Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 21-30

Сергей Ервандович Кургинян

Цикл передач «Суть времени»

Выпуски № 21-30

Выпуск 21

Хотелось бы очень доверительного разговора на этом этапе нашего интеллектуального и политического марафона. Даже не знаю, возможен ли сейчас такой доверительный разговор. Но поскольку он очень нужен, я всё-таки попробую его начать и делаю это с глубокой надеждой на то, что это получится.

Некоторые из тех, кто очень внимательно отсматривает передачу «Суть времени», реагирует на это понятным мне, но слишком простым и прямолинейным способом. Они говорят: «Вот Вы говорите о каких-то там повреждениях. Считаете, что те, с кем Вы разговариваете, повреждены. А это значит, что Вы стоите в позе высокомерия, смотрите на нас, как на некоторый повреждённый материал, и назидаете по поводу того, как именно этот материал должен исправляться».

По-моему, это не очень честно. По-моему, все, кто обладает какими-то психологическими рецепторами, понимают, что я разговариваю не с позиций невероятного высокомерия и не с позиций какой-то абсолютной истины, которая глядит в долину, видит, как там что-то копошится, и с чем-то там пытается как-то манипулировать и что-то исправлять.

Я разговариваю с позиций настоящей нормальной человеческой боли за то, что происходит, за то, что сделано с людьми. Ведь с ними действительно что-то сделано входе так называемой перестройки, когда с невероятной силой было разгромлено их Идеальное. Когда, в ответ на этот разгром, люди действительно поддались. Когда потом произошли криминализация страны и создание этого преступного класса-монстра, который страну теперь беспощадно пожирает и обязательно дожрёт до конца, если что-то не сделать.

Я ведь не назидаю, я делюсь с другими этой болью и этим своим пониманием ситуации — и не более того.

В предыдущей передаче (уже не помню, в предыдущей или в пред-предыдущей — это не имеет никакого значения) я заговорил об этой «кривой козе», на которой русские «ехали» столетиями. И вдруг [в ответ] начался такой возбуждённый разговор: «Зачем кривая коза? Почему такой неопрятный и некрасивый образ? Лучше Конёк-Горбунок или какой-то огнедышащий конь…»

Ну, что на это можно ответить? Мы с вами, дорогие мои слушатели, находимся в катастрофически тяжёлой ситуации. Мы очень сильно залетели, страшно залетели. И если мы не поймём, насколько мы залетели и в какой катастрофической ситуации мы находимся, то мы из этой ситуации не выйдем, понимаете? Мы никогда из неё не выйдем.

Первое условие — это адекватное понимание состояния дел, как бы плохи ни были дела. Чем бы вы лично или ваши близкие ни были больны, вы хотите, прежде всего, одного — правильного диагноза. Как бы тяжёл, ужасен ни был этот диагноз — он лучше лжи. Из любого, самого страшного заболевания есть шанс выйти выздоровевшим. Всегда есть этот шанс. Он может быть одной тысячной, одной миллионной, одной миллиардной. И чем меньше этот шанс, тем больше должна быть воля и разум того, кто из этой тяжелейшей ситуации выходит. Я видел людей, которые выходили из невероятно сложных, тяжелейших, безвыходных ситуаций, потому что у них хватало для этого ума и воли. И волю эту удавалось стянуть в такой лазерный жгут, сделать её инструментом, который разрезает бронированные толстые листы, преодолевает любые препятствия, уничтожает всё, что стоит на пути к желанной цели.

И, наверное, каждый из вас понимает, что такие ситуации существуют. И что в этих ситуациях одни люди выходят победителями, а другие оказываются побеждёнными.

Всем памятен Маресьев, который потерял ноги и летал после этого на военных самолётах, этот герой, о котором написана «Повесть о настоящем человеке» Полевого. Но ведь, наверное, все понимают, что Маресьев летал, а другие героически воевавшие люди, сильные, смелые люди, оказавшись в ситуации Маресьева, с ампутированными конечностями, кончали жизнь в артели инвалидов.

Чем отличается в этом смысле Маресьев от людей, кончавших жизнь в артели инвалидов? Ситуация-то одна и та же — ноги ампутированы, страшное несчастье произошло. Но Маресьев преодолевает этот страшный вызов, а другие пасуют. И ведь тоже не слабые, сильные мужики, герои, а пасуют.

Как же сделать так, чтобы наш народ, мы все в этой ситуации оказались коллективным Маресьевым, способным нечто преодолеть, а не теми, кто спасовал перед огромным, чудовищным вызовом? Но ведь согласитесь — нельзя понять, как реагировать на вызов, нельзя даже волю-то по-настоящему мобилизовать, если не понять, каков масштаб вызова.

