Судьба - Алексей Миронов

Алексей Живой

Коловрат. Судьба

Глава первая

Посольство

С утра подморозило. Осторожно ступая по неглубокому снегу, ломкая корочка которого предательски похрустывала под ногами, Евпатий с Ратишей медленно пробирались между стволами вековых сосен, озираясь от каждого шороха. Позади них также тихо кралась дюжина ратников с арбалетами в руках. Больше людей для этой вылазки в окрестности Пронска воевода решил не брать.

– Коней оставим здесь, на опушке, – приказал Евпатий Ратише, спрыгивая на снег, когда они приблизились к Пронску на расстояние нескольких верст, – дальше нельзя, услышать могут. Пусть двое приглядят за ними. Быстро сходим, поглядим, что к чему, и назад. А то Ингварь и так занервничал.

Понятливый Ратиша молча кивнул. И вскоре отряд разведчиков во главе с рязанским воеводой направился в сторону близкого уже города.

Князь Ингварь, возглавлявший посольство в Чернигов, остался далеко в тылу. В лагере, что раскинулся в чаще зимнего леса, под охраной полутора тысяч всадников. Ходили слухи, что татары уже обложили Пронск со всех сторон и вот-вот пойдут на приступ. От воеводы Ореха давно не было вестей, а Ингварь хотел знать, что происходит в городе, – ведь Пронск был его вотчиной. Поначалу князь сам вознамерился ехать к Пронску. И рязанскому воеводе стоило больших трудов уговорить Ингваря схорониться пока с отрядом в лесу.

– Твоя жизнь, княже, вдвое ценнее сейчас, – увещевал Коловрат Ингваря, выдыхая морозный воздух в бороду. – Незачем тебе рисковать. Рязань помощи скорой ждет. Если мы с посольством быстро обернемся, да еще с подмогой придем, то и Пронск, глядишь, устоит. А что вокруг него деется, я сам скоро разузнаю. Возьму дюжину бойцов и быстро, без шума, схожу туда-обратно. Да тебе потом все подробно обскажу.

Коловрат помедлил, поймав настороженный взгляд стоявшего чуть поодаль Тишило, – тысяцкого и правой руки Ингваря, которого недавно обошел в борьбе за место воеводы Рязани. Недобро смотрел на него тысяцкий. Исподлобья. Пряжка с золотым петухом тускло поблескивала на багровом плаще Тишило, вызывая у Евпатия неприятные воспоминания о странной смерти Евпраксии с младенцем. Слишком уж много загадок в ней было.

– Ну, а если что со мной самим приключится… – закончил воевода, обменявшись взглядами с Тишило, – то это ведь беда меньшая будет. Ты, княже, дорогу до Чернигова и без меня найдешь. А Тишило мое место займет. Он у тебя воин отменный.

– Ладно, – нехотя согласился Ингварь, запахиваясь в плащ, – будь по-твоему. Иди один, только возвращайся быстрее. Нам сейчас каждый день дорог.

– Я мигом, княже, – кивнул Коловрат.

Князь с Тишило отошли к шатрам, расставленным для ночевки в самой чаще леса, а Евпатий подозвал Ратишу, велев тому быстро отобрать дюжину верных людей.

Когда все было готово, а облаченный в доспех воевода запрыгнул на коня, рядом показался Лютобор. Это был отменный воин, тысяцкий, верой и правдой давно служивший не только рязанскому князю, но и самому боярину.

– Остаешься за старшего в лагере, охрана князя на тебе, покуда я не вернусь, – приказал Коловрат. А чуть свесившись с седла, шепнул: – И присмотри за Тишило. Ежели задумает весточку кому послать – перехвати. Только тихо.

– Будет исполнено в лучшем виде, – кивнул Лютобор, – не беспокойся, Евпатий Львович, я свое дело знаю.

Распрямившись в седле, Коловрат наподдал коню по округлым бокам и пустился во главе отряда вскачь по неглубокому снегу.

Вскоре разведчики без приключений приблизились к самому краю густого леса, плотной стеной окружавшего Пронск, и затаились, слившись со стволами деревьев. На каждом поверх доспехов была накинута серо-черная дерюга из мешковины, делавшая это воинство менее заметным. На дворе хоть и стояла зима, только ранняя, да и выдалась она теплее обычного в этом году. Морозы перемежались оттепелями. То скует, то разведет. Оттого снегу в лесу было немного и деревья черными истуканами стояли сплошной стеной. А кое-где даже виднелась земля, разрытая оголодавшими кабанами.

Дальше начиналось чистое поле, выходить в которое боярин не намеревался. Пока что никаких татарских разъездов им не попадалось, хотя следы от копыт наметанный глаз Коловрата отметил уже не раз. Значит, шныряли они по округе, только вот где лагерем встали – было неизвестно. В любом случае нужно было держать ухо востро.

Затаив дыхание, воевода прижался к широченному стволу сосны и чуть пригнул заиндевелую ветку, оглядывая раскинувшееся перед ним поле. На дальнем конце белой равнины в морозном утреннем тумане виднелись зыбкие силуэты башен Пронска. Опустив взгляд пониже, боярин вздрогнул. От неожиданности ветка вырвалась из рук. Воевода совладал с собой и снова отогнул ветку вниз.

Буквально в сотне шагов, спиной к лесу, выстроился отряд конницы. Наметанный глаз воеводы насчитал примерно три сотни человек. На каждом был длинный пластинчатый доспех, укрывавший даже ноги до колен подобием бронеюбки. Развернувшись к строю лицом, сидел на коне и что-то горланил низкорослый военачальник. Лошади осторожно переступали с ноги на ногу, пофыркивали, размахивая хвостами. В утренней тишине не только резкий голос командира, но даже эти, едва различимые звуки, достигли ушей рязанского воеводы.

– Татаре… – пробормотал Коловрат, вглядываясь пристальнее. – Вот и свиделись.

Чуть поодаль за полем наблюдал Ратиша, также отогнув ветку сосны.

– Смотри, Евпатий Львович, – проговорил он вполголоса, – вон там, левее, у дальней кромки леса.

Коловрат перевел взгляд в указанном направлении и заметил гонца, скакавшего по дороге, что стелилась едва заметно посередь поля. Приглядевшись, боярин обнаружил вдали островерхие маковки походных шатров, усеявших всю оконечность равнины. В лучах медленно восходящего солнца туман над лагерем почти рассеялся, и теперь Евпатий мог видеть многочисленные дымы от костров, на которых готовилась пища.

– Ну вот, – пробормотал довольный увиденным воевода, повернувшись к Ратише. – Значит, приступа еще не было. Пронск не взят. И даже где лагерь татарский стоит, теперь знаем.

Воевода умолк на мгновение, словно решая что-то для себя. Даже чуть сдвинул в задумчивости на затылок островерхий шлем с кованым золоченым наносником и зрением[1], что закрывало сразу глаза и нос. Шею Евпатия прикрывала кольчуга-бармица, сплетенная из мелких колец и прочно прикрепленная к основанию шлема.

Некоторое время Коловрат мысленно спорил сам с собой, но потом махнул рукой и с сомнением произнес:

– Увидели довольно. Можно и назад к Ингварю возвращаться. Только вот надо бы…

– Ты о чем толкуешь, Евпатий Львович? – недопонял Ратиша, стряхнув сосульки с бороды, намерзшие от дыхания.

– Дорога эта, что в лагерь ведет, больно мне знакомая. Ежели по ней в лесок углубиться, то аккурат