Евгений Глущенко - Час мужества

Глущенко Евгений

Час мужества

Евгений ГЛУЩЕНКО

ЧАС МУЖЕСТВА

Статья

На первую четверть века советской истории пришлись две большие войны - гражданская и Великая Отечественная, - которые вместе с первой мировой стоили нам стольких человеческих потерь, сколько Россия не имела за всю свою тысячелетнюю историю. И немудрено, что памятью о гражданской страна и литература жили два межвоенных десятилетия. Большинство советских писателей старшего поколения сами были ее участниками, а потом в своем творчестве возвращались мыслью к тому героическому времени. Перипетии гражданской войны, ее героев отлично знали те, кто родился в 20-е и 30-е годы, литература о войне сопровождала людей в эти годы в школе, в вузе, на работе. Неизвестно, сколько бы жила память только о победах, поражениях и потерях той далекой гражданской, если бы не заслонила ее другая война, потрясшая наши души многажды сильнее.

В нашем сборнике представлен военный рассказ и очерк советских лет. Это наиболее оперативные литературные жанры, позволившие писателям откликаться на фронтовые события незамедлительно, в ряде случаев сразу же по выходе из боя.

Две войны, о которых идет речь в произведениях сборника, не были похожи ни на одну из войн XVIII - XIX вв., в каких участвовала Россия. Ни в одной из тех войн не решался вопрос о самом существовании страны и государства. В гражданскую решался вопрос: выстоит или погибнет Советская власть; в ходе Великой Отечественной - сохранится ли Советский Союз как самостоятельное государство в его довоенных границах или же от него будет отторгнута его европейская часть, в т. ч. исконная Русь, и будет превращена в колониальную территорию?

Превратить Прибалтийские республики, Украину, Белоруссию и европейскую часть РСФСР в колонии германского рейха - таково было ясно выраженное устремление фашистского руководства. Более того, в своей программной (и погромной!) книге "Майн кампф" Гитлер провозгласил целью нацистов не только завоевание славянских земель, но и почти поголовное уничтожение их населения. В середине 30-х годов в военно-теоретическом журнале фашистской армии было сказано: "Тотальная война означает полное уничтожение побежденного народа и его окончательное и бесповоротное исчезновение с исторической арены". Исходя из этой теоретической посылки, Гиммлер давал подчиненным ему убийцам конкретную директиву: "Немцы должны убивать от трех до четырех миллионов русских в год, чтобы не допустить прироста коренного населения в будущей империи". Имея такую задачу, фашистские армии вторглись на советскую землю ранним утром 22 июня 1941 года.

В 1918 - 1920 гг. для десятков миллионов русских крестьян, десятков тысяч помещиков решался вопрос о том, в чьих руках будет земля - основное достояние тогдашнего российского общества. Этим определялся ожесточенный и кровопролитный характер гражданской войны. В 1941 - 1945 годах для всего советского народа стоял вопрос: победить или погибнуть? Оттого Великая Отечественная война в историю войн вошла как самая страшная, самая жестокая, самая жертвообильная война.

Гражданская война была войной классов, все ее события поэтому несли печать классовой ненависти высочайшего накала. Обоюдная ненависть неимущих и имущих накапливалась веками и наконец получила выход. Запасы ненависти, видимо, были столь велики, что они не могли быть израсходованы в течение трех лет гражданской. Более того, сама война между двумя сегментами российского общества, между согражданами пополнила эти запасы, чем, возможно, объясняется та легкость, с какой Сталину и его окружению удалось развязать так называемую классовую борьбу в 30 - 50-е годы.

Жестокая вражда воюющих сторон поразила воображение советских писателей первого поколения, и они, будучи честными художниками, рассказывали в своих произведениях о великой ненависти врагов, говорящих на одном языке. Этой теме посвящен рассказ Ф. Гладкова "Зеленя". Герой рассказа юный боец красных войск мальчик Тит говорит о себе: "...Я ненавистью сильный... и у меня - революционная идея". Такому же юнцу, как он, Тит рассказывает о своей жизни: "Я в революции уже год. Из дома бежал, школу бросил... У меня отца расстреляли в Харькове... железнодорожника. И я сказал себе: буду их колошматить, как крыс... до конца! И вот этой винтовкой сам застрелил двух белых офицеров. И буду бить... бить их! ...до последнего!" Мальчик действительно одержим "революционной идеей". Ненависть доставляла ему искреннюю радость, та же ненависть укрепила его дух и вытеснила страх даже перед неминуемой смертью.

