Лев Троцкий - Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

Лев Троцкий

Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

ПРЕДИСЛОВИЕ

Объединение в настоящем томе двух в разное время вышедших книг («Терроризм и коммунизм»[1]) и «Между империализмом и революцией»[2]), оправдывается тем, что обе книги посвящены одной и той же основной теме, причем вторая, написанная во имя самостоятельной цели (защита нашей политики в отношении меньшевистской Грузии[3]), является в то же время лишь более конкретной иллюстрацией основных положений первой книги на частном историческом примере.

В обеих работах основные вопросы революции тесно переплетены со злобой политического дня, с конкретными военными, политическими и хозяйственными мероприятиями. Совершенно естественны, совершенно неизбежны при этом второстепенные неправильности в оценках или частные нарушения перспективы. Исправлять их задним числом было бы неправильно уже потому, что и в частных ошибках отразились известные этапы нашей советской работы и партийной мысли. Основные положения книги сохраняют, с моей точки зрения, и сегодня свою силу целиком. Поскольку в первой книге идет речь о методах нашего хозяйственного строительства в период военного коммунизма, я посоветовал издательству приобщить к изданию, в виде приложения, мой доклад на IV Конгрессе Коминтерна[4] о новой экономической политике Советской власти. Таким путем те главы книги «Терроризм и коммунизм», которые посвящены хозяйству под углом зрения нашего опыта 1919 – 1920 г.г., вводятся в необходимую перспективу.

Обе соединенные здесь книги, направленные в первую голову против русских меньшевиков и эсеров, не встретили, насколько я знаю, с их стороны никакого подобия теоретической оценки. И немудрено: выведенные революцией в тираж мелкобуржуазные партии утратили всякий интерес к теоретической постановке основных вопросов революции. То, что осталось от этих партий, живет инсинуацией, клеветой, мелким плутовством, мелким прислужничеством и мелкими подачками.

Немецкий меньшевизм, обладающий гораздо большей силой исторической инерции, – чугунный каток пролетарской революции еще не прошелся по его позвоночнику – ответил рядом критических и полемических работ, среди которых первое место по безнадежной пошлости занимают ученые словоистечения Каутского.[5] Те его аргументы, которые давали хотя бы какую-нибудь опору для революционной критики, были по достоинству оценены в свое время т. Радеком.[6] Возвращаться здесь к этим вопросам нет решительно никакого основания. Немецкий меньшевизм, как и мировой, обречен, – он пройдет свой путь распада и гниения до конца.

Это вовсе не означает, однако, что в теоретической области мы можем в дальнейшем жить, как рантье, процентами со старого капитала. Наоборот. Теоретическая разработка вопросов революции – не только ее методов (чему посвящена, главным образом, настоящая книга), но ее материальных основ, – сейчас для нас настоятельнее и обязательнее, чем когда бы то ни было. По сложности своей переживаемая нами эпоха не имеет в прошлом себе равной. Непосредственные революционные перспективы, как они стояли перед нами в 1918 – 1920 г.г., как бы отдалились, борьба основных социальных сил приняла более затяжной характер, а в то же время подземные толчки не прекращаются ни на минуту, угрожая то военным, то классовым, то национальным взрывом. Напряженная теоретическая работа революционной мысли над уяснением и оценкой внутренних сил мирового процесса и их нередко противоречивых тенденций является залогом прежде всего принципиального и действенного самосохранения коммунистической партии, а затем и ее победы.

Перерождение революционных партий происходит незаметно, а вскрывается катастрофически. Немецкая социал-демократия, под руководством Вильгельма Либкнехта[7] и Августа Бебеля,[8] вступала в жизнь совсем не с теми чувствами и мыслями, с какими 50 лет спустя, под руководством Шейдемана[9] и Эберта,[10] вошла в мировую войну. Поколения за полвека постепенно обновлялись, и то, что для стариков было лишь временным и частным, в сознании молодых отлагалось, как основа. Низкопробный практицизм молодых влиял, в свою очередь, и на стариков, сдвигая партию с революционной позиции все ниже и ниже. Первая русская революция (1905 г.) отразилась в Германии прежде всего тем, что нарушила автоматический процесс принижения партии, вызвав у лучшей части молодого поколения подъем революционных настроений и – как всегда, одновременно! – теоретических интересов. Из этого источника питались элементы радикального крыла германской социал-демократии,[11] а позже – спартаковцы.[12] Но в целом партия В. Либкнехта и А. Бебеля встретила войну и революцию совершенно перерожденной и на щите своем подняла палача Носке.[13]

