Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

Александр Андреевич Проханов

Алюминиевое лицо. Замковый камень

Сборник (Издается в авторской редакции)

Алюминиевое лицо

Роман

Глава 1

Петр Степанович Зеркальцев, сорока лет, высокий, легкий. Одет небрежно, в дорогом, чуть помятом пиджаке. На плечи наброшен шелковый французский шарф. Лицо продолговатое, смуглое, с темными, гладко зачесанными волосами, с едва заметной, играющей в уголках губ иронией, которая исчезает в широкой заученной улыбке, если его узнают и кланяются из толпы. Глаза серые, внимательные, зоркие, со светлыми металлическими точками, в которых мгновенно фокусируется окружающий мир, превращаясь из разноцветного хаоса в точно сконструированный образ. Этот образ укрощенного и осмысленного мира откладывается в памяти, как в лаборатории, где собираются драгоценные пробы для будущих исследований. Или превращается в короткий, изящный, исполненный тонкой иронии и глубокого содержания репортаж. В режиме онлайн он направляет этот репортаж в эфир радиостанции, где подвизается в качестве модного обозревателя автосалонов, эксперта автомобильных новинок. Слывет законодателем вкуса и моды, сотрудничая с представителями фирм, немало содействуя распродажам.

Таким изящным, легкомысленным, источая улыбки, он вошел в павильон автосалона – огромное лучистое пространство, наполненное миллиардами сверкающих корпускул. Словно космические пылинки переливались крохотными спектрами, кружились, танцевали, складывались в прозрачные узоры и вновь рассыпались, опадая из купола невесомой росой.

В вышине под сводом, как ослепительное хрустальное солнце, вращался автомобиль – последняя модель «ситроена», весь из стекла, в бесчисленных переливах и блесках. Вдруг становился золотым, окруженный нимбами. Превращался в винно-красный, словно бокал наполняли терпким вином. Начинал светиться нежно-фиолетовым, как аметист. Наливался темной синевой, становясь похожим на свисавшую из неба гроздь сирени.

Хрустальный автомобиль был небесным светилом, был центром мироздания, вокруг которого вращалось множество фантастических космических тел.

Зеркальцев восхищенно воздел глаза, погружая взор в прозрачную глубину светила, где шла непрерывная реакция, извержение таинственных энергий. Несколько секунд посвятил молитвенному созерцанию, отдавая жертвенную дань божеству. Он, огнепоклонник, был в храме, в котором чувствовал себя жрецом и исповедником.

Автомобили были повсюду, неповторимых цветов, размеров и форм. Иные стояли на подиумах, напоминавших алтари, и машина, приподнятая над землей, казалась языческим кумиром, своей красотой, пленительной пластикой, брызгами света собиравшим вокруг себя обожателей и поклонников. Глаза, устремленные к ней, наркотически переливались перламутром, а губы беззвучно шептали молитвы и заклинания.

Зеркальцев испытывал сладость галлюцинаций, которые возникают у курильщиков кальяна, когда в чудесном дурмане предметы меняют свои очертания, начинают парить в воздухе, рождая неземную восхитительную музыку.

У фиолетового «шевроле», на гнутом стуле сидел виолончелист с длинными седыми волосами, водил смычком, закрыв тяжелые желтоватые веки. Автомобиль вращался на подиуме, словно танцевал под музыку лунатический танец.

Он издали узнавал марки машин, замечая малейшие изменения дизайна, пропорций, размеров, отличавших машину от своей недавней предшественницы. И восторгался, с замирающим сердцем охотника и коллекционера, устремлялся к экземпляру, доселе неведомому, поражавшему своей пленительной новизной.

Автомобильные заводы на всех континентах неутомимо, жарко, страстно, сливаясь в единую техносферу, производили машины. Непрерывно видоизменяли, помещали в потоки рыночного спроса, отдавали на откуп прихотям и капризам моды, насыщали множеством микроскопических вкраплений, которые, накапливаясь, приводили к созданию новой модели. Здесь, как и в природе, действовал неумолимый закон эволюции, рождавшей новые жизнеспособные виды, обрекая на исчезновение не вписавшиеся в эволюцию организмы.

Он проходил мимо семейства «ниссан», обменявшись приветствиями с дилером, с которым познакомился на автосалоне в Париже. Похлопал по капоту черный внедорожник, словно это был живой жеребец. Этим похлопыванием выразил уважение к могущественному концерну и его представителю, маленькому изящному японцу.