Красный отряд разбит, Тит вместе с немногими уцелевшими бойцами попадает в плен, ему грозит расстрел. Пленников выстраивают, затем выводят группами на казнь. Приходит очередь Тита: "Черкес стал серым, оскалил зубы и опять замахнулся на него прикладом, но, встретив взгляд Титки, остановился. Должно быть, его поразил и обезоружил взгляд молоденького парня". Перед расстрелом Титу приказывают раздеться, чтобы не испачкать кровью одежду (жадность!) и лечь, но Тит погибает стоя и одетым.

На противоположной стороне, в стане белых, ненависть полыхала с не меньшей силой, подчас заставляя людей терять человеческий облик.

Князь Чугреев из рассказа Вс. Иванова "Долг" становится предводителем отряда прославившегося особой жестокостью. Захваченному ночью комиссару красного карательного подразделения он говорит: "Наконец, чтобы достичь такой ненависти, какая у меня, надо четыре года травить, гонять, улюлюкать на перекрестках, в глаза, в рот харкнуть!" Здесь свои причины для ненависти: лишение власти, богатства, привычного положения в обществе. Аристократ утрачивал сразу многое, по сравнению с ним состоятельный уральский казак Митьша (Вс. Иванов. "Про двух аргамаков") терял куда меньше, но для него это было все. "...Митьша крестами на груди трясет и кричит:

- Царя отдаю, а веру мою не тревожь! Имущество с кыргызами да другими собаками делить не хочу".

В годы гражданской войны особенно ожесточенно защищали свою собственность богатые казаки - будь то на Дону, на Кубани, на Урале. Нежелание "делить имущество" доводило их до свершения люто жестоких поступков. "А вот в Новороссийске, - рассказывает Д. Фурманов в очерке "По каменному грунту", - так недалеко, они (казаки. - Е. Г.) уже наставили виселиц... они подводят пленного к перекладинам, заставляют его надевать на шею веревку и вешаться самому... Бр-р-р... Не одного, не двух - сотнями ведут под перекладины этих несчастных невольных самоубийц. Офицеры крутят усы, хохочут. Изредка плюют в лицо проходящим пленникам - так, как бы невзначай, как бы не разбирая: камень тут или человек. Они уже устали издеваться..." Подумать только: русские офицеры вешают, издеваясь притом над ними, тех самых солдат, с которыми еще год или два назад воевали вместе против общего врага в полях Восточной Пруссии, Польши и Литвы.

Гражданская война расколола общество на два враждебных лагеря. Врагами стали солдат и офицер, еще вчера мокнувшие вместе в сыром окопе в ожидании немецкого наступления, плечом к плечу ходившие в атаку; не знают пощады друг к другу вчерашние школьные товарищи, сидевшие на одной парте (Ф. Гладков. "Зеленя"). Убивает брат брата, оказавшегося в стане врагов: "Через всех казаков проскакал Егор к брату. "Эх, - грит, - Митьша, прощай, изменник. Стыдно мне за тебя и за все семейство наше казацкое! Помирай от моей руки". И вдарил его шашкой" (Вс. Иванов. "Про двух аргамаков").

Ненависть порождает ненависть и снова ненависть, насилие разрастаются, и не видать конца этому. Но в конечном итоге, поскольку это противоречит человеческой природе, люди, если они нормальны, устают от бесконечной вражды и начинают жаждать примирения. Тогда возникает новое мышление. К нему мы пришли сегодня, заново пересмотрев свои отношения с окружающим миром. Неужели люди, говорящие на разных языках и живущие по разные стороны океана, обречены быть врагами? Кто их обрек на это? Такое прозрение приходило (не могло не приходить) и к нашим предшественникам.

О неожиданном озарении, осветившем усталые, остервенившиеся души участников гражданской войны, рассказывает А. Серафимович ("На панском фронте"). Красноармеец, воевавший на Восточном фронте, вспоминает необычайный для войны эпизод: "Казаки резали на спинах наших пленных ремни, выжигали на груди звезду, закапывали живыми. Ну, мы в долгу не оставались. Так и шло". Шел обмен зверствами, пока комиссар не поставил странный для ожесточившихся сердец эксперимент. Взятых в плен бородатых, одичавших от фронтового неустройства и бесконечных убийств казаков, ожидавших расправы, комиссар распорядился вымыть в бане, одеть в чистое белье, а потом встретить оркестром. "А вечером, - продолжает очевидец, устроили им митинг, рассказали, что они нам братья - только глаза им заволокло. Повели в театр кинематограф, концерт устроили". Эксперимент полностью удался, нормальная человечность принесла немедленную пользу: бывшие враги стали надежными бойцами Красной Армии.