но еще и незаконнорожденной и ссылались при этом на весомое мнение ее собственного отца, короля Генриха VIII.

Однако вопрос этот носил чисто академический характер. K 1587 году она была на престоле уже 29 лет, пребывала на нем совершенно прочно и располагала настолько неоспоримой властью и авторитетом, что даже позволяла своим советникам некую легкую форму несогласия с ее официальной линией.

Это даже шло на пользу делам – понять, что такое «…официальная линия Елизаветы Первой…», было нелегко даже людям, которые хорошо знали английскую королеву. Елизавета I, королева Англии, была уже не той молодой женщиной, которая когда-то вступила на престол «…божьим соизволением…», чудом избежав расставленных ей силков и ловушек. В 1587 году она была знатной дамой, на шестом десятке, капризной и взбалмошной, способной менять свои решения по десять раз на дню и не останавливавшейся перед тем, чтобы в минуту раздражения надавать оплеух своим фрейлинам или (в самом прямом смысле этого слова) надрать уши кому-то из своих приближенных.

А кроме того, королева Елизавета была и изощренным политиком, что она охотно прятала за маской взбалмошной старой дамы.

II

Уж казалось бы, свершившаяся смерть – дело неотменяемое и непреложное. Но Елизавета попробовала поиграть в свои игры даже тут и представить себя «…жертвой роковых обстоятельств…». После казни Марии Стюарт она доверительно сказала венецианскому послу, что «…приказ о казни был отдан только для того, чтобы успокоить общественное мнение, но дурак-секретарь дал делу ход, и вот, случилось непоправимое…».

Беседа шла на итальянском – королева хотела выказать послу внимание. Не знаю, поверил ли ей посол. Скорее всего, что нет, не поверил. Венецианские послы, как правило, были далеки от наивности…Но, разумеется, он остался верен дипломатическому протоколу и беседовал с королевой вежливо и предупредительно.

Но посол, конечно же, понимал суть дела не хуже своей лукавой собеседницы – Елизавета пришла к выводу, что надо устранить саму возможность перехода престола в руки католической партии.

Лорд Берли и сэр Фрэнсис Уолсингем ее убедили – казнь «католической наследницы» после дела Бабингтона стала государственной необходимостью. Постоянным заговорам с целью освобождения Марии Стюарт – с невысказанной идеей, что наградой рыцарю будет ее рука, – надо было положить конец.

Однако впечатление от сделанного уже дела надо было как-то смягчить.

Например, королеве Елизавете надо было подумать о Шотландии и о том, как отзовется казнь Марии Стюарт на ее сыне, короле Джеймсе. Хотя сам Джеймс Стюарт вряд ли был переполнен сыновними чувствами по отношению к матери, которой он не знал и в ненависти к которой он был воспитан, – но вот шотландские лорды вполне могли использовать прискорбный факт казни как предлог к началу свары на северной границе, а это было бы очень некстати.

Поэтому Джеймсу была обещана субсидия – ничего лишнего, королева была скуповата – и предложено благовидное объяснение, что, в сущности, «…просто случилось недоразумение…».

Вот для этого очень пригодился «дурак-секретарь» с его излишним, не по разуму, рвением.

И она немедленно начала принимать «…корректирующие меры…». Потолковала, как мы видим, с венецианским послом, пообещала субсидию шотландцам…

A секретарь по имени Уильям Дэвисон был отдан под суд лордов, приговорен к заключению в Тауэр, к гигантскому штрафу в 10 тысяч фунтов стерлингов – сумме, вдвое большей, чем все частные инвестиции в экспедицию «Золотой Лани», вместе взятые.

Правда, потом Дэвисон был выпущен на свободу с сильно урезанным штрафом, на выплате которого особенно не настаивали, и продолжал служить королеве все в той же должности секретаря – но все это было уже потом.

А пока он послужил своей повелительнице, исполнив роль «…тупого служаки, не понявшего ее истинных намерений…». Что сказать? Даже и очень проницательные люди приходили в тупик, пытаясь понять истинные намерения королевы Елизаветы…

Но в данном случае секретарь их, пожалуй, угадал…

III

Отношения Англии с Испанией катились под откос еще с 1580 года. Дело в том, что именно в 1580 году дон Филипп унаследовал трон Португалии, когда скончался Энрике, португальский король-кардинал[48]. Королем он, собственно, стал случайно – он был регентом при племяннике, доне Себастьяне, погибшем в ходе военной экспедиции против Марокко. Энрике умер, не назначив Регентский Совет – преемник ему не был избран. Дон Филипп, один из наиболее предпочтительных претендентов на португальский престол, решил вопрос наследия силой – в ноябре 1580 года он направил в Португалию герцога Альбу.

Лиссабон был захвачен, и дон Филипп был «…избран королем Португалии…» – при условии, что Королевство Португалия и его заграничные территории не станут испанскими областями. С точки зрения Англии, это было неприемлемо – слишком уж большое могущество сосредоточивалось теперь в его руках. Враждебный дону Филиппу претендент был немедленно поддержан, и испанцам пришлось в 1582–1583 годах вести отдельную военную кампанию для того, чтобы задушить сопротивление на Азорских островах, португальском владении в Атлантике.

Дон Филипп отыгрался – в Ирландии были высажены итальянские и испанские наемники, которые официально числились «…войсками Папы Римского…». В вечно бунтующей Ирландии это произвело эффект масла, вылитого в костер.

Что, конечно же, вызвало ответные меры – сейчас, по-видимому, весь процесс был бы назван «эскалацией» – протестантские советники все-таки уговорили Елизавету вмешаться в войну в Нидерландах. Ссылались они, ясное дело, только и исключительно на государственные интересы.

Война стоила дорого – английские деньги в Нидерландах текли как вода, за короткий срок туда была вложена огромная сумма в 140 тысяч фунтов стерлингов, казна трещала по всем швам – и королева сильно нервничала. Она то посылала графа Лестера с войсками на континент, то требовала его немедленного возвращения.

Генрих Наваррский во главе протестантов вел во Франции свою войну – и просил о помощи «…великую английскую королеву, опору истинной веры…». Елизавета отвечала ему очень сварливыми письмами, в которых требовала уплаты прежних субсидий, оформленных как займы. Генриху, право же, было не до выплаты прежних долгов, на оплату наемной немецкой кавалерии требовались живые деньги – а их-то ему и не давали…