Последний министр. Книга 3 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Последний министр. Книга 3

Глава 1

Глава 1

«Ну конечно я опасен. Я полицейский. Я могу делать ужасные вещи с людьми безнаказанно».

Настоящий детектив.

Год 1917, январь 17, после полудня,

Заячий остров, тюрьма в Петропавловской крепости, Петроград.

Ну что же, настало время для жёсткого разговора с задержанными. Первичная спесь с них была сбита, уверенность в собственных силах заметно убавилась, причём убавилось кратно. Попробуй-ка сохранить прежний настрой в тех условиях, в которых оказались господа депутаты.

То-то.

Ничего не получится.

Наш герой был почти уверен, что на начало допросов с пристрастием в душных и темных тюремных камерах, ни следа не останется от привычного для думцев пафоса и бравады.

И тем лучше, именно эта, скажем так «покорность», и требовалось Александру Дмитриевичу, чтобы поговорить с «красавцами» по душам с глазу на глаз. Конечно, насколько подобные ожидания министра совпадали с реальностью — все это лишь только предстояло узнать. Но Протопопов ехал к Петропавловской крепости в приподнятом настроении и с полной уверенностью в своих силах.

Петропавловская крепость располагалась на небезызвестном Заячьем острове в так называемом ядре исторического центра города, откуда собственно и пошла столица Российской Империи. Протопопов знал, что хоть это место и называется крепостью, оно ни разу за более чем двести лет с момента своей постройки, не участвовало в реальных боях. Зато «знаменита» эта крепость среди определенных кругов была тем, что там, на месте Трубецкого бастиона располагалась одна из самых суровых политических тюрьм России, если говорить о политических заключённых.

Вот туда и держал путь броневик Александра Дмитриевича.

Примерно через полчаса, как броневик Протопопова отъехал от Таврического дворца, Федя выехал к Иоанновскому мосту, который, собственно, вёл на заветный Заячий остров. Отсюда уже можно было разглядеть двухэтажное здание, имевшее форму правильного пятиугольника, которое и было пресловутой тюрьмой для политических заключённых.

Протопопов знал, что здесь работает специфическая и крайне жёсткая система заключения, основанная на том, что в каждой камере содержится ровно один человек. Заключённые целиком и полностью изолировались от внешней среды в любых проявлениях (книги, кофе, сигареты — все это было строго настрого запрещено), а заодно друг от дружки (потому как ввиду отсутствия вышеназванного, обычное человеческое общение было сродни спасению). В купе с рядом строжайших запретов, политические арестанты в таких условиях либо чокались и у них срывало кукушки напрочь, либо раскалывались следователям. Правила балом здесь так называемая «наблюдательная» команда от жандармерии.

Другими словами, Курлов был здесь как царь и бог.

Однако автомобиль, пусть и образца начала 20 века, передвигается гораздо быстрее, чем человек. Даже если этот человек замёрз, хочет побыстрее согреться и тому подобное.

Понятно, что речь идёт об арестованных думках, топтавших улицы предреволюционного Петрограда.

К тому моменту, как броневик министра подъехал к Иоанновскому мосту, господа думцы все ещё шли к месту своего конечного назначения. Как и договаривался с Курловым Александр Дмитриевич, весь путь от Таврического дворца к Заячьему острову, арестанты проделали пешком и налегке, выбирая для ходу самые оживлённые улицы. Отчего, во-первых, замёрзли как цуцики, а, во-вторых, собрали внушительную толпу зевак и небезразличных. Шли революционеры отнюдь не по революционному — от жуткого холода зуб не попадал на зуб, они дрожали и тщетно пытались согреться, растираясь руками. Все до одного они смотрели под ноги, боясь поднять взгляд, потому как уцепившаяся за шествием толпа в несколько сот человек, шумела и свистела, находились и умельцы, которые закидывали господ депутатов яйцами, как то разом забывая от том, что в столице царит кризис продовольствия.

Яйца чаще всего попадали господам в головы. Лопались тотчас и растекались по волосам. Ну а через минуту другую желтки и белки замерзали...