Автомобили с их металлической начинкой, механическими рычагами, клапанами, подшипниками и осями облекались художником в форму, роднящую их с произведениями живой природы. Одни напоминали морские раковины. Другие – подводные цветы. Третьи – хищных и стремительных рыб. Четвертые – экзотических птиц. Были машины свирепые и оскаленные, как тигры и леопарды. Были набрякшие и тяжеловесные, как быки. Красная спортивная «феррари», волнистая, прижатая к земле, напоминала гибкую лисицу, которая стремительно стелется, повторяя телом волнообразный рельеф.

Зеркальцева отвлекали посетители салона, которые узнавали его. Одни пожимали руку, другие просили автограф, третьи напоминали о недавнем выступлении по радио, где он рекламировал последнюю модель «вольво»-внедорожника. Он всем улыбался, оставлял в блокнотах свою легкомысленную летящую роспись, тайно сетуя, что его отвлекают от сладостного созерцания.

Автомобиль – вместилище огня, коллекция сплавов, сгустки электроники, каскады колес и сцеплений – неодушевленная искусно сконструированная система, неявно, таинственным сходством повторяла человека. Несла в себе его образ, как футляр от скрипки повторяет образ музыкального инструмента, обнимает своим сафьяном и бархатом музыку, притихшую в струнах и гулком полированном дереве. Были автомобили – дерзкие юноши и прелестные девушки. Солидные мужчины и светские львицы. Циничные презрительные политики и жестокие, брутальные дельцы с набухшими от пистолетов подмышками. В каждой машине – в овалах капота и кузова, выпуклостях крыльев, в изящных сужениях или тяжеловесных выпуклостях – мерещились женские груди и хрупкие щиколотки или мужские бицепсы и тяжелые волевые подбородки.

Зеркальцев, испытывая род сладострастия, смотрел, как девушка открывает мощную дверцу внедорожника, переносит в салон свою обнаженную ногу, протягивает в смуглую глубину свою гибкую руку – и машина начинает светиться от этих нежных прикосновений. Как на картине Серова «Похищение Европы», где глазированный бык несет на спине обворожительную хрупкую женщину.

– Петр Степанович, извините ради бога, – остановил его высокий седой мужчина с властным холеным лицом и тяжелым золотым перстнем на пухлом пальце. – Моей дочке исполнилось восемнадцать. Хочу ей сделать подарок. Какую бы вы модель посоветовали?

Он оглянулся на юную барышню с зелеными глазами, в которых сверкали шальные искры веселья, и вся она трепетала от радостного нетерпения, осматривая бессчетные автомобили. Среди них была та, на которой она промчится перед завороженными обожателями, увлекая за собой стремительный рой их скоростных спортивных автомобилей.

– Пожалуй, вашей прелестной дочери подойдет «ламборджини-дьябло» с емкостью двигателя шесть литров и способностью за первые пять секунд набирать скорость сто двадцать километров в час. – Зеркальцев благосклонно и радушно улыбнулся, кивая в даль салона, где, вишневая, с серебряным блеском, вращалась на подиуме машина, напоминая фантастический цветок.

Отец и дочь, кланяясь, словно получив благословение духовника, устремились на сочный цвет спелой вишни.

Зеркальцев продолжал любоваться изделиями, красота которых объяснялась совершенством конструкции. Дизайнер лишь изящным прикосновением руки вписал машину в поток бытия, как дельфин вписывается в плеск морской волны, ястреб парит в восходящих воздушных струях. Все машины, неподвижные или плавно кружащие, несли в себе остановленный сгусток энергии, готовый превратиться в рывок, могучий бросок, хищное вторжение. Бамперы, решетки радиаторов, хрустальные фары, независимо от моделей, были готовы прокалывать, вгрызаться, бить, вонзаться, совершая разрушение и переустройство мира, в который они были нацелены. Прогрызать в городах новые проспекты и улицы. Растирать в пыль мешающие особнячки и уютные дворики. Рассекать пустые необжитые пространства скоростными трассами.

Рваться под землю туннелями. Взмывать в небеса бетонными многоярусными эстакадами. Каждое поколение машин необратимо меняло мир, рождая новую красоту. Архитектурные стили и веяния моды. Формы причесок и туфель. Ароматы духов и музыкальные ритмы. Отношения мужчины и женщины, народа и власти, природы и техники. Он, Зеркальцев, испытывал на себе это непрерывное воздействие, словно каждая новая модель наносила по нему едва ощутимый удар, меняя его психику, образ и философию жизни. Как молоточек ювелира, ударяя в драгоценную подковку, создает изысканное изделие.