Представьте себе, что вы почему-то вообразили, что вы находитесь на высокой горе, на вот этом уровне, и что вы стоите здесь.

Но вы это вообразили. А на самом деле вы находитесь вот здесь, внизу. У вас совсем не эта позиция, реальность состоит в том, что вы находитесь где-то здесь. А вообразили себе, что вы находитесь здесь (наверху).

Что происходит с каждым, кто приходит к вам и говорит: «Слушайте, вот это — ваше воображение, а реальность-то такова»? Этот человек вас оскорбляет, потому что вы уже твёрдо уверовали, что вы высоко-высоко, ого-го где находитесь в плане интеллектуальном, волевом, любом. А вам вдруг говорят, что вы находитесь ниже.

Но если вы станете сопротивляться, отбрасывать реальность и отстаивать это воображаемое, то, во-первых, вы большую часть энергии затратите на то, чтобы эту реальность вытеснять. А, во-вторых, вы никогда в реальности в это высокое положение не попадёте. Вы так и останетесь там в реальности. Вы просто в мечтах будете видеть себя кем-то другим.

Герой «Записок из подполья» Достоевского по этому поводу рассказывает, как в мечтах он видел себя то на балу «на озере Комо», то «чуть ли не на белом коне и не в лавровом венке». Когда-то моя мать мне сказала, что Достоевский очень точно отразил определённые черты национального характера, к сожалению, не лучшие.

Так вот. Для того, чтобы вы могли что-то делать, вы должны эту свою воображаемую конструкцию демонтировать (учёные говорят «элиминировать»), испарить… Исказать: «Да, я нахожусь здесь вот. Реальность состоит в том, что я нахожусь вот здесь». В ловушке. Прошу прощения за резкое выражение, в полной заднице.

И после этого вы можете, признав это, планировать подъём. Вы скажете: «А вот теперь я нахожусь вот на этой ступени, а потом я окажусь вот на этой ступени. Вот смотрите, я уже дошёл до того самого уровня, на котором я себя ранее воображал. Но я не в снах своих „на озере Комо“ и „чуть ли не в лавровом венке“ себя здесь обнаруживаю, а в реальности. А это огромное счастье, потому что я преодолел эти ступени. Я оказался здесь. А передо мной ещё одна ступень, и я могу оказаться ещё здесь. Если я захочу двигаться по ступеням, то, может, я напрягу силы и прыгну сюда. Но я же прыгну туда (на новую ступень) отсюда, из точки реальности — оттуда, где нахожусь».

Зачем же подменять всё это фантазиями, игнорируя реальность и лишая себя возможности действительно из низкого и пагубного состояния перейти в состояние высокое или даже высочайшее, потратив на это соответствующие человеческие усилия? Зачем нужна эта фикция, если эта фикция раз и навсегда препятствует тому, чтобы вы двинулись хоть куда-то? Вы никуда не двинетесь, если есть эта фикция! Потому что вам уже в ней хорошо. Вы там уже, в своём воображении, как бы всего достигли.

Возвращаюсь к козе, на которой русские ехали несколько веков. Которая — кривая, косая, упрямая, неловкая и всё прочее.

Чем такая коза отличается от Конька-Горбунка или от огнедышащего коня? Тем, что Конёк-Горбунок — это изобретение достаточно позднее, гламурное. Это как шкатулки Палеха. Это красивая-красивая живопись. А вот эти кривые, вонючие, дикие козы — это глубины настоящего народного фольклора.

Есть такая известная притча, в которой могущественная сила говорит герою или героине: «Ты приезжай ко мне не одетым и не голым, не верхом и не пешком». И, мучительно думая, как это сделать, герой или героиня (кажется, героиня), в итоге надевает рыболовецкую сеть на голое тело, садится на козу, и едет. И вдруг оказывается, что действительно, и не одетая, и не голая, и не верхом едет, и не пешком идёт, а едет на этой самой козе.

В фольклоре вообще и в русском, в особенности, есть понятие «самоумаление», после которого начинается восхождение. Так вели себя великие русские юродивые, так ведёт себя вообще наша культура. Когда из определённого типа самоумаления начинается неумолимый подъём, неумолимое восхождение. И когда в основе понимания собственной ситуации концентрируется одновременно очень мощное чувство того, что ты к чему-то призван, и чувство собственной недостаточности, недоделанности, как бы каких-то собственных уродств. Так вот, если нет и того, и другого одновременно — то нет фольклора, а есть гламур.