Понятно, что депутаты, мягко говоря, чувствовали себя не в своей тарелке. И, ещё до того, как сесть в камеры одной из самых жёстких тюрьм начала двадцатого века, большинство этих господ оказалось морально и в некотором роде физически сломлены (не были бы сломленные, так наверняка продолжили бы сопротивляться в Думском зале).

Замёрзшие.

Продрогшие.

В добавок униженные.

Со всех сторон на их головы сыпется брань.

Где революционный настрой? Нет его больше. Им бы вместо того чтобы речи в Думе с трибуны отжигать, чего-нибудь горячительного выпить... но не выйдет, господа хорошие.

В общем то, каждый из них прямо сейчас получал то, чего так долго выпрашивал.

Хорошего такого подсрачника.

Как говорится — напросился.

Понятно, что Протопопов приказал Феде чутка притормозить, дабы дождаться, когда красавцев заведут в здание тюрьмы. Но потом увидел Курлова.

— Федя, нагони ка Павла Григорьевича, — распорядился министр.

Федя кивнул, подъехал к Курлову.

Тот завидев знакомый броневик ту же приветственно вскинул руку.

— Александр Дмитриевич, я думал вы хоть на Набережную реки Мойка заедете, переодеться, — сказал генерал улыбаясь, когда Протопопов пригласил его сесть в машину.

— Дерьмово выгляжу, хочешь сказать?

— Ну-у-у, как как есть вроде бы говорю.

— Ты тоже не лучше выглянешь. Но ничего Павел Григорьевич, ради такого дела и в дранных тряпках походить не западло.

— Вот тоже так думаю, — согласился охотно Курлов, усаживаясь на твёрдом сиденье броневика.

— Вы мне лучше скажите, как народ этот парад на улицах встретил? — осведомился Протопопов.

— Ну как? Так. Сначала присматривались долго, шептались, удивлялись и даже изумлялись, а потом когда узнали в чем дело — пошло поехало... в общем то теперь вы сами видите, что происходит, Александр Дмитриевич. Сие господа народные избранники совершенно не оправдали возлагаемых на них надежд.

— Лихо подмечено, Павел Григорьевич, тебя хоть на цитаты разбирай.

— На самом деле, Александр Дмитриевич, я уже жду не дождусь, когда мы наших думцев в тюрьму спрячем, а то среди народа настроения больно неспокойные.

Народ, как уже видел Протопопов был действительно настроен к арестантам крайне недружелюбно и дело тут не только в бросаемых яйцах (это то само по себе не представляет реальных угроз). Нет, были среди толпы такие, кто оказался не прочь устроить свой самосуд над арестантами. Понятно, что от угроз к делу им перейти никто не даст, но господам арестованным об этом знать вовсе не обязательно.

— Такой вопрос, Александр Дмитриевич, — вернул внимание министра внутренних дел Курлов. — Как мы всю эту кодлу размещать в тюрьме будем?

— А какие проблемы с размещением? — Протопопов приподнял бровь. — Камер что ли мало? Не хватает на всех?

— В том то и дело, что мало и не хватает. Камер то в тюрьме всего шестьдесят девять и все одиночные, к тому же большинство камер заняты арестантами, которые уже сидят и ждут своего приговора, — заверил генерал. — А наших бедняг в три раза больше. Каюсь, Александр Дмитриевич, что я сразу на эту тему не подумал, а надо было, потому что сейчас больно неудобно получается.

— А сколько свободных камер? — уточнил министр.

— Камер то? Ну может пяток наберется.

— Мало...

— Ну так то времена нынче не шибко спокойные, как мы оба понимаем, поэтому это нам ещё повезло, что свободные места в принципе есть, — пожал плечами Курлов.

— Давай так делать — текущих арестантов — отпускай, остальных — сели в камеру по пять человек, — предложил Протопопов. -

— Уверен, Саш? — Курлов аж закашлялся от неожиданного предложения министра. — Я про то, чтобы вот так отпускать без суда? Надо ли?

— Выпускаем, Паша, что непонятного?

Говорить про то, что реальных виновных за решеткой тюрьмы днём с огнём не сыщешь (по крайней мере Протопопов был готов биться о заклад, что это так), министр не стал. Сам догадается Курлов — хорошо, а не догадается, то позже поймёт.