Ярослав Русанов - Валет

Я.С. Русанов

Валет

«Не-е-ет! Его не продается — шибко хороший собака, мне нужен. Хандагай идет, чипкан идет, белка лает, птичка лает, маленький олешка не трогает». Речь шла о лайке, которую мне страстно хотелось купить. Накануне, когда мы на моторке подошли к Полигусу (поселок на Подкаменной Тунгуске), я ощутил «укол в сердце» — среди встретившего нас пестрого сборища остроухо-вислоухих псов мне бросился в глаза кобель, точно воплотивший в себе мои мечты об идеале промысловой лайки. Крупный, настолько мощный, что это даже мешало заметить его недюжиный рост, с прекрасной головой и высоко поставленными ушами (что у восточносибирских лаек встречается нечасто), он резко выделялся среди всей этой лаявшей своры. Окрас у него был черно-белый, темные раскосые глаза смотрели умно, и держался он с достоинством.

Лайки промысловых районов редко бывают злыми к человеку. Караульная служба — не их амплуа, так как все силы и помыслы этих собак отдаются охоте, а без человека последняя невозможна. Тем не менее многие из толпившихся на берегу псов на нас брехали, некоторые предлагали дружбу, видимо, в надежде на подачку, этот же постоял, посмотрел и отправился по каким-то своим делам.

Я выяснил, что принадлежит он пастуху-эвенку по имени Серкал, приехавшему в Полигус за продуктами, нашел его и теперь безуспешно пробовал купить у него так приглянувшегося мне Валета. Тогда хорошая лайка в Эвенкии стоила 400–500 рублей. Я уже предлагал (далеко превысив доступный для меня предел) 800, но дело так и не сладилось. На следующее утро я решил повторить попытку, однако ни знакомого чума, ни Серкала, ни Валета уже не нашел — они отправились к своим олешкам.

Дня через два во двор, где я сидел, все еще переживая свою неудачу, зашел знакомый эвенк и стал горько жаловаться на отсутствие в магазине спиртного: «Спирта нету, диколон нету, бутылка — золотой голова (шампанское) тоже нету! Как жить будем? Сопсем худо!»

Я был зол, расстроен и без какой-либо задней мысли сказал, что вот, если бы удалось мне купить Валета, то можно было бы и выпить. Ответ последовал незамедлительно:

— У меня пять собак, шибко охотники хорошие. Спирт есть? Любую бери!

— Мне твоих не надо — я у Серкала купить хотел.

Разговор у нас продолжался долго, был нудным и, на мой взгляд, совершенно пустым. Собеседник же мой почерпнул из него три истины, а именно: у меня есть бутылка спирта, никакими подходами и посулами выманить ее у меня не удается, и если мне продадут серкалова Валета, то указанная бутылка станет доступной. Осознав это, он почему-то не пошел со двора в ворота, а перелез через забор и быстрым шагом удалился в сторону тайги. Я о нем очень быстро забыл, так как дел у нас было много, предстоял четырехмесячный выход на промысел, ну а с собакой раз не удалось, значит, не удалось. Да и проблема эта была не такой уж острой, ведь лайка у меня имелась. Правда, хорошо работая по белке, она перед соболем пасовала и догнать его обычно не могла. Вобщем, с неудачей я примирился.

Я тогда просто не знал магической в этих местах силы спирта. Вечером следующего дня мои занятия очередной бюрократической писаниной были прерваны — кто-то во дворе заорал: «Начальник! Собака тебе привели!» Я выглянул в окно и увидел перед домом сидящих на оленях Серкала и моего давешнего знакомца, а рядом — привязанного на веревку Валета. Серкал сразу приступил к делу:

— Ты почто не говорил, что спирт есть? Не ладно! Туда, сюда ходи, тайга меряй. Плохо! Спирт есть?

— А ты Валета мне продашь?

— Деньги не нада! Спирт давай, Валет бери.

Итак, мне предлагали то самое, за что, как я знал, по закону полагалось чуть ли не два года тюрьмы — спаивание представителей малых народностей в корыстных целях. Ну уж нет! Я и так чувствовал себя паршиво, так как прекрасно понимал, что, даже покупая Валета, я все равно играю на неудержимом пристрастии этих людей к выпивке. Однако отступать было поздно.

— Нет, Серкал! Давай пойдем в дом, я тебе заплачу 500 рублей, ты мне подпишешь расписку, а спирт я тебе так отдам.

— Сам с нами пить будешь?

— Не буду.

— А-а-а! Ладна, идем бумага писать. Деньги он с полным равнодушием скомкал и сунул за пазуху, в бутылку же от шампанского, наполненную вожделенным напитком, вцепился, как коршун. Откупорил, понюхал, глотнул, угостил своего спутника и великодушно обратился ко мне:

— Собака веревку вяжи. Долго отпускать не надо — уйдет. Идем с нами я тебя угощать буду. Стакан… нет, полстакана налью!

Я поблагодарил и отказался. Прощаясь с ними, я поинтересовался у своего вчерашнего визитера: «Неужели он так прямо от меня и пустился в дорогу более чем за тридцать километров?» — «Спирт есть, так как не сразу?» — был его ответ. На том мы и расстались. Валет остался у меня.

