Чужак из ниоткуда 3 - Алексей Анатольевич Евтушенко Страница 21

— Как ты… какой вариант?

— Очень простой. Мы договариваемся о публикации твоей подборки в «Юности». Несколько стихотворений — это рублей сорок-пятьдесят гонорара. Как раз хватит на джинсы с кроссовками или платье. Но лучше джинсы. Советую. Свитер же найдётся у тебя?

— Найдётся, сама вязала, новый… Постой, джинсы дороже стоят!

— Это у фарцовщиков. Я знаю, где взять по госцене. Рублей в двадцать или чуть больше обойдутся. Плюс кроссовки хорошие, рублей пятнадцать-семнадцать, в США молодёжь любит джинсы с кроссовками носить, всюду так ходят, даже в цирк. Как раз твой гонорар.

— Но гонорар ещё получить надо! Это же шкура неубитого медведя получается!

— Считай, убитого. Сегодня перепечатываем стихи на машинке, а завтра идём в редакцию и в ГУМ. Там есть специальная секция, не для всех. «Двухсотка» называется, у меня в неё свободный доступ. Там купим всё, что надо. А деньги ты мне с гонорара отдашь.

Разумеется, я Таню уговорил. Хотел бы я посмотреть на четырнадцатилетнюю девчонку, которая отказалась бы от подобного предложения! Оставалось уговорить её маму, но тут я был спокоен — матерям нравится, когда их дочери дружат с серьёзными и умными мальчиками. Как раз такими, как я. А тут мальчик ещё и зарабатывает самостоятельно и законно столько, что не всякий взрослый похвастаться может. И, главное, с такими людьми знаком, которых только по телевизору можно увидеть. Настоящий клад, тут и говорить не о чем. Даже если эта дружба — всего лишь дружба и ничего больше, уже моей девочке повезло. Если же она влюбилась, и у мальчика тоже к ней чувства… Что ж, пусть. Главное, чтобы глупостей не наделали раньше времени, но тут уж я с Танюшкой поговорю заранее, объясню, что и как. Да она и сама должна понимать. Или не должна? Не разберёшь нынче эту молодёжь, что они понимают, а что нет. Иногда кажется — ничего не понимают, мы как-то ответственнее были, что ли. Эх, летит времечко, не успеешь оглянуться и замуж её отдавать…

Примерно в этом ключе, по моему мнению, будет рассуждать Танина мама. Вряд ли радикальнее. В конце концов, судя по рассказам Тани, она нормальный хороший советский человек. Как все мы.

Нет, что ни говорите, а есть свои плюсы, когда взрослый со своим взрослым опытом находится в теле подростка! Самое главное, что никто от тебя не ожидает такой прыти. Эффект неожиданности — залог победы.

Редакция журнала «Юность» располагалась в старом четырёхэтажном здании на улице Горького, бывшей Тверской, напротив памятника Владимиру Маяковского, над знаменитым в Москве рестораном «София».

Пришли мы туда вместе, но Таню я пока оставил внизу, в ресторане, пить кофе с пирожным (швейцару — рубль, чтобы присмотрел за девочкой на всякий случай). Затем поднялся наверх, в редакцию. Нашёл дверь с табличкой, где было начертано «Зам. главного редактора А. Д. Дементьев». Постучал.

— Войдите, — послышался голос за дверью.

Я вошёл. Из-за письменного стола на меня смотрел пышноволосый темноглазый человек лет сорока пяти с тонкими губами и орлиным носом на худощавом лице.

— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич, — поздоровался я.

— Вы Серёжа, полагаю? — осведомился известный советский поэт-песенник.

— Он самый. Сергей Ермолов.

— Проходите, присаживайтесь, — Дементьев широким жестом указал на стул.

Перед посещением редакции я сделал пару звонков, воспользовавшись служебным положением. Так что Дементьев был соответствующим образом проинформирован.

— Ну-с, показывайте, что у вас.

— Новая Надя Рушева [1], — сказал я. — Только в поэзии.

— Эх, молодой человек, — вздохнул Дементьев, принимая от меня папку. — Если бы вы знали, сколько раз я слышал эти слова… Ну-с, посмотрим.

Он достал из папки лист с отпечатанным стихотворением, чуть отодвинул его от себя как делают дальнозоркие люди и принялся читать вслух:

Полосочкой огней на дальнем берегу

И прошлое моё, и будущее время.

А я иду себе по мокрому песку,

По звёздам и по мху, что на боках деревьев.

Ах, как же ночь тиха! Медведица ковшом

Крадёт туман с реки в Туманность Андромеды.

А я иду себе, и так мне хорошо,

И сонная волна ползёт за мной по следу.

Я в полночь, может быть, присяду отдохнуть

И буду размышлять о самом сокровенном.

А искры от костра умчатся в Млечный Путь

И звёздами навек застрянут во вселенной.

А что там впереди? За левое плечо

Мне трижды наплевать и дальше — без оглядки.

Мне топать до зари немерено ещё,

И тёплая вода мои щекочет пятки…[2]

Умолк. Я видел, как он пробегает стихотворение ещё раз глазами, про себя.

— А что, — задумчиво произнёс известный советский поэт. — Неплохо! Ну-ка, ещё одно, — он отложил лист, взял из папки другой. — Так.

Фонарь

У фонарей оранжевые нимбы.

Они работать звёздами могли бы.

Но только вот одна у них беда —

Их в небо не пускают провода.

Один фонарь — я видела сама —

Сошёл, наверно, всё-таки с ума.

Он вырвался, взлететь хотел, но — раз! —

Свалился вниз, разбился и погас.

А утром, убирая стёкла, дворник

И знать не знал, что тут случился подвиг…

Засмеялся.

— Неплохо, неплохо. Немного наивно, шероховато кое-где, но — неплохо. Знаете, пожалуй, мы это напечатаем.

— Отлично, — сказал я. — Не сомневался, что вам, с вашим талантом, вкусом и опытом, стихи понравятся. Они и впрямь хороши.

Дементьев тепло и самодовольно улыбнулся. Он уже забыл, что час назад ему насчёт меня звонил сам Цуканов. Теперь поэт был уверен, что самостоятельно принял это решение — напечатать