Распутин-1917 - Сергей Александрович Васильев Страница 2

— обслуживающий персонал и прилагаемый инвентарь. В министры, военачальники, губернаторы назначаются самые безнадёжные — такие, как полководец с манией величия великий князь Николай Николаевич, не менее великий главный артиллерист страны Сергей Михайлович с балериной Кшесинской в роли ведущего консультанта по военным закупкам, престарелый Горемыкин или псих со справкой Протопопов. Дума, где тоже заседают далеко не спинозы, тихо сходит с ума от такой кадровой политики и чисто из вредности блокирует законы, исходящие от царских назначенцев. После увлекательного перекидывания «горячих картофелин» бюджетов и законопроектов, император волевым решением распускает Думу, штампуя пачками временные Указы, нужные для работы любимого правительства своей жены. Новоизбранная Дума эти Указы спускает в унитаз, и цикл повторяется. Так уже было три раза, в четвертый — не прокатит, и начнется… Как и полагается на Руси, с шутками, прибаутками, погромами, расстрелами, анархией и полным уничтожением всего ценного, что как раз стоило бы сберечь при любом катаклизме.

Кровавая революционная каша с миллионами погибших, изувеченных, эмигрировавших чёрной тучей нависает над страной, её неотвратимость сравнима с огромной волной, неумолимо накатывающей на побережье. Как мирить непримиримых? Что может сделать один человек, знающий чем это всё закончится? Стена и бездна!…

Протяжный гудок, шипение выпускаемого пара и скрип тормозов прервали размышления Распутина на самом тревожном месте.

Купаясь в паровом облаке, поезд застыл на куцей железнодорожной станции. Cтоянка неизвестно сколько минут. Пассажиры, толкая друг друга, высыпали на перрон, кто с чайничком за водой, кто еду купить. Распутин прогулялся вдоль непривычно маленьких вагонов на пять окон и не спеша спустился с платформы к грунтовке. На десятом шаге с обочины выпрыгнул заяц и с треском ломанулся в кусты, где спугнул двух косуль. Вся эта банда, заметавшись, без оглядки поскакала в лес. В это же время метрах в двадцати спокойно и с достоинством дорожку переходил бобёр. “Просто зоопарк под открытым небом, — покачал головой Григорий, любуясь буйством природы в двух шагах от цивилизации. — Жаль, что нет времени погулять всласть и надо идти в тесное купе.”

Возвращаясь, Распутин задержался на перроне подольше, пока совсем не стемнело. Скрипучий, древний поезд осточертел хуже горькой редьки. Прогуливаясь среди других пассажиров, добрёл до своего вагона, остановился и прислушался — из соседнего тамбура доносилась немецкая речь. Самого говорившего, стоящего внутри, видно не было, только красный огонёк в руке курильщика порхал ярким мотыльком снаружи, временами подсвечивая его пальцы.

“Люди Николаи, — внезапно посетила неприятная мысль. — Да нет, ерунда, паранойя…”

— Простите, Карл, но вам, как моряку, в первую очередь должно претить участие в этой акции, — горячо шептал курильщик, по-дирижёрски жестикулируя между затяжками.

— Мне много что претит, дорогой Вильгельм, — раздался из глубины тамбура слегка хриплый голос, — но больше всего — вид кораблей Хохзеефлоте, удирающих от русских линкоров. Впрочем, 8я армия, бежавшая из под Митавы, тоже не вдохновляет.

— Это случайность! — тёзка кайзера жадно затянулся и огонёк в его руках снова светлячком заплясал над перроном, — просто неудачное стечение обстоятельств. Русским повезло, а нам — нет. Так бывает…

— Не знаю, как у вас, в пехоте, а на море случайностей не бывает, капитан, — скрытый в глубине тамбура Карл определенно не собирался щадить Вильгельма. — Любое нечаянное стечение обстоятельств на поверку оказывается рукотворным. Согласованные, как никогда, действия русских, их знание наших слабых мест на море и на суше говорят только об одном — о резкой активизации их разведки, о появлении нового, неизвестного нам источника информации. Наш долг — выявить этот источник и заткнуть его… Так что, лучше воздайте хвалу небесам за ту ниточку, что попала нам в руки. И вообще, что вы так раздражаетесь? Мы приглашены в группу, как эксперты по своей специальности. Всю грязную работу пусть берут на себя коновалы Гесса…

Распутин, собираясь сделать следующий шаг, застыл, как вкопанный, услышав знакомую фамилию.

— Знаете, Карл, — хмыкнул курильщик, — это тот случай, когда я сам готов идти в первых рядах. Будьте добры, покажите еще раз фотографию сирены, утопившей дивизион ваших эсминцев.

— А вы эстет, Вильгельм… Извольте… Да держите же крепче… шайсе!

Из тёмного зева тамбура выпорхнула открытка, будто её вытолкнула рука, неловко хватающая следом воздух. Изображение, показавшееся до боли знакомым, спланировало к ногам Распутина, как сухой лист. Автоматически наклонившись, Григорий поднял фотографию и подал выскочившему на свежий воздух курильщику — высокому брюнету с римским носом, кавалерийскими усами и аккуратно уложенной прической под косой пробор.

— Данке! — коротко кивнул тот, повернулся через левое плечо, как на плацу, и в два шага исчез в тамбуре, откуда послышался раздражённый шёпот собеседника:

— Чёрт возьми, Вильгельм, какой вы неловкий! Это ж вам не фотографии шансонеток из варьете!

— Я вас умоляю, Карл! Кто про это знает?…

Дальнейший диалог Распутин не слышал. На одеревеневших ногах он прошёл к своему вагону, нырнул в чрево поезда и вытер испарину, выступившую внезапно на лбу. Он вспомнил, где видел эту фотографию.

1998. Замок Фризенхаузен.

-У них действительно был налажен потрясающий семейный бизнес. Хотя лично я обмен не считаю адекватным. Если немецкий Дальберг сдавал брату собственную резидентуру, то французский, пользуясь своим положением атташе в Петербурге, кормил немцев в основном русскими агентами, оценивая их весьма дешево — один немец менялся на трех русских.

-Неравноценно!…

-Не то слово! Сдавал целыми картотеками, которые, сволочь такая, получал, как союзник, в русском разведуправлении, якобы для совместных действий. Вон смотри, целая коробка из Генерального штаба с учетными карточками…

-Ух ты! А это что за красавица? Неужто тоже агент? Анна Ревельская… Знаешь такую?

-Откуда? Красивая, я тоже обратил внимание. Там на обороте надпись на немецком “Totkriegen” и дата неразборчиво, возможно, январь 1917…

Глава 2. 17 января 1917. 600 вёрст от Петрограда.

Она шла по старому парку Humlegården, сбивая остроносыми сапожками ледышки и смёрзшиеся комки снега. Тучки затянули горизонт, и дым из сотен печных труб Стокгольма стелился по узеньким улицам, подобно серому туману. Полы ее черного пальто развевались, как крылья одинокой, неприкаянной птицы, занесенной неведомыми ветрами в мрачный, северный город, в столицу, давно распростившуюся со своими имперскими амбициями и превратившуюся в обрюзгшего торговца чужими радостями и печалями. Путь молодой, стройной женщины лежал через рынок Östermalmshallen, далее 500 шагов по улице Birger Jarlsgatan и ещё один парк — Berzelii, что у самой набережной. Она знала этот маршрут наизусть, месяц проделывая его каждый день, приходя в условное место и в условленное время с надеждой на появление связного офицера разведки Балтийского флота или представителя российского посольства. Каждый день две версты туда, две обратно и ожидание,