Проводимая ныне Коминтерном тактика единого фронта[14] и борьбы за переходные требования является необходимой политикой для коммунистических партий буржуазных государств в нынешний подготовительный период. Но нельзя закрывать глаза на то, что эта политика таит в себе в то же время несомненные опасности измельчания и даже полного перерождения коммунистических партий, если, с одной стороны, подготовительный период слишком растянется, и если, с другой стороны, повседневная работа западных партий не будет оплодотворяться активной теоретической мыслью, охватывающей динамику основных исторических сил в полном объеме.

Та же опасность стоит в известной степени и перед нашей партией, в стране пролетарской диктатуры. Работа наша по необходимости специализируется и уходит в детали. Вопросы государственной бережливости, научной организации труда, понижения себестоимости продуктов промышленности, прибыли и накопления должны занять сейчас центральное место в жизни партии. Без правильной, систематической работы и без реальных и прочных успехов в этой области все остальное будет запоздалым агитаторством, т.-е. жалкой и пошлой болтовней. Но, с другой стороны, даже и несомненные хозяйственные наши успехи грозили бы ослабить и расшатать партию, порождая в ней узкий практицизм, ведомственную и деловую ограниченность, крохоборчество, – если теоретическая мысль партии не будет по-прежнему с бою брать все новые и новые позиции, оплодотворяя всю нашу работу правильной мировой и внутренней ориентировкой. Близорукий практицизм на одном полюсе, скользящее по поверхности всех вопросов агитаторство – на другом, – таковы две несомненные опасности или два полярных выражения одной и той же опасности, подстерегающих нас на нашей нелегкой дороге.

Эта опасность стала бы фатальной, если бы мы допустили разрыв теоретической традиции партии. В области материальной культуры мы видели и видим, как трудно бывает восстановлять, когда нарушена непрерывность работы, – но здесь нарушение было неотвратимо, вытекая из самой природы классовой борьбы и ее революционной кульминации. В области идейной, мы, как партия, меньше всего нуждаемся в революции, наоборот, поддержание идейной преемственности есть сейчас наиболее повелительное требование революционной мысли. Линию нашего дальнейшего теоретического развития достаточно определяют две точки в царстве мысли: одна из них – Маркс, другая – Ленин.

Синтетический охват обстановки на основе материалистического, глубоко сверлящего анализа основных ее элементов представляет сущность марксизма (с перевесом в сторону исторического предвидения) и ленинизма (с перевесом в сторону действенных выводов). Особенности того и другого вытекают не из разницы методов, а из различия эпох. Ленинизм можно определить как марксизм, переведенный на язык эпохи империалистской агонии буржуазного общества.

Хотя Ленин-теоретик сам давал всегда обобщенное выражение тому, что делал Ленин-политик, тем не менее, – а еще лучше сказать именно потому, – теоретическое изучение и обобщение революционной работы Ленина на протяжении трети столетия представляет самостоятельную и огромную задачу, работа над которой уже сама по себе может и должна стать школой для теоретиков партии нового призыва. С этой точки зрения создание нашей Московской партийной организацией Института Ленина[15] представляет собою начинание первоклассной важности. Вся партия должна здесь прийти на помощь Москве, ибо вся партия будет в будущем утолять духовную жажду из этого источника…

Капиталистическое общество агонизирует. Однако агония его получила длительный характер, в соответствии с мощной жизненной инерцией организма. Мы видим, как после отчаянных послевоенных судорог наступает относительное «успокоение», между жизненными функциями капиталистического организма устанавливается некоторое подобие равновесия, революционные перспективы как бы расплываются и меркнут, буржуазия преисполняется высокомерия, и на наиболее слабом своем, аппенинском, участке устанавливает диктатуру горохового шута.[16] В масштабе большого исторического предвидения шут есть шут. Но для сегодняшней революционной борьбы шут, вооруженный аппаратом империалистского государства, – большой политический фактор. На этом промежутке – между кровавой диктатурой империализма и шутовской маской арлекина и шарлатана – историей укладывается все разнообразие средств и методов пережившего себя эксплуататорского класса. Время наше всегда чревато неожиданностями: кровавая угроза может разрешиться шутовством, но и шутовство империалистской буржуазии всегда чревато кровавыми преступлениями.