Коллектив авторов - Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников

БЫТЬ ЧЕЧЕНЦЕМ

Мир и война глазами школьников

Чеченская память

Ирина Щербакова, директор образовательных программ общества «Мемориал»

«Оказывается, для большого счастья нужно не очень много: всего лишь сознавать, что ты еще живешь», — этими словами заканчивалась одна из первых чеченских работ, пришедших на наш конкурс.

Всероссийский исторический конкурс «Человек в истории. Россия — XX век» был объявлен Международным обществом «Мемориал» в 1999 году. Конкурс неожиданно для нас получил широкий отклик: каждый год приходят тысячи работ со всех концов России.

Но, признаться, мы никак не могли надеяться, что в этом хоре когда-нибудь услышим голоса чеченских подростков. Конечно, тема войны в Чечне в той или иной форме присутствовала в работах российских конкурсантов, как присутствовала она в нашей жизни, но, скорее, в виде того отголоска, который оставляла эта война в российском обществе. Главным образом — в рассказах о судьбах отцов и старших братьев, физически и нравственно травмированных опытом участия в войне.

Казалось принципиально важным вовлечь в наш исторический «разговор» Северный Кавказ и особенно чеченских школьников, чтобы хоть в какой-то мере понять, что они думают о своей истории. В 2003 году мы предприняли специальные усилия, чтобы о конкурсе узнали учителя и школьники в Чечне. Проведение конкурса в Чечне стало возможно благодаря специальному проекту, разработанному интернет-СМИ «Кавказский узел»; координатором конкурса в Чечне стала Асият Муртазалиева.

Тем не менее трудно было себе представить, что в Чечне найдутся подростки, которые вообще захотят послать свои работы в Москву на конкурс под названием «Человек в истории. Россия — XX век». Как написала нам одна из участниц, стараясь формулировать помягче: «Я — чеченка… Возможно, для всероссийского конкурса не совсем удачная национальность».

Призывая писать исторические работы, мы понимали, как трудно сделать что-либо без музеев, библиотек, архивов. А многим ли чеченским семьям удалось сохранить хоть какие-нибудь семейные документы? Да и о каких семейных архивах может идти речь, когда порой там нет самых элементарных условий для жизни и учебы. «И я хочу, — пишет один из конкурсантов, — чтобы те люди, которые прочитают это сочинение, поняли, что нам надоело жить среди разрушенных зданий, без света, без транспорта, без воды. Наши участки далеки от основной трассы, центрального базара. Вечером, когда мы учимся, практически ничего не видно, утром то же самое — приходим мы в школу, ничего не видно, темно в классах». (Как не вспомнить приходящие на российский конкурс описания трудного школьного детства времен Отечественной войны.)

Но поразительным образом на конкурс 2003/2004 года из Чечни пришло 155 работ — в несколько раз больше, чем из многих других, несравненно более благополучных регионов, включая Москву и Петербург.

Разумеется, сочинения чеченских школьников отличаются от исследовательских работ их сверстников из России. Но главное отличие заключается не в степени научности и возможности использовать архивные документы, а в том, что очень часто это рассказ не о чужом, а о своем прошлом, о том, что их авторы пережили сами.

Две войны, на фоне которых прошла большая часть жизни 14–17-летних чеченских участников нашего конкурса, превратили их в важных исторических свидетелей. И свою, пусть короткую, память они рассматривают уже как часть общей национальной памяти.

О чем же пишут авторы работ, пришедших из Грозного и из других мест с печально известными названиями — Самашки, Гудермес, Аргун, Шали?..

Самые старшие из них еще смутно помнят кусочки мирного времени до 1994 года — т. е. до первой чеченской войны. И та далекая прежняя жизнь предстает едва ли не как миф об утраченном рае. (Неважно, что на самом деле реально помнят они сами, а что передается им взрослыми.) На фоне полной разрухи и дезурбанизации как символ чудесной мирной жизни возникает прежде всего Грозный, до войны большой и разбросанный советский промышленный город. Сегодняшние чеченские школьники «вспоминают» его только так: «А помнится, Грозный — самый красивый город на Северном Кавказе — утопал в зелени. Какие парки, скверы, фонтаны, огромные магазины, театры, школы, вузы были!»; «Мой дедушка вспоминал, каким был город, — высокие красивые здания, кинотеатры, цирк, клубы, сколько было людей, молодежи, как они всегда ходили в театр, кино».

