Чужак из ниоткуда-2 - Алексей Анатольевич Евтушенко Страница 21

С моей, гарадской, точки зрения всё шло слишком медленно. Это же не взросление! Какого чёрта, в конце концов? Полгода прошло с тех пор, как я оставил действующую модель антиграва вместе с его описанием, а также описанием других, фантастических для цивилизации землян, технологий одному из самых влиятельных людей Советского Союза — председателю Комитета государственной безопасности СССР Юрию Владимировичу Андропову. И что? И ничего. Ждите, вас вызовут. Или не вызовут. Нет, я всё понимаю. Убедиться, что это не ловкий фокус, косность и зависть заслуженных деятелей науки, козыри в рукаве, министерская и прочая бюрократия, подковёрные игры и всё такое прочее. Но сколько это будет ещё продолжаться? Эдак можно доиграться до весьма неприятных вещей. Потому что всё тайное обязательно рано или поздно становится явным. В особенности это касается информации, имеющей решающее значение для всей цивилизации Земли, а не только Советского Союза. Антиграв — шутка ли! Да за такую технологию ведущие разведки мира никаких денег и усилий не пожалеют. Достаточно малой утечки, пойдут слухи, а там… Понятно, что я бесконечно далёк от того, чтобы учить местные спецслужбы методам работы, но хотелось бы большей определённости. В конце концов, я не только гениальный советский подросток Серёжа Ермолов, а космический инженер-пилот Кемрар Гели. Человек из будущего. Их светлого будущего, чёрт возьми, о котором мечтают они сами в книгах и фильмах! Да, они об этом не знают и не должны знать. Достаточно, что я об этом знаю. И, если комсомолец Серёжа Ермолов (в этом году я вступил в комсомол, и теперь вместо пионерского галстука носил на груди комсомольский значок) мог и должен был ждать, когда его позовут старшие, то Кемрар Гели ждать не хотел.

Начальник особого отдела дивизии подполковник Полуботко Игорь Сергеевич жил в нашем доме, в соседнем подъезде, на первом этаже. Его дочь Ира была моей одноклассницей (ещё в прошлом году мы учились в одном классе), поэтому как-то вечером я встретил его, когда он шёл домой со службы. Как бы случайно.

— Здравствуйте, Игорь Сергеевич!

— Здравствуй, Серёжа!

Он хотел пройти мимо, но я его остановил.

— Игорь Сергеевич, можно от вас завтра или в ближайшее время сделать звонок?

— От меня?

— Ну да, от вас, из штаба дивизии. Из дома я позвонить не могу, из штаба танкового полка звонить бы не хотелось, хотя, наверное, можно, а у вас должна быть защищённая прямая связь.

— Ну допустим, — сказал Полуботко. — Кому ты собрался звонить?

— Хотел бы сразу в Москву, Андропову Юрию Владимировичу. Но для начала всё-таки товарищу Бесчастнову Алексею Дмитриевичу.

— Вот так вот сразу Бесчастнову?

— Ага.

— Однако. А что случилось?

— В том-то и дело, что ничего. Ничего не случилось и не случается. А время идёт. Я бы даже сказал, утекает.

— Наверное так надо. Не думал об этом?

— Кому надо?

— Нам всем. Я насчёт тебя никаких дополнительный указаний не получал. Значит, всё должно идти так, как идёт. Не стоит беспокоить такого человека, как генерал-лейтенант Бесчастнов по пустякам.

— Понятно. Значит, не дадите позвонить?

— Не дам. Поверь мне, ты услышишь то же самое, что услышал от меня. Ждать. Всё решится в своё время.

Очень захотелось показать характер. Но я сдержался.

— Тогда хотя бы передайте товарищам Петрову и Боширову, что я начинаю беспокоиться. По своим каналам. Можете?

— Это могу. Кстати, Петров недавно получил майора, а Боширов капитана.

— Очень рад за них, — сказал я искренне. — Заодно и поздравления от меня передайте.

— Хорошо, передам, — пообещал Полуботко.

Не могу сказать, что разговор с подполковником Полуботко меня как-то утешил. Скорее, наоборот, разозлил. И этот туда же, думал я. Ждать! С вами, пожалуй, дождёшься. У моря погоды, как здесь говорят. Петров и Боширов тоже хороши. Товарищи называются. Даже о повышении в званиях не сообщили. Не говоря уже о прочем. Могли бы отцу в полк позвонить, сообщить, что всё в порядке, обо мне помнят, всё идёт своим чередом, беспокоиться не о чем. Письмо написать, в конце концов! Обычное письмо, посланное обычной почтой. Нет, тоже молчат. Кто они, спрашивается, после этого?

От беспокойных мыслей меня отвлёк начавшийся чемпионат Среднеазиатской железной дороги по футболу.

В футбол в наших краях лучше всего играть весной и осенью. Потому что летом слишком жарко. Когда градусник показывает плюс сорок пять в тени и выше, нужно сидеть-лежать за дастарханом [1] в той же тени (желательно, раскидистой чинары) и неспешно, маленькими глоточками, пить из пиалы зелёный чай, а не гонять под палящим солнцем кожаный мяч.

А вот весной и осенью — самое то.

Чемпионат предполагал разъезды. С моей учёбой только на «отлично» не составило никакого труда договориться в школе на нужные дни. Другие школьники тоже договаривались, но таких в команде было не много: Валерка Лопатин, пришедший на смену Олегу Турычеву и Сашка Кочетуров — мой дублёр в воротах, который появился в команде совсем недавно и был ещё совсем необстрелянный. Остальные все уже работали, поэтому в крайнем случае брали отгулы, которые им легко давали, поскольку все относились с пониманием к столь ответственному и важному делу как чемпионат по футболу. В особенности, если это чемпионат Среднеазиатской железной дороги, на которой многие наши игроки трудились целыми рабочими династиями в течение десятков лет (и отцы на ней работали, и деды). Как, например, братья Юрасовы. Впрочем, календарь был составлен таким образом, что большинство матчей приходились на выходные дни, поэтому и отпрашиваться особо не пришлось.

Мы легко выиграли у Тахта-Базара на их поле, которое запомнилось мне почти полным отсутствием травы, затем победили Иолотань на своём и сыграли вничью с Байрам-Али на выезде. Следующий матч был самым трудным — с городской командой областного Мары, в которой, как мы знали, играли даже двое мастеров спорта, не говоря уже о разрядниках. Да, это были мастера уже на излёте спортивной карьеры, в возрасте, но — мастера. Как я уже понял, звание мастер спорта в СССР было заработать очень и очень непросто, и те, кто его добивался, действительно были мастерами своего дела.

Матч был назначен на одиннадцать часов утра шестнадцатого апреля.