Мы провели в Полигусе еще четыре дня и все они были для меня мукой мученической. Дело в том, что местная публика не могла поверить, что я так вот за какую-то собаку отдал последний имевшийся у меня спирт (и даже от полстакана отказался!). Все были совершенно убеждены, что у меня еще есть запасец и с утра до вечера ко мне приставали. Но у меня и правда запаса не имелось, так что память, видимо, обо мне осталась как о великом жмоте.

Я не заметил, чтобы Валет хоть в какой-то степени переживал смену хозяина. Да это и неудивительно, ибо в большинстве своем эвенки собак вниманием не балуют и относятся к ним сугубо потребительски. Собака должна делать свое дело, то есть помогать хозяину на охоте, за что ее иногда кормят, и не более того. Вот сидит, например, человек и с аппетитом поедает большой кусок жирной вареной оленины. Перед ним, пуская слюни, расположился его донельзя тощий пес. Он буквально изнывает от желания заполучить хоть кусочек, хозяин же с ним беседует: «Чито глядишь? Мяса хочешь? А-а-а! Окотиться нужно: мышка, бурундук ловить. Вот!» Следует пинок и неудачливый попрошайка с визгом убегает «окотиться». За несколько промысловых сезонов, которые я провел в Эвенкии, с иным отношением к своим лайкам мне пришлось столкнуться лишь однажды, но и обстоятельства там были совсем особые. Охотник-эвенк был глухонемым. Несмотря на это, добывал он не меньше, если не больше любого здорового промысловика. Помогали ему в этом два великолепных кобеля. Когда он выходил на промысел, один из них посылался в поиск, второй оставался при хозяине в качестве поводыря. Едва до него доносился призывный лай напарника (которого хозяин, конечно, не слышал), как он принимался тащить охотника к месту полайки. Попеременно собаки менялись ролями. То ли понимая, что успехами он целиком обязан своим помощникам, то ли из-за своего недуга, конечно, затруднявшего его общение с людьми, но никак не мешавшего общению с собаками, охотник этот своих псов холил, поровну делил с ними пищу и устраивал им теплые гнезда для ночлега, а то и спал вместе с ними.

Серкал, видимо, ничего подобного не делал, и ко мне кобель привязался быстро. Правда, какое-то время он не очень мне доверял, но это уже было следствием эвенкийской выучки. Суть последней сводится к тому, что собаку сперва провоцируют совершить какой-либо недозволенный поступок (чаще всего взять пищу в пределах палатки или чума), а потом за него наказывают. Выглядит это следующим образом. Сидит человек в чуме, очищает оленью шкуру от жира и прирезей мяса, содранные кусочки выбрасывает наружу через открытую дверь. Собака эти кусочки собирает, а они падают все ближе и ближе от входа. Наконец, один упал, не долетев до порога. Если только собака попытается его схватить, ее немедленно ошарашивают специально подготовленной палкой. Несколько таких уроков — и любая, самая соблазнительная, еда, находящаяся в пределах чума (палатки или избушки), становится для собаки абсолютным табу.

Я, конечно, понимаю, что для эвенков, чьи жилища часто остаются без присмотра и в которые собаке вообще ничего не стоит проникнуть, совершенно необходимо отучить лаек от воровства. Однако вышеописанный метод, несмотря на его эффективность, имеет и отрицательную сторону, а именно закрепляет в собаке недоверие к человеку. Кстати сказать, уже потом, в процессе приучения Валета к городской жизни, самым трудным было заставить его есть в доме. От подставленной ему пищи он пятился, и вид у него был такой, будто он думал: «Нет уж. Лучше не надо, а то начнешь есть, да и получишь!»

Нам предстоял долгий путь: сперва водой вверх по Подкаменной Тунгуске, через все ее пороги до Куюмбы, а затем оленями к вершине ее притока Северной Такуры. Это были годы, когда я работал по теме «Освоение глубинных угодий» и в соответствии с заданием мне нужно было забираться в места, где минимум двадцать лет промысел не проводился. Верховья Такуры и были таким давным-давно не осваивавшимся районом.

Добирались мы долго. Все эти Большой, Вельминский, Мучной и другие пороги бушевали во всю, и наша хилая подвесная «Москва» против их напора не тянула. Приходилось тащить лодки бичевой, и побурлачить нам пришлось вдоволь. Во время пути мы не раз замечали на островах лосей, но на их жизнь не покушались, самонадеянно думая, что имевшиеся у нас лицензии используем на месте и избавимся таким образом от необходимости тратить время и силы на вяление мяса и его транспортировку. Таким образом, собаки наши практически не работали. Только раз, во время ночевки, они прихватили на берегу медведицу с медвежатами, загнали все семейство в расщелину береговых скал и всю ночь «ревели лихоматом», так как стрелять зверей мы не хотели. Валет в этой забаве участия не принимал. Он сбегал, посмотрел, в чем там дело, и вернулся на табор. Так что было очевидно, что «медвежатника» я в его лице не приобрел. Впрочем, Серкал ведь и не говорил, что пес идет по медведю. Перед утром зверям, видимо, удалось вырваться из осады и налаявшиеся до хрипоты собаки вернулись.