Мы-то с вами знаем, какой отнюдь не прекрасной была советская и постсоветская жизнь, но это ведь с чем сравнивать. Вот что застали эти подростки в сознательном возрасте: «А во что превращен город сегодня? Разрушенные дома, обгорелые здания, мусор, огромные ямы на дорогах — одни развалины. Нет ни одного живого дерева, ни одного живого кустика, все как бы мертво. Будто бы провели рукой и стерли все с лица земли. От былого Грозного остались одни руины да воспоминания. Тут и одичавшие собаки, и люди, которым больше некуда идти, и, плюс ко всему, солдаты с оружием в руках, которые с утра до вечера ходят по домам в поисках новой жертвы, объясняя это тем, что делают проверки».

Картины, которые наиболее ярко запечатлелись в их памяти и которые они стараются нам передать, все так или иначе связаны с войной: как выходили по так называемым «коридорам», как попадали под обстрелы, как днями, а иногда неделями сидели в подвалах, как снова возвращались в полуразрушенные дома и снова бежали. Бесконечные эти эпизоды сливаются в один рассказ: «На всем пути до с. Побединское Даню родители поочередно несли на руках. А мы с моим братом со школьными ранцами за спиной, в которых кроме книг было еще немного еды и кое-какие игрушки, шли пешком по асфальту. Людей было так много и почти все шли в одном направлении. Редко можно было увидеть людей, идущих нам навстречу в сторону города. Это были люди, которые искали своих родных. В надежде встретить кого-нибудь из своих они шли навстречу людскому потоку и очень внимательно вглядывались в лица прохожих». «Раздался взрыв, и клубы пыли и дыма накрыли как их самих, так и нас, их окружавших. При этом беспорядочная стрельба продолжалась, и разглядеть, кто в кого стреляет, по-прежнему было невозможно. Мы по привычке легли на землю. После этого раздалось еще несколько взрывов гранат. Женщины и дети пытались вырваться из людской толпы. Воспользовавшись небольшой паузой в перестрелке, я вскочил и побежал в сторону школы № 41, откуда мы пришли в сквер». «В первый день войны я, моя сестра Марина и все мои друзья возвращались домой из школы. Над нами летели самолеты, потом был взрыв недалеко от нас. Мы в ужасе добрались до нашего дома. Дома никого не было, мама была на работе, она учительница младших классов, папа тоже был на работе, он шофер. Через некоторое время мы пошли чистить бомбоубежище, но оно нам не понадобилось. С каждым днем было все хуже и хуже, на мой город падали бомбы, снаряды».

Да, война для них — главная тема, но нет никаких попыток объяснить себе и другим, почему началась первая, почему вторая. Бесконечно повторяющийся мотив: жили мирно, на нас вдруг напали. Но нечего удивляться, что нет объяснения происходящему у подростков, ведь и взрослые им ничего не могут объяснить. Как верно писала замечательный комментатор чеченских войн журналистка Галина Ковальская в одной из своих статей, «Чеченская война — абсурд в стиле Кафки. Провозглашенные цели никак не соотносятся с происходящим, истинные не просматриваются. Попытки найти этой войне хоть какое-нибудь рациональное объяснение проваливаются. Рождаются мифы, причудливые и вздорные. Впрочем, не более вздорные, чем сама реальность». Сочинения чеченских школьников — иллюстрация к этим словам.

Как бы взрослые ни обманывали сами себя и других, подростки отлично чувствуют ложь и бессилие тех, кто не может ни уберечь их, ни защитить. И проклятия в адрес войны, которыми пестрят сочинения чеченских школьников, адресованы прежде всего, конечно, взрослым (только кажется, что в воздух). «Никто и никогда не сможет разубедить меня в том, что самое страшное зло на Земле — это война. К сожалению, молодое поколение Чечни узнало ее не по книгам и фильмам — она прошлась страшным смерчем по нашим судьбам, по нашим жизням».

Большинство их рассказов — о войне и на фоне войны, причины которой непонятны, конец которой никак не наступает. В чеченских историях есть женщины, дети, старики, но нет боевиков. Нет и «федералов»: солдаты, летчики — они есть почти в каждом сочинении, но как общая масса, без лиц (берут штурмом, бомбят, иногда кормят, иногда отнимают еду).

Мир подростков в Чечне невероятно сужен — все крутится вокруг рода и семьи и семейных отношений, потому что только это дает хоть какую-то защиту: «Мы были беженцами в Гойтаре. У нас во дворе жили три семьи: бабушка, тетя и двоюродный брат, дядя, его жена, два сына и две дочери; и наша семья — папа, мама, я, три сестры и брат. В это утро каждый из нас как будто предчувствовал несчастье, каждый был необыкновенно близок друг к другу».